– Каа! Это Каа! Бегите! Бегите!

Многие поколения юных обезьян смирялись и начинали вести себя хорошо, когда старшие пугали их рассказами о Каа, ночном воре, который мог проскользнуть между ветвями так же беззвучно, как растёт мох, и унести с собой самую сильную обезьяну в мире; о старом Каа, который умел делаться до того похожим на засохший сук или сгнивший кусок дерева, что даже самые мудрые обманывались, и тогда ветвь хватала их. Обезьяны боялись в джунглях только Каа, потому что ни одна из них не знала пределов его могущества; ни одна не выдерживала его взгляда; ни одна не вышла живой из его объятий. Итак, теперь они, бормоча от ужаса, кинулись к стенам и к домам, и Балу вздохнул с облегчением. Его мех был гораздо гуще шерсти Багиры; тем не менее он жестоко пострадал во время схватки. Вот Каа в первый раз открыл свой рот; произнёс длинное, шипящее слово, и обезьяны, спешившие под защиту Холодных Логовищ, остановились; они, дрожа, прижались к ветвям, которые согнулись и затрещали под их тяжестью. Обезьяны на стенах и на пустых домах замолчали, и в тишине, спустившейся на город, Маугли услышал, как Багира отряхивалась, покинув водоём. В эту минуту снова поднялся шум. Обезьяны стали взбираться выше на стены; многие прижались к шеям больших каменных идолов; многие с визгом побежали по укреплениям. Маугли же, прыгая в беседке, прижал один глаз к резьбе и, пропустив дыхание между передними зубами, ухнул по-совиному, желая показать Бандар-логу, что он презирает его и смеётся над ним.

– Вытащите человеческого детёныша из этой ловушки. Я ничего больше не в силах сделать, – задыхаясь произнесла Багира. – Возьмём его и уйдём. Обезьяны могут возобновить нападение.

– Они не двинутся, пока я не прикажу им. Стойте так; тиш-ш-ше! – прошипел Каа, и город снова затих. – Я не мог взобраться раньше, но, кажется, ты меня звала? – это было сказано Багире.

– Я… я… может быть, закричала что-нибудь во время боя, – ответила Багира. – Ты ранен, Балу?

– Я не уверен, что обезьяны не разорвали меня на части, сделав из моей шкуры сотню медвежат, – серьёзно сказал Балу, потрясая попеременно каждой лапой. – Вуф! Мне больно. Каа, мы, Багира и я, обязаны тебе нашим спасением!

– Неважно. Где человечек?

– Здесь, в ловушке; я не могу вылезти! – закричал Маугли. Над его головой изгибалась часть сломанного купола.

– Возьмите его отсюда. Он прыгает, как Мао, павлин, и может передавить всех наших детей, – прозвучали изнутри голоса кобр.

– Хаххх, – усмехаясь, прошипел Каа: – у этого человечка повсюду друзья. Отступи, человечек, а вы, Ядовитый Народ, спрячьтесь. Я разобью стенку.

Каа внимательно осмотрел стены беседки и нашёл в мраморе выцветшую трещину, которая говорила о слабом месте резьбы; раза два или три питон слегка стукнул головой, чтобы сообразить необходимое для удара расстояние; наконец, подняв над землёй шесть футов своего тела, изо всей силы нанёс около шести ударов носом. Резьба сломалась и упала среди облака пыли и осколков. Маугли выскочил через образовавшееся отверстие и остановился между Балу и Багирой, обняв могучие шеи своих друзей.

– Ты ранен? – спросил Балу, нежно лаская его.

– Мне грустно, я голоден и сильно ушибся; но, мои друзья, они ужасно измучили вас; вы в крови!

– В крови не одни мы, – ответила Багира, облизывая губы и окидывая взглядом мёртвых обезьян на террасе и около водоёма.

– Это ничего, всё ничего, только бы ты был цел, о моя гордость, лучшая лягушечка в мире, – проворчал Балу.

– Об этом мы поговорим позже, – заметила Багира таким сухим тоном, который не понравился Маугли. – Но с нами Каа; мы обязаны ему победой, а ты – сохранением жизни. Поблагодари его согласно нашим обычаям, Маугли.

Маугли повернулся и увидел, что большая голова питона покачивается на целый фут выше его собственной макушки.

– Так это человечек? – сказал Каа. – У него очень нежная кожа и нельзя сказать, чтобы он совсем не походил на обезьян. Берегись, человечек! Смотри, чтобы после перемены кожи я в сумерки не принял тебя за кого-нибудь из Бандар-лога.

