На фоне "простоты", которая, как известно, "хуже воровства", встретившей нас в квартире Олега, мои апартаменты, совсем еще недавно предоставленные избранному обществу, могли показаться роскошью. Из ценных устройств в новом месте нашей "лежки", был только голубой унитаз, да и тот оказался плохо привинченным к полу. Приходилось, сидя на нем, балансировать на "грани несчастья". Ну, мы-то уверенно писали, по-мужски стоя, практически ничем не рискуя. Но дамы каждый раз всхлипывали, приседая на стульчак даже накоротке. Пришлось мне – старому специалисту-универсалу по всем видам домашних работ – заняться основательным монтажом этого нехитрого санитарно-технического устройства. Задача была выполнена с оценкой "отлично" в самое короткое время. Олег при этом больше думал, как ему сохранить "приличную мину при плохой игре": ведь его легкомыслие могло довести женщин до серьезных травм и ранений. У него, оказывается, и ванна была не прикреплена к полу и, как мы скоро убедились, ходила ходуном, когда в нее влезали наши "милые слоники".

Далее начались другие испытания: с лоханью ванны мы как-то смирились, но у Олега и вся мебель, оказывается, тоже легко подвергалась крену и серьезным колебаниям. Поскольку общение с теплой водой требовалось дамам довольно частое в силу нашей общей половой агрессивности – и то сказать, чем же еще заняться в нашем вынужденным заключении, – то опять нависала необходимость проведения ускоренного ремонта. Работы пришлось вести широким фронтом, объектов приложения моего мастерства оказалось много. Короче говоря, мне пришлось засучить рукава и заняться не столько вопросами пола, как таковыми, сколько тем чтобы создать условия для воплощения в жизнь этих животрепещущих "вопросов". Под моим руководством экстренно сколоченная бригада "мастеров" всерьез приступила к модернизации нашей временной "берлоги". Женщины так разохотились, что даже поклеили новые обои на кухне, в коридоре и прихожей. К комнатам я их не допустил потому, что там сперва было нужно побелить потолки, а пульверизатора для разбрызгивания мела под рукой не оказалось.

Меня удивило почему у Олега были все материалы наготове. И тут пришло прояснение! Как только я увидел неподдельную грусть на лице моего друга, появившуюся в связи с тем, что побелка потолков и оклейка комнат обоями сорвалась. Я все понял: он, шельмец, специально заманил нас в свою "берлогу". Он знал мою страсть к строительным преобразованиям, учитывал темперамент коллектива и возможность легкого перехода из секса в другую грань самоотрешенности. Олег заранее прогнозировал ремонт квартиры практически "на халяву", да еще и за самое короткое время – самоотверженность влюбленной женщины не знает границ!

Никто и никогда не сомневался в том, что русская женщина "коня на скаку остановит, в горящую избу войдет", особенно если ее перед этим подвергать основательной ласке и вовлечению в многочисленное соитие. Именно такую "горящую избу" Олег и предложил якобы в качестве конспиративной квартиры тогда "на военном совете в Филях", то есть на Гороховой улице по адресу моей постоянной прописки. Я-то, дурака свалял. Я – растяпа обеспечивал у себя дома почти что санаторно-курортный режим этой гвардии, а надо было под шумок, да между делом, и мне оживить косметику, хотя бы в местах общего пользования. Сам-то я когда еще соберусь, подойду вплотную к трудовому подвигу?..

Я так озадачился строительными проблемами, раздосадовался на изощренность, коварство моего друга. Изумляться своей неосмотрительностью уже не было сил. Хотелось собраться и, прихватив Ирину, хлопнуть дверью. Черт с ними – с законами конспирации: отправлюсь обратно домой и вся недолга! Но подошла ко мне тихой лисонькой Ирочка, – она-то и сама все давно поняла, но молчала, нежная моя, – обняла меня за плечи, отвела в выделенную нам двоим для постоя комнату. Там она, сердешная, отдалась без всяких премудростей – прямо на полу, точнее, на татами. У Олега в квартире все было, как говорится, "через жопу": из двух комнат одна была обустроена под спортивный зал, а другая представлялась залом ожидания на заштатном вокзале или КПЗ в провинциальном отделении милиции. В такой комнате из всей возможной мебели присутствовал только один детский стульчик с вырезом посередине – то было сидение для детской попки. Как уж попал к Олегу тот детский стульчик – ума не приложу? Видимо, кто-то из друзей в шутку подарил на новоселье…

