Затем мир рассыпался, и Рендер аккуратно убрал все осколки. Он поддерживал абсолютный мрак, приглушил все ощущения, кроме чувства движения.
Через некоторое время появился тусклый свет; они все еще сидели в спиннере, окна снова стали непрозрачными.
— Боже! — сказала она. — Мир так наполнен! Я в самом деле видела все это?
— Я не планировал дойти до этого сегодня, но вы захотели. Похоже, что вы были готовы.
— Да, — сказала она, и окна вновь просветлели. Она быстро повернулась.
— Сейчас ничего нет, — сказал он. — Я только хотел, чтобы вы бегло взглянули.
Она смотрела. Снаружи теперь было темно, и они ехали по мосту. Двигались они медленно. Других машин не было. Под ними была плоскость, а в небе множество звезд; они освещали дышащую воду, уходящую под мост. Косые подпоры моста спокойно проходили мимо.
— Вы это сделали, и я вам очень благодарна, — сказала она. — Кто же вы на самом деле?
Скорее всего, он сам хотел, чтобы она спросила об этом.
— Я Рендер. — Он засмеялся.
Они продолжали путь по темному, пустому теперь городу и, наконец, подъехали к клубу, в большой парковочный купол. Там он тщательно исследовал все ее ощущения, готовый убрать окружающий мир, если нужно, но этого не потребовалось.
Они вышли из машины и пошли в клуб, который он решил не переполнять людьми. Они сели за свой столик рядом с комплектом доспехов, недалеко от бара в маленькой комнате, и заказали ту же еду, что и раньше.
— Нет, — сказал он, оглядев себя, — это не мое.
Доспехи снова оказались рядом со столом, а Рендер — в своем сером костюме с черным галстуком и серебряной заколкой в виде трех лепестков.
Оба засмеялись.
— Я не тот тип, чтобы носить жестяной костюм, и хотел бы, чтобы вы перестали видеть меня в нем.
— Простите, — она улыбнулась, — я сама не знаю, зачем и как я это сделала.
— Я знаю, и прошу со мной этого не делать. Итак, я еще раз предупреждаю вас. Вы осознаете факт, что все это иллюзия. Я принял такую модель для вас, потому что она максимально эффективна. Но для большинства моих пациентов это реальность, которую они переживают. Это производит контр-травму, нацеленную на излечение, или последовательность образов, даже более сильную. Но вы знаете условия игры и, хотите вы или нет, это дает вам другой вид контроля, не тот, с каким я обычно имею дело. Прошу вас, будьте осторожны.
— Простите, я не хотела этого.
— Я знаю. Нам принесли еду, которая у нас была.
— Уф! Выглядит она страшно. Неужели мы ели эту дрянь?
— Да, — фыркнул он. — Вот нож, вот вилка, а это ложка. Вот ростбиф, картофельное пюре, горошек, а это масло…
— Боже! Как все это гадко…
— Это — салат, это — речная форель — ммм! Это картофель фри. Это бутылка вина… Ну-ка, посмотрим, ведь всё равно не платить… "Романи Конти" и бутылка «Икема» для… Эй!
Комната закачалась.
Он вмиг очистил стол и уничтожил ресторан. Они снова оказались на прогалине. Сквозь просвечивающую ткань мира он видел, как рука двигается по панели. Кнопки нажимались, мир снова становился осязаемым. Их пустой столик стоял теперь у озера, и была летняя ночь, и скатерть казалась очень белой при ярком свете луны.
— Как глупо с моей стороны, — сказал он. — Ужасно глупо. Следовало знакомить с ними постепенно, не со всеми блюдами сразу. Реальный вид того, что прежде вызывало ощущения только во рту, может вызвать сильный стресс. Я так увлекся Творчеством, что забыл о пациенте. Приношу свои извинения.
— Я уже в порядке. В самом деле.
Он вызвал холодный ветер с озера.
— …А это луна, — добавил он извинительным тоном.
Она кивнула. Она носила крошечную луну в центре лба, и эта луна сияла, как и та, над ними, и заливала серебром волосы и платье Эйлин.
На столе стояла бутылка Конти и два бокала.
— Откуда это?
Она пожала плечами. Он налил вино в бокалы.
— Оно может оказаться безвкусным, — сказал он.
— Нет. Попробуй… — она подала ему вино.
Он пригубил и понял, что в вине настоящий fruite винограда, выращенного на островах Благословения, упругое ощущение charnu, а также capiteux, рафинированное из дыма горящего мака. Он вдруг осознал, что его рука, там, над пультом, создает сейчас симфонию чувств, чтобы привести сигналы в соответствие с контрпередачей, неожиданно застигшей его здесь, на берегу озера.
