Цок, цок, цок. Кто-то, вероятно, один из офицеров, начал напевать песню «Лошадиный помет, лошадиный помет». Солдатам показалось, что совсем неплохо насвистывать всем известный мотив, и Мор обнаружил, что и он тоже вместе с остальными ликующе мычит, подпевая: «Пусть девицы плачут. Лошадиный…». И так все и продолжалось. Так потихоньку прошло утро, никто нигде не видел ни одного человека и ни одной лошади, их не потревожили ни стрелы снайперов, ни вид вооруженных местных жителей. Это был, должен был признать Мор, марш-бросок, о котором можно было только мечтать. Все было в полном порядке. Впереди и по бокам устойчиво маячили зеленые пятна леса.

В полдень они остановились и отдохнули, съели свой полевой рацион и напились родниковой воды, пока лошади щипали траву. Затем армия снова села на лошадей и, как и раньше, двинулась в путь.

Цок, цок, цок. Мор был встревожен и обеспокоен всей этой кажущейся легкостью. Он не доверял легким кампаниям. Только во снах все шло без сучка и задоринки.

«Лошадиный…». Заржал конь. Это был конь Мора. Затем, словно бы побуждаемый к этому песней, он начал испражняться. Мор, без всякой на то причины, повернулся в седле и смотрел на кучу дымящегося навоза, пока копыта лошади взрыхляли землю.

Цок, цок, цок. Что-то было не так. Определенно, что-то было не так. Лошадь должна была при первом же шаге перешагнуть через свой помет. Однако лошадь все шла, а куча навоза оставалась точно также позади нее. Так же не отставал от нее и запах.

Мор нахмурился, пытаясь понять, в чем дело и стряхнуть с себя это совершенно неестественное благодушное эйфорическое наваждение, в котором он пребывал все утро. Словно бы он сильно напился и не ощущал ничего, кроме возбуждающего действия спиртного. Он едва смог заглушить в себе это чувство расслабленности, которое было, как он знал, совершенно неестественным. В конце концов, он находился на пути к битве. И более уместным здесь был бы страх, а не эта удовлетворенность!

А оно было здесь, лошадиное дерьмо, вонючее и дымящееся, собирающее мух.

Наконец, это подействовало на него.

— Проклятье! — выругался он, оценив всю внутреннюю красоту этого ругательства. Он знал, что было не так.

— Капитан Эйбили, капитан Плинк, — сказал Мор. — Мы по уши завязли в дерьме.

— Почему же, сэр? — мальчишеское лицо капитана Эйбили лучилось экстазом. Мор понимал, что капитану будет нелегко понять это, потому что иллюзия целиком захватила его.

— Мы быстро продвигаемся вперед, генерал, — сказал капитан Плинк. — Все утро никакого сопротивления. Мы только что прошли добрых двадцать миль…

— Но до Блистона не так далеко, — указал Мор.

— В чем дело, сэр? — спросил капитан Эйбили. Его щеки были такими румяными, словно он только что вышел из таверны. Несомненно, это был один из самых лучших моментов в его жизни. Но у Мора, генерала, формального лидера, не было другого выхода, кроме как покончить с этим.

— Посмотрите туда, — показывая вниз, произнес Мор.

— Да, сэр, — молодой капитана поморщил нос. — Лошадиный помет.

— Посмотрите внимательнее.

Цок, цок, цок.

— Мы не движемся, сэр! — капитан Эйбили был удивлен. — Мы… что-то не так! Что тут может быть не так?

— Магия? — задумчиво предположил капитан Плинк. Он был старше и видел много странностей; таким образом, он был более готов понять этот факт.

Мор вздохнул и сказал с той же задумчивостью:

— Лошадиный помет!

После этого ничего другого не оставалось, кроме как объявить остановку. Лошадиный помет валялся повсюду; они не могли от него отойти. Радость от быстрого продвижения вперед померкла.

Лестер Крамб первый увидел их: солдаты Канции скакали прямо на них, обнажив мечи, готовые к атаке.

— Лучники! Арбалетчики! Сначала цельтесь в командиров! — Приказ, который мог бы отдать его отец. Единственно разумный и правильный.

Люди Лестера образовали шеренгу, готовые по его сигналу открыть огонь. Лес опустил руку, приготовившись увидеть картину смерти. Почему эта армия так самоубийственно атакует его собственную? Казалось, в этом, как и во множестве недавних событий, было немного смысла.

