— Я не посылала никакого курьера, — ответила Метиса, мгновенно перестав улыбаться.

Павек остро чувствовал маленький кусок воска в своем рукаве, пока шел мимо таможни к западным воротам, и не задержался для того, чтобы проверить, ждет ли его девица или благополучно смылась с украденной солью. Модекан находился на запад от города. Его жители всегда пользовались западными воротами, когда везли свои товары на рынок. Едва ли кто бы то ни было зарегистрируется в гостинице Модекана и захочет пройти лишние несколько миль до других троих ворот, располагавшихся прямо в центре восточной, северной и южной стен.

Главная улица города уже была полна народу, обычное движение в рыночный день, но у темплара в желтой одежде не возникало никаких проблем, хотя он и шел против движения, если не считать постоянных сердитых взглядов и плевков, когда он проходил мимо.

Регулятор имел право потребовать к ответу любого, кто обидел его или выказал неуважение ко всей общине темпларов. Но, подобно праву обратиться за магической помощью к Королю Хаману, только полный идиот мог сделалть это на самом деле. Павек напустил на себя важный, мрачный вид и внимательно глядел в толпу, выискивая двух мужчин и одну женщину, толкавших тележку, наполненную конусообразными глиняными горшками. Если они не выбрали тащить их тяжелую повозку по более узким улицам, похоже торговцы зарнекой еще не прошли через ворота.

Регулятор у западных ворот, седой человек, рукава одежды которого были точно такие же, как у Павека, хотя старые и без нашивок, без большой радости принял кусок воска Метисы. Он разломил его напополам и бросил свою половину в грязный таз, где она смешалась с пригорошней таких же отломанных кусков.

— Кого ты ищешь? — спросил он Павека, на счастье сплевывая в огонь.

— Простолюдины. Я узнаю их, когда увижу. Дай мне испектора. Я его займу на какое-то время. А у тебя есть кто-нибудь, за кем ты бы хотел присмотреть?

— Простолюдины, — моргнув повторил более старший регулятор, потом выкрикнул имя. — Эй, Букке! — Молодой инспектор присоединился к ним у сторожки.

Это был человек, с прямыми, выжженными на солнце волосами и бледными, бегающими глазами. Между ними двумя было определенное семейное сходство, особенно когда они оба глядели исподлобья. Букке был большой, сильный человек, привыкший глядеть сверху вниз на любого другого человека, но он был не больше Павека, который скривил свою губу со шрамом и выдержал взгляд Букке, пока, наконец, более молодой темплар не отвел глаза.

— Я скажу тебе, кого надо вытащить из очереди. Ты отведешь их в сторонку и сделаешь вид, как будто вымогаешь у них взятку, как, я уверен, ты делаешь постоянно. А я пока пороюсь у них в вещах.

— А кого мы ищем?

— Ты не ищешь никого. Ты делаешь то, что я тебе сказал, пока я не дам тебе сигнал остановиться. Понял?

Испектор растерянно поглядел по сторонам, но его отец уже ушел от сторожки, и он был один на один с таким темпларом, который показал ему, что и сам ничуть не меньший подлец, чем он. — Да. Хорошо.

В горле уже запершило, а сами темплары покрылись пылью, пока огромное темное солнце карабкалось к зениту. По кивку головы Павека Букке выводил из вереницы любую группу из тех человек, двух мужчин и женщины, тянувших тележку с глиняными кувшинами, и еще несколько злополучных путешественников, которые не подходили под описание, но необходимо было потрясти их, чтобы обратно по дороге в Модекан не прошел слух, что ищут троицу с тележкой.

Прищурившись, Павек посмотрел на горизонт. Еще один столб пыли, кто-то там разворачивается.

Еще трое?

Ну, где же они, трое с тележкой зарнеки? Это должны быть бродячие торговцы, люди, которые живут глубоко в пустыне, за пределами цветущего зеленого пояса Урика. Они проделали долгий путь, прежде чем зарегистрироваться в Модекане. Павек рассчитывал на того, что они пройдут остаток пути, и неважно какие слухи дойдут до них по дороге. Метиса сказала, что амфоры связаны и опечатаны; по правде говоря им нечего бояться темпларов его величества Короля Хаману.

