– Шесть сотенных.

– Твое жалованье за год.

– Больше ста уже потратили, – буркнул Федор.

– Ну, и хрен с ними! Не жалей. Лучше посмотри вокруг. Нравится? Нам тут жить…

Пока длилась эта перепалка коляска миновала мост через Упу и стала подниматься по Миллионной. Возле длинного кирпичного здания извозчик остановился.

– Доходный дом Хвостовой, – объявил, указав кнутом. – С вас три гривенника.

– Свободные квартиры здесь имеются? – поинтересовался седок.

– Сами спросите, – буркнул извозчик и протянул ладонь. – Деньги!

Седок спорить не стал, отсчитал ему монетки, взял чемодан с саквояжем и спрыгнул на мостовую. Извозчик проводил его взглядом.

«Ну, ну! – подумал злорадно. – Заждались вас здесь».

– Но, пошла! – прикрикнул на кобылку, шлепнув ту вожжой. Следовало уезжать как можно поскорее. У Хвостовой седоку дадут от ворот поворот, а скандала извозчик не хотел. Он свое дело сделал. Ну, а что не предупредил, так не спрашивали.

Аглая пребывала в дурном настроении. С одной стороны, радость – наконец освободил квартиру поручик, надоевший безобразиями. То пьянку шумную затеет, то непотребных девок приведет. А те скачут и орут, словно лошади в стойле. Жильцы жаловались и грозились полицией. Пришлось пообещать поручику сообщить о его художествах командиру полка. Офицер съехал, но не заплатил, задолжав за два месяца. Обещал вернуть, только перспективы виделись туманными. Денежки – тю-тю. Аглая этого не любила, потому и переживала.

Было время, когда такие заботы ее не волновали. В восемнадцать лет Аглаю выдали замуж за коллежского советника Хвостова. Жених был много старше, вдов, имел взрослых сыновей, зато служил по финансовому ведомству, где занимался акцизами. В Туле слыл завидной партией. А семья Аглаи была небогатой. Отец – учитель гимназии с невеликим жалованьем, двое сыновей и дочь, которая, считай, бесприданница. Кто ж такую замуж возьмет? И тут появился Хвостов. Красотой он, правда, не блистал и в принцы не годился. Не герой романа. Аглая поплакала и смирилась – лучше так, чем в девках оставаться. Скоро поняла, что горевала зря. Николай Гаврилович жену обожал. Не жалел денег на наряды и украшения. В женских собраниях Аглае отводили почетное место – госпожа коллежская советница[5]. В Москве или Петербурге таких, может, пруд пруди, а вот в Туле обыскаться. Дамы, годившиеся ей в матери, кланялись первыми. Глазками сверкали, но никуда не денешься – этикет.

Так прошло десять лет. Детей у пары не случилось, но Хвостов не переживал – у него имелись сыновья. Мачеху они не выносили, что Аглаю не тревожило – пасынки жили далеко. Один – в Вильно, а другой в Пензе. Муж дал им образование и пристроил на службу, после чего объявил:

– На мои деньги не рассчитывайте. Я начинал коллежским регистратором[6] и всего добился сам. Вот и вы старайтесь. Что делать, знаете. Я же поживу для себя – заслужил.

Любви к мачехе у детей такое заявление не добавило. Аглае было наплевать. Муж ее любил и заботился. Приобрел доходный дом на ее имя. Так поступали многие чиновники. Купишь сам, спросят: деньги-то откуда? Жалованье хоть приличное, но на дом не хватит. Ну, а так жена приданое вложила. Не беда, что у Аглаи его не было совсем: кто об этом знает?

Дом был новым и большим. Его начал строить купец, но не завершил – разорился. Банк выставил дом на торги, тут Хвостов и подсуетился. Чтобы довести дом до ума, взял кредит – опять-таки на ее имя.

– Не волнуйся, душенька! – успокоил жену. – При моих доходах мы ссуду быстро вернем. Выплатим – и заживем припеваючи. Мне скоро пенсион выйдет, срок подходит. Держать в должности не будут – много на нее желающих. Доходы упадут, а тут дом будет кормить.

Так бы и случилось, не срази советника удар. Молодой вдове после похорон пришлось окунуться в прозу жизни. Для начала разобраться с пасынками – те претендовали на наследство. Кое-что им перепало, но по мелочи. Разевали рот на дом, но не получилось – на ее имя оформлен. Она купила, ей и принадлежит. Но зато возвращать кредит пришлось тоже ей. А там выплаты – вспомнить больно. Как вдове чиновника ей оформили пенсион, но его и близко не хватало. Банк предлагал дом купить, но Аглая отказалась. Он же заселен, жильцы деньги платят. Кто же продает дойную корову?