Зазвенели тетивы луков. Арбалеты выстрелили. Стрелы полетели прямиком к своим мишеням. Но вражеская кавалерия не замедлила движения, не отклонилась от курса. Стрелы из луков и арбалетов падали далеко позади них. Атака продолжалась, ничто ей не мешало.

— Что? Что? — Лес не мог этому поверить. Ни один человек в рядах неприятеля не упал, даже не был ранен. Ни одна стрела не попала в цель!

Расстояние между двумя силами стало меньше. Лесу показалось, что он может разглядеть разъяренные лица, плотно сжатые губы, даже пот, выступивший на лбах атакующих. Как они могли оказаться неуязвимыми для стрел?

— Прекратить огонь! Организовать фалангу!

Войска построились в квадрат, выставив для защиты со всех сторон копья. Неприятельские всадники подбирались все ближе и ближе; люди Леса замерли в ожидании. Со всех сторон слышалось приглушенное ворчание; им не нравилось занимать положение для обороны, когда было очевидно, что они сильно превосходят атакующих по численности.

«Проклятье, — подумал он, — что здесь можно сделать?»

— Сэр, — сказал капитан Бэрнс, следующий после него по старшинству офицер. — Это магия.

— Я вижу это, капитан.

— Нам нужно оружие Маувара, сэр. Чтобы отразить магию и направить ее обратно на них.

— Согласен, капитан, — жестко сказал Лес. — К сожалению, у нас его нет.

Оружие было у Келвина — почему, ну почему его не было здесь, когда так много зависело от него?

Лес мрачно уставился на вечно атакующую их кавалерию. Ему оставалось только гадать, нужно ли им устроиться здесь на привал и ждать неопределенное время, пока Келвин не возвратится со свадьбы своего брата.

Затем ему в голову пришла новая тревожная мысль. Если короля Рафарта подменил собой король из другого измерения, тогда какова была судьба настоящего короля? И если Рафарт уничтожен или каким-нибудь образом околдован, что тогда стало с Келвином? Что происходит там, в другом измерении?

Сент-Хеленс должен был бы чувствовать себя превосходно. Снова вести войска в битву — нет, строго говоря, раньше он, конечно, этим не занимался. Но военные кампании были как раз тем, в чем он неплохо разбирался. Тогда почему же он не был счастлив теперь, когда оказался во главе всего этого дела, а не в хвосте?

Чарли Ломакс скакал слева, а молодой Филипп справа от него, а позади них растянулась армия Германдии. Казалось, что все в порядке. Тогда в чем же его проблемы?

— Сэр, — прошептал ему молодой телохранитель, близко наклонившись к его седлу. — Вы не заметили наших доброжелателей?

Сент-Хеленс понял, что имел в виду паренек. Несколько угрюмых лиц молча смотрели на них, выглядывая из окрестных дворов и дверей домов. Никто не усыпал их путь цветами, не было ни криков, ни патриотических пожеланий вернуться с победой. Лица в основном были мрачными и угрюмыми, а люди истощенными. Население Германдии напоминало ему кое о чем другом. Вспомнит ли что-нибудь бывший король Аратекса? Сент-Хеленс обернулся в седле и посмотрел назад.

На лице Филиппа сияла мальчишеская улыбка. Не обращая внимания ни на что вокруг он казался таким же радостным, как и тогда, когда обыгрывал Сент-Хеленса в шахматы. Познав всю нищету и разорение в Аратексе, он все еще думал о славе. Сент-Хеленс знал, как мальчик себя чувствует и что именно думает, потому что когда-то и сам был таким же.

— Не думаю, что военные популярны в этой стране, — прошептал он гвардейцу Ломаксу. — Но если учесть, что правительство Германдии сильно репрессивное, это нормально. Точно так же было и в Аратексе, и не так давно, перед появлением в Раде круглоухого.

— И после этой войны здесь тоже все изменится?

Однажды у Сент-Хеленса был сержант, который с неопровержимой логикой отвечал на любой вопрос, какой только мог выдумать рядовой. Ответ, как помнил его Сент-Хеленс, был всегда один и тот же. Он и воспользовался сейчас этим ответом того сержанта.