Взгляд Павека упал на семью фермеров — мужчина с сухой рукой, его жена, уже большие дети, маленькие дети и младенец-сосунок. Они были слишком бедны, чтобы иметь тележку, и тащили свое добро на согнутых спинах. Похоже пришло время сменить образец. Павек сунул два пальца в рот и свиснул, привлекая внимание Букке. Испектор прогнал от себя пару возчиков, которыми занимался, и обрушился на семью несчастного фермера.

Маленькие дети закричали, но семья еще старалась продвинуться вперед. Но их глаза наполнились отчаянием, когда Букке рубанул своим обсидиановым мачете по их узлам. Они были люди; они жили. Если они свободные, в этих мешках все ценное, что есть у них. Если это семья рабов, то они будут должны ответить перед хозяевами за убыток.

Павек отвернулся, вспомнив ледяную усмешку Метисы; он тоже хотел жить.

Внезапно там, где Букке проверял вещи, что-то произошло, раздались крики, прибежал регулятор. Павек неохотно взглянул на то, что случилось. В одном из пакетов оказалась кожа хамелеона, которая могла растягиваться и уменьшаться, бывшая буквально на вес золота для любого волшебника — и абсолютно запрещенная в Урике.

Отец Букке произнес приговор — мужчина будет казнен на месте — с его рукой нечего делать в ямах по добыче обсидиана. Женщина и дети осуждаются к продаже на рабском рынке. Букке схватил ноющего младенца за ногу.

Мать зарыдала так громко, что могла поднять мертвого. Она предлагала свою жизнь за жизнь ребенка. Ребенок был вещью, которую никто не хотел: раб, который не мог ходить и прокормить себя стоил даже меньше, чем мужчина с одной рукой, а женщина была еще сильна и здорова. Букке прижал черный конец своего обсидианового лезвия к горлу младенца. Крики перешли в мучительные стоны. Потом еще одна женщина выскочила из вереницы. Она была дварф, а ребенок был человеком. У нее была единственная серебряная монета.

— Пожалуйста, продайте ребенка мне, этого достаточно?

Букке заколебался. Темплар имел право убить, но не право продать, и, в любом случае, сейчас был не тот случай.

— Возьми деньги и пусть проваливает, — крикнул Павек. Он выскочил было из сторожки, но остановился, едва удержав себя от того, чтобы физически разобраться с Букке. — Мы не палачи.

Вот это подняло некоторые головы людей в длинной очереди, выстроившейся перед воротами. Некоторые подняли головы только для того, чтобы полюбоваться, как темплары ссорятся между собой. Но большинство остальных, не темпларов, было убеждено, что темпларов долго учили и они карабкались по служебной лестнице только для того, чтобы превратиться в безжалостных палачей.

Букке освободил ногу младенца. Он взял серебряную монету, а женщина-дварф в мгновение ока схватила ребенка. Мать младенца рухнула на песок и обняла своими руками лодыжки Павека и из последних сил призывала благословление короля-волшебника на его голову.

Букке перехватил покрепче свое мачете. Воздух на открытом пятачке перед воротами сгустился, стало труднее дышать и стало так жарко, что, казалось, воздух сам вот-вот загорится. Павек взглянул на Букке волчим взглядом, как на врага, и спросил себя, достаточно ли он хорош, чтобы расправиться с ними обоими, Букке и его отцом, имея при себе только маленький металлический нож.

Но, естественно, он не мог сделать ничего, пока эта истеричка схватила его за ноги. Он ударил ее ногой, освободился, его рука скользнула под рубашку, чтобы достать нож.

И в этот момент Павек увидел их — это было подобно удару молнии прямо в глаза — позади плеча Букке. Двое мужчин: дварф, старый как Джоат, державший оглобли своей тележки и симпатичный юноша-полуэльф, с лицом полном скорби и желчи, типичном для его расы. И женщина…

Один человек может забыть, что его жизнь в опасности, глядя на эту женщину. И один человек почти сделал это, но тут Павек пришел в себя, когда рука Букке пошевелилась. Металлический нож сам нашел дорогу в руку Павека, и — спасибо безымянному отцу — он выглядел как человек, который умеет очень ловко управляться с ним. Букке опустил свое мачете.