Потом, после любовных откровений, у меня притухла агрессия. Все прошло, куда-то смылась и червоточина в израненной подозрениями душе. Мы отыскали двуспальный матрас, развернули его на татами, потребовали постельное белье и нам его выдали. И мы с Ириной Яковлевной уже надолго "затворились" в нашей импровизированной спальне, не отвечая на призывные постукивания в дверь, на елейные голоса, на прочие внешние попытки искупить вину… Мы вышли на свободу только утром следующего дня, спаянные общими невзгодами столь сильно, что нам казалось – нет такой силы, способной теперь оторвать нас друг от друга! Мы даже перестали обмениваться словами, все понимая по взгляду или на трансцендентном уровне. Теперь наша пара уже являла собой "супружеский симбиоз"…

"Цель же увещания есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры, от чего отступивши, некоторые уклонились в пустословие, желая быть законоучителями, но не разумея ни того, о чем говорят, ни того, что утверждают" (Первое Тимофею 1: 5-7).

Все проходит: исчезла грусть и обида на козни друга. Но их заменили новые проблемы, а в их суть посвятил нас Владимир в ближайший свой визит на нашу конспиративную квартиру. Он как бы невзначай, не намеренно, но под предводительством своего доверенного лица Анны организовал выход наших женщин-кормилец в магазин для покупки съестных припасов. Оставшись наедине с нами, Володя поведал нам суть детективной истории, из-за которой, собственно говоря, нам и приходится скрываться. Оказывается у этого приключения "ноги растут" еще с моей прежней работы – из Фонда обязательного медицинского грабежа. Там грохнули заместителя исполнительного директора, очень мне напоминавшего подполковника 127 отделения милиции. Что-то в них было общее – не только во внешних признаках, но, главное, в поведении. Только подполковник сам вербовал доносчиков, а наш заместитель исполнительного директора специализировался как раз по доносительству. Пусть направления векторов функций отличались, зато их сущность была однотипной. В довершение скандала, через несколько дней стреляли поздно вечером в самого исполнительного директора – в позорную собаку Шкуряка. Покушение состоялось прямо во дворе дома, где он на ворованные деньги недавно приобрел себе шикарную квартиру. Директора не прихлопнули, а лишь прострелили ляжку: теперь он с гордость носил лангету и многозначительно охал, поднимаясь по лестнице. Как-то так получилось, что в это же время в городе и недалеком пригороде, что по Московскому шоссе, произошло несколько дерзких убийств милиционеров. Следы вроде бы вели к уголовнику по фамилии Федоров. Мой однофамилец когда-то преподавал физкультуру и неплохо стрелял. Он уже отсидел в зоне за убийство двадцать лет. Володя многозначительно посмотрел на меня.

– Нет, нет, Александр Георгиевич, – говорил он голосом, внушающим безусловное доверие, – никто не собирается вас считать организатором преступлений. Уже проверено, что вы с убийцей ни в каком родстве не состоите, хотя отчества у вас одинаковые. Но эти головотяпы из районного УВД решили на всякий случай и вас держать в поле своего внимания.

Я страшно удивился такому "приятному" совпадению: два Федоровых. Один – доктор медицинских наук, всю жизнь спасавший от смерти и болезней людей. Другой – отпетый уголовник, отправляющий на тот свет моих возможных пациентов. Как же это все можно связывать – неужели только ориентируясь на сходство фамилий? В какую дурную голову такие версии могут являться? Я, может быть, еще и согласился понять логику тех, кто считает, что паразитов, окопавшихся в дирекции нашего фонда и иже с ними, стоит грохнуть! Но только почему я должен марать о них руки? Если бы мне привелось встретиться с такими говнюками в открытом бою, то наверное я вспомнил бы, что был когда-то мастером спорта по единоборствам. Но и тогда ограничился бы тем, что набил этим выблядкам морду, надрал бы жопу, но не более того! Жизни лишать – это уже прерогатива Бога, а не моя, не смертного человека. К тому же суд Божий будет и справедлив и более жесток, чем мой. Бог накажет всю их генетическую ветвь. Уж слишком они много напакостили простым людям – больным, страждущим помощи, методично разворовывая у них их же собственные средства, собранные на лечение.