В этот день Клодии выпало сражаться с Цыпой. Когда ей объявили решение Пизона, она принялась хохотать. Она хохотала как сумасшедшая, всхлипывая, хлопая в ладоши и пихая всех, кто находился в досягаемости ее кулаков. Гладиаторы в куникуле смотрели на нее в недоумении. Медик, дежуривший в Колизее, накапал в бокальчик прозрачной, пахнущей мятой жидкости и поднес гладиаторше. Клодия окинула медика таким взглядом, будто воображала, что ее взор, как взор Горгоны, может обратить человека в камень.

– Не нужны мне твои сраные капли, – прошипела она. – Я просто хочу знать, что случится, когда: один из нас проиграет? Я или Цыпа.

– Разумеется – ты, – снисходительно бросил Авреол.

Она окинула Цыпу не менее яростным взглядом, но реплики не удостоила.

– Я хочу знать, что после поединка будет твориться в Колизее?

– Сумасшествие, – сказал кто-то очень тихо. У Клодии были проданы все девяносто девять клейм. Столько же продал Цыпа. За клейма в последнем бою люди платили сумасшедшие деньги. Никогда прежде такого не бывало. Никогда прежде не сходились бойцы, шансы которых были столь равны. Даже в поединках Элия и Вера последний всегда оставался фаворитом. Элий никогда не набирал более пятидесяти клейм, если у него был шанс сразиться с Вером. Пизон должен был развести равных бойцов. Но он этого не сделал. После гибели Варрона и устранения Вера в центурии гладиаторов царило уныние. Происходящее на арене казалось уже не волей богов, но манипуляциями нечистых на руку людей.

Уход двух лучших гладиаторов обескуражил заказчиков. Известие об отстранении Вера привело его почитателей в ярость. «Акта диурна» сообщила об этом со свойственной ей сухостью, выражая осторожное недоумение по поводу поведения Вера, зато «Гладиаторский вестник» смаковал подробности на двух страницах. Вилда, как всегда, оказалась на высоте – оказывается, все поклонники честной борьбы только и мечтали об изгнании Вера. Теперь и гладиаторы, и зрители вздохнут свободно.

Один из номеров «Акты диурны» лежал сейчас в «отстойнике», и Клодия видела набранные крупными буквами заголовок. «Наглость против бездарности». Она прекрасно понимала, что имелось в виду. Но, несмотря на обиду и гнев, Клодия вынуждена была признать, что в этом заголовке есть изрядная доля правды. Клодия и Авреол первые, потому что лучших просто не стало.

Клодию томила смутная тревога. Она не могла согласиться, что происходящее лишь цепь случайностей. Все предопределено, но отнюдь не волей богов или высшим Космическим разумом, который, если верить стоикам, управляет миром. Она усматривала во всем этом руку человека. Она даже знала, кто этот человек. Самое отвратительное, что, крича о своем отчаянии, она не смела назвать его имя. И поэтому асе цена была ее отчаянию. И ее крику.

Вер ушел от своих преследователей с легкостью. Не охранникам Макрина тягаться в ловкости и силе с первым гладиатором Империи. К утру Вер вышел к воротам небольшого старинного городка. Это оказались Велитры, родина Октавиана Августа[42] . Основанный еще в 260 году, городок так и не сумел разрастись и жил тихой размеренной жизнью в тени Вечного города в Альбанских горах. В переулке

Октавиев имелось отделение банка Пизона. В этом банке Вер, как и все гладиаторы, имел счет. Разумеется, вид беглеца мог показаться служащим подозрительным. Но глупо таиться от людей; убегая от гениев. Однако Вер надеялся, что после вчерашней схватки его покровитель находится не в лучшей форме.Высшим существам свойственна капризность, капля раскаленного масла, упавшего из светильника, может привести к тяжкой болезни и заставить небожителя мучиться и страдатьЕдва дождавшись открытия банка, Вер первым вошел в пустое помещение. У входа его встречала позолоченная статуя]самого Пизона с такой знакомой самодовольной улыбкой на толстых губах. Вид странного посетителя в грязной тунике .

Гении вряд ли превосходили богов в способности переносить мучения. Так что Вер наделся, что у него есть день или около того в запасе, пока его гений зализывает раны и хнычет, как Амур в библионе Апулея.

[Имеется в виду эпизод в романе Апулея «Золотой осел», когда капля масла из светильника Психеи упала на плечо Амура.

со ссадинами на лице и руках не смутил ни золоченую статую, ни служителей в безукоризненных белых тогах. Веру тут же были выданы все необходимые бумаги. И через пятнадцать минут после подписания чека он получил тысячу сестерциев серебром. Выйдя из банка, первым делом он зашел в ближайшую лавку и купил новую тунику (разумеется, черную, ибо игры еще не закончились и убийце надлежало пребывать по-прежнему в черном), сандалии и дорожную сумку. И хотя он понимал, что черный цвет может навести на его след, надеть белое или цветное Вер не мог.

Даже когда мир рушится, римлянин должен соблюдать свои многочисленные ритуалы.

…Верит он, Вер, в это или повторяет за своим учителем Элием? Ему казалось, что уже верит…

Переодевшись, Вер перекусил в таверне. События вчерашнего дня и нынешней ночи не лишили его аппетита. Он оценил сырные лепешки и жареные колбаски и похвалил хозяйку – толстую симпатичную женщину лет сорока. Вер всегда хвалил вкусные блюда, где бы ни ел – в таверне или в гостях. Это было заученное правило, как необходимость подавать нищим и носить черную тунику. Ритуал. Здесь

же он спросил дорогу до Кориолы. Вер должен был отыскать Элия. А Элий несомненно находился у Курция. Если им, конечно, удалось ускользнуть из лап Макрина. Вер надеялся, что удалось.

Водитель дремал в своем таксомоторе подле фонтана, ожидая пассажира, удобно укрывшись в лиловой тени огромной оливы. Вер запрыгнул на заднее сиденье и хлопнул парня по плечу.

– До Кориолы, и побыстрее.

Парень встрепенулся, согласно кивнул, и машина рванулась с места, распугав десяток жирных голубей и двух почтенных старушек, кормивших их с рук. Вер лениво развалился на сиденье с видом богатого туриста. Но при этом из-под век внимательно осматривал дорогу и мелькавшие за рядами черешневых деревьев домики из темного камня, крытые отливающей золотом черепицей, пасущиеся стада, сине-зеленые, окутанные дымкой гряды гор. Изредка авто обгоняло пешеходов, идущих вдоль магистрали.