Опытнейший чекист, Медведев прекрасно понимал, что оккупанты не доверяют до конца даже самым закоренелым предателям и что гитлеровская служба безопасности держит «под колпаком» каждого своего прислужника. Поэтому он требовал от разведчиков при контактах с этими людьми соблюдать строжайшую дисциплину, дабы избежать возможных тяжких последствий. Без ведома командования никто из разведчиков на свой страх и риск не должен был заводить опасных знакомств со служащими оккупационных властей, а при поддержании таковых — сохранять предельную бдительность и скрупулезно придерживаться инструкций, полученных от Медведева.
В результате разведчикам и связанным с ними отдельным подпольщикам порой удавалось добиться хороших результатов. Так, весной 1943 года руководитель здолбуновской группы Красноголовец познакомился с секретарем местной управы Павлом Ниверчуком. Поначалу Ниверчук не произвел на Красноголовца хорошего впечатления, это был хмурый, всегда насупленный, неразговорчивый человек. Но однажды, проникнувшись к Дмитрию Михайловичу доверием, он признался, что ненавидит оккупантов и служит в управе только из-за страха за семью. Красноголовец усомнился в искренности Ниверчука. Тот, почувствовав, что ему не верят, дал понять Красноголовцу, что он, к примеру, знает, но скрывает от всех в управе, что тот до войны служил в милиции.
Красноголовец сообщил об этом разговоре в отряд. Медведев принял меры, чтобы навести справки о секретаре управы, а Красноголовцу передал, чтобы тот на время прекратил встречаться не только с Ниверчуком, но и с участниками своей группы, а также убрал из дома все, что в случае ареста могло бы стать уликами против него. Проверка показала, что ничего плохого о Ниверчуке не известно, нашлись люди, которым Павел Васильевич, рискуя своим положением, оказал существенные услуги. Только тогда Красноголовцу было поручено пойти на откровенный разговор с Ниверчуком. Секретарь городской управы оказался полезным для разведчиков человеком. Он мог снабжать их подлинными документами — различного рода удостоверениями личности, справками, пропусками и т. п. Кроме того, он своевременно предупреждал разведчиков о некоторых известных ему мероприятиях оккупантов, в том числе о предстоящих облавах, обысках и т. п.
С ведома командования Ниверчук вовлек в подпольную деятельность своего шурина, чеха по национальности, Секача, который работал секретарем местного гебитскомиссара и тоже ненавидел гитлеровцев. Секач также снабжал разведчиков информацией о планах оккупантов, доставал документы, в том числе чистые бланки гебитскомиссариата. В Ровно, в ортскомендатуре, у разведчиков тоже был надежный помощник — старший переводчик Александр Хасан (Фукс), обеспечивавший их информацией, документами и оружием. В частности, Хасан добывал бланки командировочных удостоверений, путевые листы для использования автомобилей и т. п.
К этому времени в отряде уже было налажено изготовление документов, которые имели хождение на оккупированной территории. Текст на подлинных бланках печатали на трофейной машинке. Николай Струтинский, в детстве увлекавшийся резьбой по дереву, с помощью всего лишь циркуля и отточенного сапожного ножа мастерски вырезал из подошвенной резины требуемую печать. Ну а подпись любого немецкого или местного должностного лица с двух-трех проб неотличимо от оригинала воспроизводил Лукин.
Впоследствии разведчики отряда не только привлекали к подпольной деятельности уже работающих служащих, но и сами научились внедряться в оккупационные учреждения. Некоторые разведчики и подпольщики по планам, разработанным командованием отряда, проникали на службу даже в полицию и иные учреждения подобного рода.
