Они придумывали себе дела: сходить за мастером, который жил за километр от коттеджей, или в гараж в деревне, или обследовать магазины в соседнем городке. Вернувшись, жаловались на уличные пробки, хотя сами их и создавали. Эти беспокойные взрослые постоянно наведывались в телефонную будку в конце улочки, чтобы позвонить родственникам, или на работу, или взрослым детям. Питер заметил, что большинство взрослых сами не свои с утра, пока не съездят за газетой – именно нужной газетой. Другие не могли прожить день без сигарет. Третьим требовалось пиво. Четвертые не могли обойтись без кофе. Некоторые не могли читать газету без кофе и сигареты. Они вечно щелкали пальцами и стонали из-за того, что кто-то ездил в город и забыл что-то купить – всегда не хватало еще какой-то одной вещи, и принималось решение привезти ее завтра – еще одно складное кресло, шампунь, чеснок, солнечные очки, прищепки для белья, – словно отпуском нельзя насладиться и он даже начаться не может, покуда не будут собраны все эти бесполезные предметы. Гвендолина же была не такая. Она просто сидела весь день в кресле и читала книгу.
А Питер и его приятели никогда не знали, какой сегодня день недели и который сейчас час. Они носились по пляжу, гонялись друг за другом, прятались, толкались, сражались, играли в пиратов и инопланетян. Строили в песке каналы, плотины, крепости и водяной зоопарк, который населяли крабами и креветками. Питер и другие ребята постарше выдумывали истории, якобы правдивые, и пугали ими маленьких. Про морских чудовищ со щупальцами, которые хватают детей за щиколотки и утаскивают в пучину. Про сумасшедшего с водорослями вместо волос, который живет в пещере и превращает детей в раков. Питер так усердствовал в этих фантазиях, что сам уже боялся влезть в пещеру один, а когда ноги его касались водоросли во время купания, вздрагивал всем телом.
Иногда Пляжная банда уходила от моря во фруктовый сад и строила там лагерь. Или убегала по старой железнодорожной ветке к запретному туннелю. В дощатом щите была дыра, и они подбивали друг друга пролезть в черноту. Капала вода с жутковатым, гулким, хлюпающим звуком. Шуршало что-то – они думали, что крысы. И всегда дул сырой ветерок, попахивающий копотью, – одна из старших девочек говорила, что это дыхание ведьмы. Ей никто не верил, но и никто не отваживался углубиться в туннель больше чем на несколько шагов.
Эти летние дни начинались рано и заканчивались поздно. Ложась спать, Питер иногда пытался вспомнить, с чего начался день. Казалось, утренние события происходили неделю назад. Бывало, стараясь вспомнить начало дня, он засыпал.
Однажды вечером, после ужина, Питер заспорил с мальчиком, которого звали Генри. Спор начался из-за шоколадки, накалился и кончился тем, что они стали обзывать друг друга. Остальные ребята, все, кроме Кэт, конечно, приняли сторону Генри. Питер бросил шоколадку на песок и удалился, один. Кэт пошла в дом за пластырем для поцарапанной ноги. Остальная компания побрела по берегу. Питер обернулся и посмотрел им вслед. Он услышал смех. Может быть, они говорили о нем. Они уходили все дальше в сумерки, отдельные фигуры исчезали и сливались в смутную кляксу, которая двигалась и вытягивалась так и сяк. Скорее всего, они вовсе забыли о нем и затеяли какую-то новую игру. Питер стоял спиной к морю. Подул холодный ветер и заставил его поежиться. Он посмотрел в сторону домиков. Чуть слышно доносились неразборчивые голоса взрослых, хлопок выдернутой пробки, заливистый женский смех – может быть, мамин. И там, августовским вечером, стоя между двумя группами возле моря, плещущего у босых ног, Питер вдруг понял нечто очевидное и ужасное: однажды он расстанется с теми, кто носится по пляжу, и окажется среди тех, кто сидит и разговаривает. В это трудно было поверить, но он знал, что это так. Его будет занимать другое: работа, деньги и налоги, чековые книжки, ключи и кофе – и разговоры сидя, сидя без конца. Эти мысли не оставляли его, когда он лег спать. Не очень радостные мысли. Как можно радоваться будущей жизни, которую проводишь сидя и в разговорах? Или поездкам в магазин и хождению на работу? Без игр, без веселья? Когда-то он станет совсем другим человеком. Это произойдет постепенно, так что он даже не заметит, и когда произойдет, он, одиннадцатилетний, веселый, игривый, станет таким же далеким, странным, малопонятным, какими представляются ему сейчас взрослые. И с этими грустными мыслями он провалился в сон.
