Служанка проникла в комнату. Анна спешно взяла иголку и удивилась, когда потрепанные башмаки остановились перед ней.

— Анна Ивановна, вас вызывает отец.

Анна уставилась. Ее отец не вызывал ее почти год. Она сидела, остолбенев, а потом вскочила на ноги. Она быстро сменила простой сарафан на другой, алый с позолотой, надела его на грязную кожу, стараясь не обращать внимания на запах длинной каштановой косы.

Русь любила чистоту. Зимой ее родственницы каждую неделю ходили в купальни, но там был маленький пузатый демон, что улыбался в паре. Анна старалась показать его, но сестры ничего не видели. Сначала они решили, что ей показалось, потом — что она глупая, а после этого просто поглядывали на нее и молчали. Анна больше не говорила о глазах в купальне, как не упоминала и о лысом существе, вышивающем в углу. Но она порой поглядывала туда, и она не ходила в купальню, пока ее мачеха не стыдила ее, пока не вела туда силой.

Анна распустила и еще раз заплела грязные волосы, коснулась крестика на груди. Она была самой верующей из сестер. Все так говорили. Они не знали, что в церкви из неземных лиц были только иконы. Демоны не преследовали ее там, и она жила бы в церкви, если могла, защищенная благовониями и нарисованными глазами.

Печь была горячей в кабинете ее мачехи, великий князь стоял рядом с ней, потея в зимней одежде. Он был с привычным кислым выражением лица, хотя глаза искрились. Его жена сидела у огня, ее тонкая коса тянулась из — под высокого головного убора. Ее иголки остались забытыми на коленях. Анна остановилась в нескольких шагах от них, склонила голову. Муж и жена в тишине разглядывали ее. Наконец, ее отец заговорил с ее мачехой;

— Ради Бога, женщина, — он звучал раздраженно. — Она не может помыться? Выглядит так, словно жила со свиньями.

— Не важно, — ответила ее мать, — если она уже обещана.

Анна смотрела на ноги, как хорошая дева, но в этот миг вскинула голову.

— Обещана? — прошептала она, ненавидя то, каким высоким стал ее голос.

— Ты выйдешь замуж, — сказал ее отец. — За Петра Владимировича, северного боярина. Он богатый, и он будет добр с тобой.

— Замуж? Но я думала… надеялась… уйти в монастырь. Я… я бы молилась за вашу душу, отец. Я больше всего этого хотела, — Анна заламывала руки.

— Ерунда, — сухо сказал Иван. — У тебя появятся сыновья, и Петр Владимирович — хороший человек. Монастырь — холодное место для девушки.

Холодное? Нет, он был безопасен. Благословлен, спас бы ее от безумия. Анна хотела принять обет, сколько себя помнила. Теперь ее кожа побелела от ужаса, она бросилась вперед и обхватила ноги отца.

— Нет, отец! — закричала она. — Прошу! Я не хочу замуж.

Иван поднял ее рывком, поставил на ноги.

— Довольно, — сказал он. — Я решил, это к лучшему. У тебя будет хорошее приданое, конечно, и ты родишь мне сильных внуков.

Анна была маленькой и невзрачной, и ее мачеха, судя по ее лицу, сомневалась в словах князя.

— Но… прошу, — прошептала Анна. — Какой он?

— Спроси у женщин, — милостиво сказал Иван. — Уверен, у них ходят слухи. Жена, проверь, чтобы она была собрана. И пусть помоется до свадьбы.

Анна пошла обратно, подавляя всхлипы. Замуж! Не в монастырь, а хозяйкой в поместье боярина. Не в безопасность, а жить как племенная кобылица боярина. Северные бояре были похотливыми, как говорили служанки, одевались в шкуры, и в семьях у них были сотни детей. Они были грубыми, воинственными. Говорили даже, что они отринули православную веру и поклонялись дьяволу.

Анна сняла красивый сарафан через голову, дрожа. Ее грешное воображение рисовало демонов в относительной безопасности в Москве, а что будет в одиночестве в поместье дикого боярина? Северные леса были полны призраков, как говорили женщины, и зима там длилась восемь месяцев из двенадцати. Мысли не помогали. Девушка села за вышивку, ее руки дрожали, и стежки не выходили прямыми. Она боролась, но лен был в пятнах беззвучных слез.

