При виде всадников он не замедлил шага, лишь кивнул, скорее даже самому себе.

– Мастер, – молвил Стерх. – Ровна ль дорога? Горит ли в чашах огонь? Давно ли?..

– Прости, добрый человек, – отозвался тот. – Сам ведь видишь: если не позабочусь о нем, прямо сейчас и погаснет. Позволь-ка… – Он обошел Стерха, так и не покинувшего седло, на миг помедлил, глядя на короля, и наконец встал у чаши.

Вскинул нож, неожиданно ярко блеснувший в полумраке чащи…

Протянул левую руку так, чтобы из свежего надреза капли падали прямо в пламя, сперва редко, затем чаще и чаще…

Принц ждал, что мир снова вздрогнет, моргнет, но тот лишь сделался на миг ярче и чище.

– Ну вот, – сказал мастер дороги. – Так-то лучше.

Голос у него оказался густой и бархатистый, с таким бы в хоре петь.

– Добрые господа, прошу простить меня. Я должен был позаботиться об огне, но теперь я к вашим услугам.

Он говорил, переводя взгляд со Стерха на принца, с принца на Ронди Рифмача. На короля не смотрел.

– Тебе не за что извиняться, – сказал король.

Принц ожидал продолжения, следующих слов (сам не знал – каких именно), но отец молчал. Лишь не сводил с мастера дороги глаз.

И тогда впервые принц понял, что этот человек в темно-красном плаще кого-то ему напоминает. Может, если бы не густая борода, принц узнал бы его.

Пауза затянулась, но мастер дороги оборвал ее легко и небрежно – вот как этот мясистый лист, росший у дороги. Сорвал его, приложил к надрезу на ладони. Сказал:

– Полагаю, добрые господа, вам не помешает поесть горячего и переночевать в тепле.

– А есть ли у вас сменные лошади? – спросил Рифмач.

– Боюсь, что нет. Но мы сможем накормить ваших и дать им отдохнуть – и снабдим вас всем необходимым, когда пожелаете отправиться в обратный путь…

– В обратный путь? – резко переспросил король. – Не думаю. Не думаю, что мы проехали столько, чтобы теперь свернуть.

Мастер дороги молча склонил голову.

– Так или иначе, – добавил король уже более мягким тоном, – мы благодарны тебе за службу и за то, что предложил нам ночлег. Мы примем твое приглашение.

– Тогда ступайте за мной, здесь недалеко.

И мастер, развернувшись, пошел туда, откуда явился, – бесшумно опуская посох на плиты, цокая каблуками.

Произошла небольшая заминка: Стерх с Ронди пропускали короля вперед, а тот совсем не спешил ехать. Наконец его величество кивнул – не им, себе – и тронул каблуками бока своего гнедого. (Разумеется, это был не тот гнедой, на котором король покинул столицу; но Стерх настаивал, чтобы все сменные кони его величества были одной масти.)

Гнедой сделал первый шаг – и лесная тишина, будто тонкой пленкой накрывавшая их всех, – треснула, рассыпалась осколками птичьих трелей, отхлынула шорохом крон в поднебесье, – и Стерх, тряхнув головой, как будто снова приободрился. А Рифмач опять полуприкрыл глаза и потянулся пальцами к вискам, хотя это ему ни разу за все время пути не помогло.

Принц ехал последним; минуя чашу, он заглянул в нее: огонь снова плясал ровно и весело, как ни в чем не бывало. На самом краешке застыли три капли: бордовые на алом.

Он никогда не вникал в то, каким образом мастера заботятся о дорогах и об огне в чашах. Точней, был твердо уверен, что в их ремесле нет ни толики Высокого искусства, которым владел Стерх. С другой стороны, принц и в способности Стерха до последнего времени верил очень условно.

Да ведь и не было их, этих способностей!

Он снова оглянулся на огонь в чаше – и последовал за спутниками в зеленый коридор из плотно переплетенных стволов. Над головой их ветви смыкались, образуя узорчатый, прорастающий цветами и диковинными плодами свод.

Ничего подобного принц в жизни не видел; только в старинных книгах, но в них о чем только не пишут, какие только чудеса не изображают: от дев с единорогами до летучих островов.

Эта мысль – мысль о книгах – отчего-то показалась ему крайне важной. Так иногда кажется поутру важной приснившаяся фраза: кажется, а потом оборачивается пустышкой.

А еще через неделю или год вдруг понимаешь, что же она значила на самом деле…

– Вот здесь я и живу.

От замшелых плит вправо, в брешь меж стволами, уходила тропка – узкая, ровная. Пришлось спешиться.