Документы разведчиков (а их было заготовлено за полтора года многие сотни) неоднократно проверялись полицейскими, патрулями, различными служащими и ни разу не вызвали подозрения. Многие нужные записи, печати, штемпели в документах Пауля Зиберта также делались в отряде. Здесь же для него изготовлялись вспомогательные бумаги — командировочные предписания, справки, путевые листы на автомобиль и т. п. За время работы Кузнецова во вражеском тылу ему приходилось их предъявлять около семидесяти раз, в том числе весьма квалифицированным лицам — например, офицерам безопасности РКУ, и все сходило благополучно. Документы выглядели безукоризненно и по форме, и по содержанию. Соблюдалась принятая в канцеляриях вермахта лексика, условные сокращения и т. п.
Один лишь раз над документами некоторых разведчиков, действовавших в Ровно, нависла серьезная угроза. Случилось такое из-за неопытности и излишнего рвения подпольщицы Ларисы Мажуры. Эту девушку с большими хлопотами удалось устроить на малоприметную, но очень важную для разведки должность уборщицы в один из органов службы безопасности в Ровно. В ее обязанности входила и уборка кабинета шефа. Лариса регулярно передавала в отряд листки использованной копировальной бумаги, которые она иногда находила среди мусора, содержание подслушанных разговоров, приметы посетителей и т. п. Из одной копирки, в частности, стала известна секретная директива Берлина о тайном уничтожении с целью сокрытия следов преступлений десятков тысяч уже захороненных останков советских граждан. Эти данные передали в Москву. Впоследствии они были использованы в ноте Народного комиссариата иностранных дел о зверствах немецко-фашистских захватчиков на территории нашей страны. Эта нота, в свою очередь, была принята в качестве официального документа СССР на процессе главных немецких военных преступников в Нюрнберге.
Однажды случилось нечто невероятное: шеф отдела, уходя со службы домой, забыл вынуть ключ из ящика-сейфа письменного стола. Так его торчащим в замочной скважине и нашла Лариса, когда вечером пришла убирать кабинет. Девушка приняла решение совершенно импульсивно, не раздумывая, к чему это может привести, — она похитила из ящика все, что там обнаружила: печать, штемпельную подушку со специальной мастикой, книжку незаполненных ордеров на обыск и арест с подписями и печатями, бланки и другие важные документы.
Все это богатство она вместе с Николаем Струтинским доставила в отряд (к этому времени соединение в очередной раз сменило лагерь и теперь располагалось всего в сорока километрах от Ровно).
Мажура и Струтинский, видимо, ожидали поощрения. А Медведев буквально схватился за голову…
Теоретически это могло быть и ловушкой: допустим, гитлеровцы заподозрили Мажуру в работе на советскую разведку и подбросили ей уже недействительную печать, документы со своими целями. В таком случае появление Ларисы на работе было сопряжено для нее со смертельным риском. Однако иного выхода у Медведева и командования не было. В городе действовали уже десятки разведчиков с отличными документами. Но как только гитлеровцы обнаружат пропажу (если, конечно, имело место ротозейство владельца стола, а не ловушка), то они сразу отменят все старые документы. Затем непременно последуют облавы, обыски и проверки. Незамедлительно будут введены новая печать, новые бланки и т. п. Достать их образцы быстро не удастся, и ровенские разведчики сразу окажутся в тяжелейшем положении со своими уже утратившими силу документами.
Ларисе Мажуре было приказано немедленно вернуться в город, прийти на работу пораньше и до прихода шефа все положить на место.
К счастью, обошлось… Шеф, установив, что ничто из его стола не пропало, видимо, ограничился тем, что выругал сам себя за рассеянность. Раздувать дело было не в его интересах.
Медведев это происшествие очень переживал. Волновался за Ларису, нервничал и тревожился за дело, которое бы сильно пострадало, если бы пришлось отзывать всех разведчиков в отряд, наконец, корил себя за то, что, видимо, недостаточно внимания уделил подготовке девушки. Но, с другой стороны, кто бы мог представить, что профессиональный разведчик, каковым, без сомнения, являлся руководитель фашистского учреждения, совершит столь непростительную оплошность! К слову сказать, с документов за то недолгое время, что они пробыли в штабе, копии снять успели, так что «самодеятельность» Мажуры в конечном счете была не столь уж бесплодной.