Утром, очнувшись от беспокойного сна, Питер Форчун увидел, что превратился за ночь в большого человека, взрослого. Он пробовал пошевелить руками и ногами, но они стали тяжелыми и не хотели слушаться в такую рань. Поэтому он лежал тихо, слушал птиц за окном и оглядывал комнату. Комната выглядела по-прежнему, но сильно уменьшилась. Во рту пересохло, болела голова и слегка кружилась. Больно было моргать. Он понял, что вчера вечером выпил слишком много вина. А может быть, и съел слишком много – он чувствовал тяжесть в животе. Наверное, и разговаривал слишком много – в горле саднило.
Он закряхтел и перевернулся на спину. С огромным трудом поднял руку и поднес к лицу, чтобы протереть глаза. Кожа на щеке царапала руку, как наждачная бумага. Надо встать и раньше всего побриться. А встать необходимо – кое-куда надо съездить, кое-что сделать. Он собрался с силами, чтобы встать, но замер, пораженный видом собственной руки. Она была покрыта густыми черными курчавыми волосами! Он посмотрел на эту толстую лапу с пальцами-сосисками и не мог удержаться от смеха. Даже на костяшках пальцев росли волосы. Чем дольше он смотрел на нее, особенно когда сжал в кулак, тем больше она напоминала туалетный ершик.
Он сел и спустил ноги на пол. Он был голый. Тело было твердое, костистое, все в волосах и с новыми мускулами на руках и ногах. Встав наконец, он чуть не ушиб голову о низкую балку мансардного потолка. «Какая нелепо…» – хотел он сказать, но осекся, изумившись собственному голосу. Звук был чем-то средним между газонокосилкой и туманным горном. Он подумал: надо почистить зубы и прополоскать горло. Когда он шел к умывальнику, половицы скрипели под его тяжестью. Колени сгибались неохотнее, туже обычного. Перед умывальником ему пришлось нагнуться, чтобы увидеть свое лицо в зеркале. Лицо обросло черной щетиной, и можно было подумать, что из зеркала на него смотрит обезьяна.
Когда дошло до бритья, оказалось, что он умеет это делать. Он часто видел отца за этим занятием. После бритья он стал чуть больше похож на себя. Выглядел уже лучше: лицо не такое пухлое, с твердым подбородком, смелый взгляд. Довольно красивый, подумал он.
Он надел вещи, которые лежали на стуле, и спустился вниз. Все будут потрясены, подумал он, когда увидят, что я за ночь постарел на десять лет и вырос на четверть метра. Но из троих взрослых, сидевших за столом, одна Гвендолина взглянула на него ярко-зелеными глазами и сразу отвернулась. Родители только пробормотали: «Доброе утро» – и продолжили читать свои газеты. У Питера было странное ощущение в животе. Он налил себе кофе, взял газету, сложенную возле его тарелки, и пробежал глазами первую страницу. Забастовка, скандал с торговлей оружием, встреча глав нескольких важных стран. Оказалось, что он знает фамилии всех президентов и министров, знает их биографии и чего они добиваются. В животе по-прежнему было странное ощущение. Он отпил кофе. Вкус противный, как будто жженый картон растолкли и сварили в грязной воде из ванны. Но продолжал пить – чтобы не подумали, будто ему на самом деле одиннадцать лет.
Питер доел тост и встал. За окном Пляжная банда бежала по берегу к пещере. Какая трата энергии – и в такой ранний час!
– Пойду позвоню на работу, – важно объявил Питер, – а потом прогуляюсь.
Есть ли на свете занятие более скучное и более взрослое, чем пешие прогулки? Отец буркнул. Мать сказала: «Конечно», а Гвендолина смотрела в свою тарелку.
Из передней он позвонил своему помощнику в лондонской лаборатории. У каждого изобретателя должен быть хотя бы один помощник.
