Банка, что больше прочих, из-под консервированных персиков, превратилась шилом в импровизированное ситечко. В него отправилась первая партия ржаных зёрен с шелухой. Оля начала это просеивать над большим походным котелком. Зёрна созревшие, но может, чуть меньше, чем нужно. Однако вкусовые изыски дело последнее, тут принцип нужно понять. Вторая партия, за ней ещё одна и так ещё более десятка раз. Тоня и сама загорелась идеей, смотря на сестру, работавшую с энтузиазмом.

— А теперь нужно это как-то в муку превратить? — Тоня смотрела в котелок, который заполнился зёрнами на треть, — Может, в деревню ближайшую заехать? Там-то мы точно мясорубку или тёрку найдём.

— Жёрнов надо. Крутишь, зёрна подсыпаешь, и мука получается.

— Но сами мы тут ничего не сделаем. Пойдём! И вообще, зачем нам ручей был нужен?

— Чуть не забыла! Воды-то всё равно набрать надо, потом вскипятим.

Ещё одна деревушка, почти нетронутая, Воздвиженка называется. Название по уровню индивидуальности своей сравни Энску. Такое же безликое. Одно отличие: Энск — вымышленный, собирательный образ, а Воздвиженок так много по территории страны, что какая именно — совсем неясно. Это были поселения рабочих, которые, например, город строили или предприятие совсем неподалёку, а раз деревушка уже есть, так чего её бросать, тем более если город рядом. Но эта Воздвиженка была достаточно большая. Раз домик, два домик и ещё сотня, ещё участки и сады. Маленькое здание ЖЭКа и ещё административное здание, сгнившее полностью. Мельниц здесь не найдёшь, как и допотопный жернов. Оставалось надеяться на удачу и кофемолку. А то целая деревня и ни одной нет! Поселение чаехлёбов — никак иначе.

И снова школа. Попроще, чем прочие, целая.

— А что кофемолке тут делать? — спросила Тоня.

— В учительской точно должна быть. Учителя — это люди идейные. Работают много, а спят мало. У меня в школе каждый второй кофе пил. Каждая. Мужчиной только учитель труда был.

Дверь нараспашку. Помятые диванчики, пустой аквариум, газеты какие-то на стенах, грамоты развешаны. На столе глобус, кружки две, компьютер с погнутой крышкой, и вот она! Которую столько искали. Кофемолка. Ручная, пыльная, большая. Вот прям идеальная! Оля схватила ручку, провернула. Туго идёт. Нужное масло или смазка для механизма, затупившегося под гнётом лет, точно найдутся. Оля, полностью удовлетворённая поиском, радостно пошагала обратно. Теперь можно всё сделать без проблем.

Девчонки отъехали на окраину деревни, где, судя по всему, тёк тот самый ручеёк, а может, и другой. Их в этой местности очень много и все шустро уносятся вдаль. Оля взяла дефицитного машинного масла и капнула на парочку шестерней. Только она коснулась ручки, и лезвия для перемолки зашуршали в контейнере.

— А я помочь могу?

— Да, вскипяти воды пока что.

Зёрна перекочевали на тент, теперь кастрюля заполнялась мукой. Тоня отправилась за хворостом, чтобы было чему гореть. Оля права была, стебли и правда хорошо разжигались. Стоило поджечь один, он моментально вспыхивал, перенося огонь на другие. Две палки на перехлёст слева, две справа. На них ещё одна длинная, а на ней котелок, наполненный водой из ручейка. Только кот всё сновался по углам, вновь что-то вынюхивая. Обдаёт жаром этот костёр не слабо. Котелок снизу уже покрылся чёрным нагаром.

— Скоро вскипит, ты закончила?

— Ага, почти, — Оля всё крутила и крутила ручку, пока из кофемолки снизу летела желтовато-коричневая мука, — Посмотри в доме, может у них соль есть. А то наша закончилась, не успев появиться.

А вот и соль. В пакете, даже не открытая.

— Теперь лучше подождать, чтобы вода тёплой стала. Нужно ещё большую часть по бутылкам разлить, нам её столько не нужно.

Тоня с тряпками в руках ухватилась за котелок, пока Оля придерживала двухлитровую бутылку с воронкой.

— Оля.

— Лей давай. Нам ещё тесто месить.

— Оля!

— Чего?

— Ты в каком классе была? Я шестой заканчивала.