— Да, действительно, — заметил он, — а теперь нам пора возвращаться.
— Так скоро? Я еще не видела кафедрального…
— Да, так скоро.
Он хотел, чтобы мир кончился, и мир кончился.
— Здесь холодно, — сказала она, одеваясь, — и темно.
— Я знаю. Сейчас смешаю какой-нибудь коктейль и уберу машину.
Он мельком глянул на запись сеанса, покачал головой и пошел к бару своего кабинета.
— Это не совсем "Романи Конти", — заметил он, протягивая руку за бутылкой.
— Ну и что ж? Я не против.
В данный момент он тоже был не против. Они выпили, он убрал «яйцо», помог Эйлин надеть пальто, и они вышли.
Пока они спускались в лифте в подвал, ему вдруг захотелось, чтобы окружающее исчезло, но оно ему не подчинилось.
"Сейчас в стране приблизительно один миллиард восемьдесят миллионов жителей и пятьсот миллионов личных автомобилей. Если человек занимает два квадратных фута поверхности земли, а машина примерно сто двадцать, то становится очевидным, что в то время как люди занимают два миллиарда сто шестьдесят миллионов квадратных футов нашей страны, средства передвижения занимают 67,2 миллиарда квадратных футов, то есть примерно в тридцать один раз большее пространство, чем человеческий род. Если в данный момент половина этих автомобилей движется и содержит в среднем по два пассажира, то соотношение больше чем 47 к одному в пользу машин. Когда страна станет одной сплошной дорогой, люди либо вернутся в моря, откуда вышли, либо станут жить под поверхностью земли, либо эмигрируют на другие планеты, и тогда, возможно, технологическая эволюция сможет развиваться далее по линиям, которые проложили для нее статистики".
Сибил К. Делфи, заслуженный профессор в отставке. Начало речи в Брокенрокском государственном педагогическом колледже, Шетовер, штат Юта.
"Папа, я доковылял из школы до такси, а на такси в космопорт, ради тамошней выставки ВВС "Лики космоса", как она называется. (Ну да, я преувеличил, что ковылял, но все же хождение требует дополнительного внимания).
Все тут нацелено на привлечение молодежи к программе пятилетних контрактов, как я понял, по которым каждый год работаешь в новом месте. Но это сработало. Я хочу присоединиться. Я хочу в Космос. Как ты думаешь, возьмут меня, когда я подрасту? Я имею в виду — в Космос, а не на какую-нибудь работу за канцелярским столом. Как думаешь — возьмут?
Я думаю, да.
Там был один полковник, напыщенный индюк (извиняюсь за свой французский), который увидел шкета, шатающегося вокруг и прижимающего нос к их стеклам, и решил дополнительно его уболтать. Мощно! Он провел меня по Галерее и показал все достижения ВВС, от Лунной базы до Марсопорта. Прочел мне лекцию о Великих Традициях Службы и водил меня в демонстрационную комнату, где крутили фильмы про спецподготовку, настоящие бои в условиях невесомости, где "все решает умение, а не сила", и как делают скульптуры из подкрашенной воды прямо в воздухе… Здорово!
Но если по-серьезному, я хотел бы побывать на всех Пяти Внешних — и дальше. Не потому, что в проспектах наврано или не продумано, а просто думаю, что кто-нибудь более чувствительный мог бы описать всё это более правильно. Такой, как наблюдательный пограничник Френсис Паркмен — у Мэри Остин, кажется. Так вот, я решил туда податься.
Этот мужик из ВВС, с цыплячьими крылышками на погонах, хотя бы не пытался учить меня жить. Мы стояли на балконе и следили за взлетающими кораблями, и он говорил мне, что если я буду напряженно учиться, то когда-нибудь отправлюсь на них. Я не стал говорить ему, что я не такой уж недоумок и получу диплом раньше, чем буду достаточно взрослым для применения его где бы то ни было, даже в Службе этого полковника. Я просто посмотрел на взлет корабля и сказал: "Через десять лет я буду смотреть вниз, а не наверх". Затем он рассказал, какой трудной была его собственная тренировка, но я не спросил, чего ради он связался с таким вшивым назначением, как у него. Теперь, подумав, я рад, что не спросил. Он гораздо больше походил на человека из их рекламы, чем кто-нибудь из реальных людей. Надеюсь, я никогда не буду походить на типа из рекламы.