Я оглянулся и не увидел на крыше двенадцатиэтажки ни Сатаны, ни белой кошечки. Сгинули без следа. Вспомнилось, что говорил Марк о домашней кошке Златы, и в душу закралось смутное подозрение. Тогда я охватил ее голову ладонями, повернул к себе и заглянул в лицо. Ничего общего с чертами лица сэра Джефри не было, разве что немного широковатая переносица. Определенно паранойя.

– Егор… – прошептала Злата. Ее глаза затуманились, она обмякла в моих руках.

– Что?

– Я тебя люблю…

И мое твердое намерение бесповоротно и навсегда разорвать наши отношения рухнуло в прорву.

Проснулся я в прекрасном настроении и впервые без побудки биологическим хронометром. В окно ярко светило солнце, и я впервые по-настоящему ощутил, что такое счастье. И поступаться им не собирался. Ночное намерение радикальным образом порвать со Златой растаяло легкой дымкой. Будь что будет. Живем один раз.

Приподнялся на локте, обернулся и обмер. Златы рядом не было, а на скомканной простыне лежала записка.

«Люблю. Целую. Вечером буду»

Я улыбнулся, и хорошее настроение вновь заполонило душу. Напевая бравурный мотивчик, вскочил с постели и, босиком шлепая по паркету, направился в ванную.

В гостиной на диване в обычной позе сфинкса возлежал Сатана. Шерсть на котище слегка серебрилась, будто припорошенная белой пылью.

– Ты опять пользовался моей зубной пастой?! – ахнул я.

Сатана повернул ко мне голову и одарил сумрачным взглядом. Ехидной улыбки Чеширского Кота на его морде не было.

Я шагнул к Сатане и провел рукой по мнимой шерсти. Пыльца с шерсти не осыпалась, и к ладони ничего не прилипло. Сатана приоткрыл пасть, показал клыки, предостерегающе зашипел, и я поспешно отдернул руку. Откровенной угрозой пренебрегать не стоило. Впервые я видел Сатану в подобном состоянии.

– Все, все, не трогаю, в твои дела не вмешиваюсь… – отступил я, недоумевая, что бы это могло означать. Тем не менее ему не удалось испортить мне настроение.

– Бывает тополь серебристый, – сказал я, – а у меня кот серебристый… Серебри-истый Сатана-а-а! – пропел на манер арии Мефистофеля и направился в ванную комнату.

Недоумение только усилилось, так как зубная паста оказалась на месте и нетронутой. Впрочем, какое мне дело до макияжа Сатаны? Он «сам с усам», и я ему не указ. Нечего забивать голову по пустякам и портить прекрасное настроение.

Продолжая напевать себе под нос, я принял душ, почистил зубы, побрился. В последнее время Сатана перестал принимать душ вместе со мной, не пришел он и в этот раз, хотя я часто слышал, как он подзаряжается кинетической энергией в одиночестве. Неужели, повзрослев, стал стесняться, или я ошибся в его поле? Половых индикаторов, которые все коты выставляют напоказ, высоко задрав хвост, я у него не замечал. Как же, разберешь, какого оно пола, при длинной густой шерсти и ее могильной черноте. Теперь, правда, черноте с проседью.

Я надел махровый халат и, вытирая голову полотенцем, открыл дверь.

– Иди, купайся! Смой с себя пыль… – позвал я, убрал от лица полотенце и осекся.

В гостиной за столом сидел таймстебль Воронцов, и был он мрачнее тучи. Лоснящееся пупырчатое лицо подергивалось, отчего казалось, что пупырышки маленькими вулканами попеременно извергают из себя слизь.

Настроение мгновенно испортилось. Прощай, несбывшиеся мечты…

– Что ты мне еще предложишь?! – разъяренно прошипел Воронцов.

Я аккуратно повесил полотенце, вышел из ванной комнаты и закрыл дверь. Сатана индифферентно возлежал на диване и спокойно наблюдал за нами. Таймстебль принял предложение искупаться на свой счет, и я не стал его разубеждать.

– Чем обязан? – глухо спросил я, прекрасно сознавая чем.

– А как, по-твоему, чем? – процедил сквозь зубы таймстебль.

– Опять деньги понадобились? – нагло поинтересовался я. А что ещё оставалось делать? Нападение – лучшая политика, когда загоняют в угол.

– Голову мне не морочь! – сорвался на крик Воронцов. – Зачем ты встречался с Гудковым?! Знаешь, что тебе грозит?

И тогда на меня снизошло ледяное спокойствие. Чему быть, того не миновать.

– Вы пришли исполнять приговор? – ровным голосом спросил я. – Так в чем дело, чего медлите? Насколько мне известно, в данном случае не полагается суточная отсрочка.

Не знаю, какой реакции ожидал от меня Воронцов, но явно не этой. Он недоуменно заморгал, осел на стуле, голова втянулась в плечи, а на них легли подрагивающие от негодования щеки. Губы задергались, но нужных слов он найти не мог и от этого стал ещё больше похож на жабу.

– Пойду-ка переоденусь, – воспользовался я заминкой и направился в спальню, – а то в махровом халате как-то неудобно отправляться в последний путь.

Обойдя стол, я прошел мимо Сатаны и требовательно заглянул ему в глаза. Он ответил спокойным, равнодушным взглядом, и стало понятно, что «последнего пути» пока не предвидится.

Что и подтвердил Воронцов, возмущенно гаркнув вслед, когда я закрывал за собой дверь в спальню:

– Он еще шутит! Шутник нашелся!

Не отвечая на реплику, я неторопливо оделся, причесался и только тогда вернулся в гостиную. Демонстративно миновал набычившегося таймстебля и сел за его спиной на диван рядом с Сатаной.

– Нуте-с, и что же вы со мной собираетесь делать? – спросил я в спину Воронцова, поглаживая Сатану. Сатана довольно заурчал.

Воронцов яростно засопел, развернулся на стуле, Пару секунд он испепелял нас с Сатаной взглядом но затем отвел глаза и, перейдя на «вы», подчеркнуто официальным тоном сказал:

– Учитывая ваши заслуги перед службой стабилизации, а также тот факт, что встреча с основателем хронофизики не привела к флуктуационным всплескам, исполнение приговора решено отсрочить.

Я немного помолчал, поглаживая Сатану по загривку, а затем спросил вкрадчивым тоном:

– Простите, за какие-такие заслуги?

В сердитых глазах таймстебля что-то мигнуло.

– А вы не догадываетесь?

– Я не гадалка, чтобы догадываться, – сказал я, отвернулся от Воронцова и почесал Сатане подбородок. Котище прищурил глаза и заурчал громче. – Но предположение имеется…