– Мы одной крови, ты и я, – ответил Маугли. – Сегодня ты дал мне жизнь. Моя добыча всегда будет твоей, когда ты почувствуешь голод, о Каа.

– Благодарю тебя, Маленький Брат, – сказал питон, хотя в его глазах продолжал мерцать свет. – А что может убивать такой храбрый охотник? Спрашиваю это, чтобы идти за тобой, когда в следующий раз ты отправишься на ловлю.

– Я ничего не убиваю, так как ещё слишком мал; но я загоняю оленей для тех, кому они могут пригодиться. Когда ты почувствуешь, что у тебя внутри пусто, явись ко мне и посмотри, говорю ли я правду. У меня есть некоторая ловкость в них, – он поднял свои руки, – и если ты когда-нибудь попадёшься в ловушку, я отплачу тебе добром за добро. С сегодняшнего вечера я в долгу перед тобой, перед Багирой и Балу. Удачной охоты всем вам, мои владыки.

– Хорошо сказано, – проворчал Балу, потому что мальчик, действительно, очень мило выразил свою благодарность. На минуту голова питона легла на плечо Маугли.

– Храброе сердце и вежливый язык, – сказал он. – Ты должен далеко пойти в джунглях, человечек. Теперь же поскорее уходи отсюда вместе со своими друзьями. Уйди и засни; луна садится, и тебе нехорошо видеть то, что произойдёт здесь.

Луна опускалась за горы; ряды дрожащих, жавшихся друг к другу обезьян на стенах и укреплениях казались какими-то трепещущими разорванными косматыми лоскутами. Балу спустился к бассейну, чтобы напиться; Багира принялась приводить в порядок свой мех, питон же Каа скользнул к центру террасы и закрыл свои челюсти с таким сухим стуком, что глаза всех обезьян обратились к нему.

– Луна заходит, – сказал он, – достаточно ли света, чтобы видеть?

Со стен пронёсся стон, похожий на звук ветров в вершинах деревьев:

– Мы видим, о Каа.

– Хорошо. Теперь начинается танец, танец голода Каа. Сидите и смотрите.

Раза два или три он прополз, делая большие круги и покачивая головой то вправо, то влево; потом стал свивать своё мягкое тело в петли, восьмёрки, тупые треугольники, которые превращались в квадраты и пятиугольники; свёртывался в виде холмика, и всё время двигался без отдыха, без торопливости. В то же время слышалась его тихая, непрерывная жужжащая песнь. Воздух темнел; наконец, мрак скрыл скользящие изменчивые кольца змеи; слышался только шелест её чешуи.

Балу и Багира стояли, как каменные, с лёгким ворчанием, ощетинившись, а Маугли смотрел на всё и удивлялся.

– Бандар-логи, – наконец прозвучал голос Каа, – может ли кто-нибудь из вас без моего приказания пошевелить рукой или ногой? Отвечайте.

– Без твоего приказания мы не можем шевельнуть ни ногой, ни рукой, о Каа.

– Хорошо. Сделайте один шаг ко мне.

Ряды обезьян беспомощно колыхнулись вперёд; вместе с ними, как деревянные, шагнули Балу и Багира.

– Ближе, – прошипел Каа. И все снова подвинулись.

Маугли положил свои руки на Балу и на Багиру, чтобы увести их, и два больших зверя вздрогнули, точно внезапно разбуженные ото сна.

– Не снимай руки с моего плеча, – прошептала Багира. – Держи меня, не то я вернусь к Каа. Ах!

– Да ведь старый Каа просто делает круги на пыльной земле, – сказал Маугли. – Уйдём!

Все трое проскользнули через пролом в стене и очутились в джунглях.

– Вуф, – произнёс Балу, когда он снова остановился под неподвижными деревьями. – Никогда больше я не возьму Каа в союзники, – и он встряхнулся.

– Он знает больше нас, – с дрожью проговорила Багира. – Ещё немножко, и я кинулась бы к нему в пасть.

– Многие пройдут по этой дороге, раньше нового восхода луны, – заметил Балу. – Он хорошо поохотится сегодня… по-своему…

– Но что же всё это значит? – спросил Маугли, не знавший о притягательной силе взгляда питона, – пока не стемнело, я видел только большую змею, которая делала какие-то глупые фигуры и круги. И у Каа весь нос разбит! Хо! Хо!