Тропка вывела их к озеру. Дальний берег отсюда не был виден, скрытый за серой пеленой. Над ближним стояли, свесив ветви в воду, ивы. Вечерело; багряные лучи солнца едва пробивались сквозь туман.

Оглушительно, нагло перекрикивались лягушки. Бирюзовая стрекоза зависла перед мордой королевского коня, затем бесшумно метнулась куда-то вправо, скрылась из виду…

Дом стоял у самой воды, на деревянном помосте. Волны-ладони лениво оглаживали хребтины почерневших свай. Принц ждал и здесь дивных див: дворца, или изысканного храна, или пряничной избушки… но дом был самым обыкновенным. Простоял он явно не один десяток лет и хозяев сменил трех-четырех, не меньше.

«Но ивы, – подумал принц, – ивы, и ветви, и вода, и вечер… что-то во всем этом есть; вон Ронди снова морщится».

– Ты ведь знал о нас, – внезапно сказал король, не глядя на мастера дороги.

– Знал, – кивнул мастер.

– Откуда?

– Птички нашептали. – И он зашагал вперед, посохом раздвигая высокую, по колено, траву.

Шли цепочкой, коней вели в поводу. Те, кажется, уже привыкли к мастеру. Порой один какой-нибудь вскидывал голову и всхрапывал, но тут же и успокаивался.

А может, они попросту устали, вымотались, как и всадники.

Окна дома были темны, лишь у ближнего стояла зажженная свеча. На перилах крыльца, на ступеньках, на коньке крыши, на ветвях яблоньки, что росла под окнами, – сидели птицы. Сорокопут, горихвостка, пищуха, лазоревка, парочка стрижей, славка-завирушка, пять или шесть канареечных вьюрков и даже черноголовый коростель.

Некоторые вспорхнули, когда гости подошли ближе, другие даже не шелохнулись.

– С той стороны – лужок, – махнул рукой мастер, – стреножьте коней, пусть пасутся.

Ступеньки заскрипели, застонали, когда он поднялся на крыльцо и отворил дверь.

– Сейчас натаскаем воды, умоетесь с дороги. Времени мало.

Он шагнул и растаял во мраке, но тут же и вернулся с двумя внушительными ведрами. Одно сунул в руки принцу, со вторым направился к колодезному срубу.

Проходя мимо яблоньки, принц наконец-то рассмотрел птичек. Все они были вырезаны из трутовика, как и та, на дороге.

– Давно вы здесь? – спросил он, чтобы не молчать.

– Крепче держи. – Мастер вскинул колодезную бадейку и вылил воду в ведро. – Всю эту жизнь.

– «Эту»?

– Пойдем, времени мало. До темноты нужно управиться.

На обратном пути принц заметил, что птичек на яблоне стало меньше: куда-то пропали завирушка и сорокопут. Он глянул себе под ноги, но в траве фигурок не было. Только покачивались растянутые между тонкими стебельками тенета паука-лабиринтника…

Умывшись, мастер с принцем вошли наконец в дом. Внутри пахло травами и сушеными грибами, в дальнем углу, над камином, стоял деревянный образ Предчура.

Мастер дороги накрыл небольшой изящный стол скатертью, кивнул Стерху, чтобы помог расправить дальний край.

– Садитесь, – велел он, – в ногах правды нет, – и отвернулся к шкафу достать посуду. Плащ мастер так и не снял, даже не расстегнул. Видимо, очень торопился завершить все дела во дворе до наступления темноты.

Гости устроились кто где. Король встал у окна и смотрел, как снаружи бьется о слюдяную пластинку мохнатый мотылек. Ронди рухнул на лавку прямо возле двери, вытянул-раскидал ноги в поношенных сапогах и закрыл глаза. Принц… принц, смутившись, потоптался у входа и отошел к черному камину высотой с человеческий рост. Хотел рассмотреть Предчура. Лик был вырезан как бы небрежно, черты едва обозначены, но казалось – живой, казалось – смотрит-следит за каждым твоим шагом.

Точнее, подумалось принцу, – за каждым шагом Стерха. Вот уж кому не сиделось! Заложив руки за спину, учитель прошелся вдоль полок с самым разным скарбом, от толстенных книг до заготовок для поплавков. Пригибался, чтобы не задеть головой свисавшие с потолочных балок рыбацкие сети. Пару раз останавливался и вглядывался в содержимое полок, а впрочем, вряд ли он многое там рассмотрел. Единственная свеча – та, что на подоконнике, – скорее сгущала полумрак в доме.