— Это было бы прискорбно, не догадываешься, в чем твоя вина?

— Я так и не объездила его.

Упс. Маленькая, а чего у нас шейка краснеет? Продолжай… Мне нравится направление твоих мыслей, и твоя шейка, и то, что ниже… и то, что значительно ниже… Черт.

— Это ужасное упущение с твоей стороны, маленькая. Уверен, у тебя еще есть шанс исправить ситуацию… Думаю, тебе надо как-то загладить свою вину. У тебя есть идеи?

Свернув с дороги на проселочную, дальше и дальше, рядом с лесополосой в тень, отстегнув Лизу, проводя по её руке пальцами, пробегаясь выше, к откинутой молчаливой шейке, дергая на себя, позволяя быстро запрыгнуть на него, ловя губами губы, быстро отбрасывая сидение назад.

Позволяя целовать себя быстро, влажно, играть с губами, расстегивать рубашку, легко царапая.

Сдерживая себя, дыша глубоко, притягивая к себе ближе, но так, чтобы в любой момент она могла извернуться, передумать, испугаться…

Прошло не так много времени с их первой ночи, когда Лиза подарила себя, и Андрей отчетливо помнил вкус яблок под своим языком.

Последующая близость всегда носила привкус горечи вкупе со сладостью. Сладостью поцелуев, заблудившихся пальчиков, царапающих ноготков. Всегда, всегда Андрей сдерживался, опасаясь давить слишком сильно, настаивать, придерживая, направляя, теряясь в сладкой патоке тягучих движений.

И эта невозможность двигаться с его скоростью, подчиняться его страсти, его силе, его желанию овладеть тут же — рвано, глубоко, на грани с жестокостью, врезаясь сильно, отчаянно скручивала внутренности, ломала кости, запястья рук, которые двигались по телу Лизы заворожено медленно, играя с собственной настойчивостью в игры.

— Моя маленькая девочка… — проводя по ножкам, что оседлали его, — ловя губами дыхание, проведя языком по этому дыханию, давая волю этому языку, расстегивая платье, найдя свободную от кружев грудь, задев горошинки, углубляя поцелуй, скрутив соски, с удовольствием услышав «аах», прижимая к себе настойчиво, властно, борясь сам с собой, чтобы не сорваться тут же, не ворваться, не взять…

Пока его руки беззастенчиво снимают трусики, проводя по складочкам, находя самое сладкое местечко, углубляясь, её руки проворно и с такой же беззастенчивостью снимают брюки, белье, стягивают вниз, сбрасывая к педалям машины.

Какая нетерпеливая… подожди… дай себе время…

Кружа, дразня, помня маленькие хитрости, маленькие точки, не боясь входя пальцем, ловя её взгляд, её покачивания бедрами, учащающаяся дыхание…

Её рука оборачивает, гладит, направляет.

— Подожди, маленькая, подожди…

— Не хочу ждать…

Да… к черту ждать… возьми… вбери…… хочу…

— Лиза, послушай меня…

— Не хочу слушать… — направляя ровно в себя, вздрагивая, приостанавливаясь…

— Хорошо… сама, давай сама, — придерживая, направляя, корректируя угол так, чтобы было легче.

Тесно…… невероятно… надо дальше… глубже…… к черту…

Аккуратно, моя нетерпеливая девочка… чёрт…

Поощряя движениями бедер, удерживая от резких движений, смотря в глаза…

— Смотри на меня, смотри… чувствуй… сейчас.

Наблюдая за расширенными зрачками, за испариной на лбу, нажимая, уже настаивая, поглаживая, успокаивая, давя сильней, настойчивей, на всю длину.

— Больно?

— Нет.

Врушка…..

Покачиваясь медленно, поглаживая пальцами клитор…

Направляя бедра, приподнимая и опуская на все длину медленно.

Слишком медленно… надо сильней…… надо…

Продолжая в том же ритме, срываясь, начиная двигаться быстро, агрессивно, давя, держа, принуждая…

Кружа рукой по клитору, обнаглев вконец, проведя пальцем по другой, запретной дырочке, вцепившись зубами в сосок, в губы, в шею, ловя крик, сдавливание, пульсацию, отправляя себя к чертям собачьим со всей свой осторожностью, потому что невозможно, слишком жарко, тесно, плотно, слишком сильный аромат яблок пробегает по артериям, взрываясь, находя освобождение.