– Лучше постоянный доход, чем деньги сразу, – учил ее муж. – Пусть даже их много. Они все равно кончатся, а тут все при тебе.

Выплаты банку забирали доход почти целиком, но Аглая не печалилась. Рассчитается, и все будет ее. Пришлось, правда, сократить расходы. Она переехала в собственный дом, где заняла квартиру из двух комнат. Скромно, но не нужно платить. С делами управлялась без управляющего: хлопотно, но опять-таки экономия. В собраниях почти не бывала – на наряды не хватало денег. Можно и во вдовьем, но срок траура кончается. Придешь в ношенном – поползет молва: советница обнищала. Не беда: пару лет можно потерпеть. Придет час, и она вновь станет блистать в обществе. А тут этот поручик… Тридцать рублей задолжал, скотина! Половина ее пенсиона. Ей ссуду выплачивать из него?

Стук в дверь оторвал ее от терзаний.

– Войдите! – отозвалась Аглая. Это кого принесло?

Дверь отворилась, в комнату заглянул швейцар. Аглае приходилось его держать – дом-то приличный. Тоже вот расход. Пусть всего пять рублей в месяц[7], но и это деньги. Аглая скривилась.

– Прощения просим, – поклонился швейцар, – там квартиру снять хочут. Мужчина, молодой.

– Кто таков? – спросила Аглая, оживившись. – Он представился?

– Говорит: мастеровой.

– Мы не сдаем квартиры рабочим! – рассердилась Аглая.

– Так и сказал, – поспешил швейцар. – Говорю: тут чистая публика обитает. Ну, а он в ответ: так и я не грязный. Да и деньги у меня есть.

– Цену называл?

– Да, госпожа советница. Ответил, что согласен. Попросил вас позвать.

Аглая задумалась. Можно, конечно, наглеца выставить, но деньги уплывут. Лето, желающих снять жилье в городе нет совсем. Состоятельные господа переселяются на дачи, чтобы жить на природе. Вывозят семейства и даже мебель. С квартир съезжают или оставляют за собой, но за сниженную плату. Чтобы не терять жильцов, приходится терпеть.

– Как он выглядит? – спросила.

– Как обычный мастеровой. Полотняный костюм и косоворотка. Но ботинки на ногах дорогие, как и чемодан с саквояжем.

– Я поговорю с ним, – сказала Аглая и встала из-за стола. Надо разобраться. В конце концов недолго отказать.

По лестнице она спустилась на первый этаж. Швейцар топал позади. Незнакомца Аглая увидела издали. У входных дверей топтался молодой человек в светлом полотняном костюме. Рядом стояли чемодан и саквояж. Швейцар не соврал – недешевые.

– Вы хотели меня видеть? – спросила Аглая, подойдя ближе.

Кандидат в жильцы повернулся к ней и улыбнулся.

– Bonjour, Madame. Êtes-vous la maîtresse de cette merveilleuse maison?[8]

От неожиданности Аглая растерялась. Французский она знала – все-таки гимназия за плечами, но, чтобы на нем говорил мастеровой?

– Уи, – выдавила, придя в себя.

– Je ne m'attendais pas à ce que vous soyez si jeune et belle. Ce sera plus agréable de vivre ici[9], - продолжил мастеровой. Или не мастеровой вовсе? – Меня зовут Федором, фамилия Кошкин, – добавил по-русски. – Как обращаться к вам?

– Коллежская советница, – отчеканила Аглая.

– Хочу снять квартиру, госпожа советница.

– Готовы платить пятнадцать рублей в месяц? С наступлением холодов дополнительно еще пять за отопление.

– Почему бы нет? – пожал плечами Кошкин. – Мастеровой высшей квалификации, как я, получает как армейский капитан. Могу себе позволить.

Аглая задумалась. С одной стороны хорошо – нашелся жилец. С другой – он мастеровой. У нее дом для чистой публики. Инженер, купец, врач, директор гимназии… Как отнесутся к соседству?

– Не тревожьтесь, госпожа советница, – поспешил мастеровой, видно, догадавшись о ее терзаниях. – Человек я смирный, в быту скромен. Водку пьянствовать не буду, безобразия нарушать тоже, – он улыбнулся. – Если обману, прогоните – и все дела.