7

Встреча на рынке

Петр Владимирович, не зная, что великий князь и митрополит решили его будущее, проснулся рано утром и отправился на рынок на главной площади Москвы. Во рту был вкус старых грибов, его голова болела от разговоров и напитков. И он поступил глупо, позволив сыну свободу. Его сын хотел стать монахом. Петр надеялся на Сашу. Мальчик был спокойным, он был умнее старшего брата, ладил с лошадьми и оружием. Петр не хотел отпускать его в монастырь выращивать сад, почитая Бога.

Он уговаривал себя, что Саше было всего пятнадцать. Он мог передумать. Набожность была одним делом, другое — оставить семью и наследие ради лишений и холодной постели.

Шум голосов отвлек его от мыслей. Петр встряхнулся. Холодный воздух пах лошадьми и огнем, сажей и медовухой. Люди с кружками на поясах описывали качества напитка, стоя у бочек. Торговцы выпечкой ходили с подносами с горячим, а продавцы одежды, камней, воска, редкого дерева, меда и меди, медных и золотых мелочей боролись за место. Их голоса гремели в утреннем солнце.

А рынок тут был небольшим.

Хан сидел в Сарае. Туда ходили известные торговцы, продавали диковинки двору, пострадавшему от трех сотен лет разбоя. Даже рынке на юге, во Владимире, или на западнее, в Новгороде, были больше, чем московский. Но торговцы все же прибывали на север из Византии и дальше с востока, их манили цены товаров, манило еще больше, потому что князья платили им шкурами с севера.

Петр не мог вернуться домой с пустыми руками. Подарок Ольге был простым, он купил ей ленту для волос из шелка с жемчугом, чтобы сияла на ее темных волосах. Трем сыновьям он купил кинжалы, короткие, но тяжелые, с украшенными рукоятями. Но, как он ни пытался, он не мог ничего найти Василисе. Она не любила мелочи, бусы или украшения для волос. Но он не мог дать ей кинжал. Хмурясь, Петр мешкал, разглядывая золотые брошки, когда заметил странного мужчину.

Петр не мог сказать, что именно в нем странного, но он был неподвижным среди суеты. Его одежды подходили князю, сапоги были богато расшиты. Нож висел на его поясе, белые камни сверкали на рукояти. Его черные кудри не были прикрыты, что было странно для любого мужчины, еще и зимой — небо было ясным, а под ногами скрипел снег. Он был гладко выбрит, что было неслыханно для Руси. Петр издалека не мог понять, стар он или молод.

Петр понял, что пялится, и отвернулся. Но ему было любопытно. Торговец камнями тихо сказал ему:

— Интересен тот мужчина? Не вам одному. Он порой приходит на рынок, но никто не знает, кто его народ.

Петр не поверил. Торговец ухмыльнулся.

— Правда, господин. Его не видели в церкви, епископ хочет, чтобы его закидали камнями за идолопоклонство. Но он богатый, всегда приносит невероятные товары. И князь утихомиривает церковь, а мужчина приходит и уходит. Может, это дьявол, — он издал смешок, а потом нахмурился. — Я ни разу не видел его весной. Он всегда приходит зимой, в конце года.

Петр хмыкнул. Он не отрицал существование демонов, но не был убежден, что они ходили бы по рынку — летом или зимой — в величественном наряде. Он покачал головой, указал на браслет и сказал:

— Он у вас гниет. Серебро уже зеленое по краям, — торговец запротестовал, они начали спорить, забыв о темноволосом незнакомце.

* * *

А незнакомец остановился перед прилавком в десяти шагах от Петра. Он провел тонкими пальцами по шелковому свертку. Его ладони говорили ему о качестве товаров, он лишь на миг взглянул на ткань перед собой. Его бледные глаза стреляли взглядом по людному рынку.

Торговец тканью смотрел на незнакомца с опаской. Торговец знал его, некоторые считали его одним из них. Он уже привозил диковинки в Москву: оружие из Византии, фарфор легче воздуха. Торговцы помнили. Но в этот раз у незнакомца была другая цель, иначе он не пришел бы на юг. Он не любил города, и пересекать Волгу было рискованно.