Тихо… Тихо… давай аккуратно…… непривычно тебе… непривычно…

Андрей мало что мог поделать с ощущением ускользающего времени, точно так же, как и мало что мог поделать с ревностью, которая бурлила в нем постоянно, практически снедая остатки здравого смысла в его сознании.

Он почти взорвался, когда придя на «их» место на озере, нашел Лизу не одну, а в компании ребят. Очевидно, не было ничего криминального в том, что Лиза общалась с другими людьми, она дружила с Анькой, дружила с её толстой подружкой, естественно, в компании были парни.

Только ничего естественного в том, как Лиза прыгала со сплетенных рук двух парней, ныряя в воду, Андрей не видел. То, что это было извечной забавой — встать вдвоем и в четыре руки подбрасывать девчонок в воду, Андрей знал. В том, что тот же патлатый подбрасывал Аньку и её подружку, которые веселым, смеющимся кульком падали в воду, поднимая брызги, не было ничего необычного. Но вот в том, что Лиза вставала на сплетенные руки, облокачиваясь на плечи, потом, выпрямляясь по струнке, ловя равновесие, прыгала в воду, выныривая, придерживая купальник или то, что можно было бы назвать этим — было очень криминально. Очень.

Этот патлатый успевал осмотреть все прелести Лизы, пока она карабкалась на их руки и, облизнув губы, бросить её в воду.

Тварюга патлая… смотрю ноги лишние.

Одним прыжком оказавшись в воде, схватив Лизу, прижав к своей груди, прошептал прямо в губы:

— Это что было? Маленькая? Ну-ка, расскажи-ка мне, может, я чего-то не понимаю?

— Что это было? — так же в губы, держась руками за плечи, прямо на виду ошалевшей Аньки и патлатого.

— Ты не будешь больше прыгать так!

— Почему?

— Потому что.

— Очень информативно, мистер Очевидность, — прямо в губы.

— Лиза, ты идешь? — патлатый.

Охереть…… конец тебе, парень… Идет она… Как ты в воду сейчас серанул…

— Лиза?

На редкость недогадливый………

— Ты, блять, что-то попутал? А?

— Чееего?

Этот глист мелкий залупается? Если я сейчас его покалечу… А я это сделаю, мать твою…

— Ань, или ты уберешь отсюда этого… или…

Аня, знавшая Андрея всю свою жизнь, знавшая его, когда была еще крошкой, а он, злясь, откручивал головы её куклам, быстро соображает, что лучше уйти… сейчас, утащила патлатого, что-то говоря ему на ходу, оборачиваясь, смотря в удивлении то на Андрея, то на Лизу, которая, уткнувшись в плечо Андрея, прятала лицо.

— Ты ревнуешь.

— Нет, не ревную.

— Ревнуешь.

— Нет, пока не ревную. Пока, Лиза.

Ну… ноги у него не из задницы торчат, так что ревностью это считать не можем.

— Но, как же я буду прыгать в воду? — очевидно дразня.

— Хочешь прыгнуть? — поднимая высоко, раскручивает и тут же бросает на глубину, смотря на испуганный всплеск руками, выдергивая из воды одним рывком.

— Бойся своих желаний, слышала такое?

Лиза, прижавшись всем телом, практически вдавив себя, шепчет:

— Не боюсь…

Они проводили все свободное время Андрея вместе. Отвозя её в живописные места, он наблюдал за её порхающими над листом бумаги руками, пока его терпению не приходил конец, и он не откладывал рисунки в сторону аккуратной стопкой, притягивая Лизу к себе, целуя легко, пробегаясь руками по спине, снимая лишнее, дразня, даря, наслаждаясь.

Сегодня был канун дня рождения Марии Степановны, и Андрей, зная, что завтра он будет занят целый день, и нет никакой возможности уйти от своих обязанностей, отвез Лизу на старую дамбу, где она, по обыкновению, рисовала.

Ей нужно было сдать какое-то ужасающее количество рисунков, а Андрей просто смотрел, наблюдая, как ускользает время, борясь со своей ревностью к этому времени.

В тот день, когда Андрей вернулся из дедова старого дома, его ждал разговор, тот самый разговор с матерью, от которого не было смысла отворачиваться и который прошел совсем не так, как он предполагал.

— Лизавета, значит?

— Лиза.

— И о чем ты думал?

— О чем я, по-твоему, думал? — начиная раздражаться от очевидной правоты матери.