— Десятый. Меня даже выбрали на последнем звонке первоклашку вести с колокольчиком. Сказали, выгляжу я взросло, как выпускник. Даже обидно было.

— Почему обидно? Хорошо же.

— Да будто хочется раньше времени взрослеть. Я и учиться не любила. Наверное.

— В смысле, наверное?

— Неважно.

Девчонки залили бутылку до краёв, Оля схватилась за кастрюлю, с мукой в ней.

— Оля.

— М?

— Помнишь, когда мы на турбазе были?

— Помню.

— А помнишь, о чём говорили? — Тоня аккуратно вылила оставшуюся воду в кастрюлю с мукой.

— Ну, помню, а что?

— Да так. А почему учиться не любила?

— Скучно. Надо было, вот и училась. Не трогали меня все эти теоремы и законы, карты эти контурные. Зря, что не трогали.

— А сейчас тебе не скучно?

Оля разминала сформировавшийся комок теста.

— Нет. Сейчас не скучно.

— Понятно…

Тоня подменила уставшую Олю, которая уселась рядом, разминая кисти рук.

— А знаешь, мне очень колокольчики эти нравились, праздничные, с красной ленточкой. Кстати, чего ты в галстуке ходишь, удобно?

— Ага, тебе нравится? Я вот их всегда любила, дают какое-то чувство сопричастности.

— Это точно, тебе идёт, — Оля вновь погрузилась в мысли ненадолго, — У колокольчиков звук чистый был и звонкие такие. Забавные мелодии всегда получались. Найти бы такой, а, Тонь? Хотя, зачем, и так хлама полно.

К девчонкам шёл Кишка, держа что-то маленькое и блестящее в зубах.

Тоня заметила его первой: — А что это у него?

— На украшение похоже, блестит… Подожди, да это и есть колокольчик! Маленький и ржавый.

Кишка открыл пасть, около Оли с тоненьким голоском колокольчик упал на землю.

— Слушай, ты точно кот?

— Мяу.

— Ага, жаль хлеба не ешь.

Ржавчина въелась в побрякушку очень глубоко, отчего звук удара язычка о стенки попортился, однако Оля не сильно придавала этому значения, легонька помахивая и звеня ею.

Тоня с усердием мяла тесто. Без дрожжей, на одной лишь воде, муке и соли, оно было по приятному тёплым и мягким, как слишком жидкий пластилин, держало форму и даже хорошо пахло — по-домашнему. Юный кулинар устремил взор куда-то вдаль.

— Оля, а если хлеб всему голова, то что? Долго же люди занимались собирательством и охотой, боялись друг друга. Может дружить вера или религия мешала? Или цвет кожи или язык, на котором говорили. Может, кушали разное? Но ведь всем кушать хочется, и каждый жить хочет, и дом хочет каждый. И главное, конец у всех один, значит, и боимся мы все одного, зачем враждовать так было?

— Ну, всему своё время. Если всё так было, значит, должно было так быть. События текут друг за другом не просто так, у всего есть причины и у всего есть следствия. Это мы сейчас умные такие.

— Это да, но всё же. В чём смысл? На истории говорили, что хлеб давно придумали, пятнадцать тысяч лет назад. И всегда хлеба можно было сделать много, просто и даже дёшево, особенно сейчас. Разве что грызуны могли запасы попортить, но котов же не просто так приручили?

— Ага, мы тоже приручили, так он и не охотится даже, только запасы проедает. А хлеб делают из совершенно разных злаков, а в Африке вообще из листьев банана, изо льна можно, маком посыпать, подольше печь, меньше воды, может, больше, с солью или без.

— А основа получается всегда одинаковая.

— Угу. Вода и мука. Хотя и вода везде разная, чище или мягче, а мука и говорить не приходится.

— Но цель-то у любого совершенно — накормить. И любой такой, лучше или хуже, с этим справлялся. И всё же, почему всему голова… В смысле, на голодный желудок не думается?

— Может. Я не задумывалась.

— Вот смотри, например, культуры разные, и веры, и обычаи, и традиции были сделаны людьми и для людей. А хлеб не боятся, а вот их порой даже очень! Странно и даже вредно, если так подумать. Разные категории, да, но создаётся же всё человеком. Да, дикари есть и каннибалы страшные, но это же уровень развития. Говорили, что людей нужно подталкивать вливаться в общественный поток! Наверное, и с ними можно было так сделать. А самое интересное, что дикари как раз и занимаются охотой и собирательством, потому хлеб произвести дело долгое.