Все трое медвежат, на мой взгляд, слишком много времени посвящали игрушкам, будь то в вечерние часы, когда мы сидели на холме перед хижиной и даже небо казалось сонным, или во время ежедневного купания в озере либо в Отет-Крике. Расти целыми часами боролся со старым кофейником и грыз его. Иногда он брал кофейник с собой поплавать и если упускал его на глубину, мчался ко мне и ревел как теленок, пока я не спасал кофейник. К счастью, Дасти и Скреч играли с предметами, которые не тонули. Дасти кувыркалась, боксировала и подкидывала большую еловую шишку, а Скреч делал вид, что стережет обыкновенное полено. Не представляю себе, какой ярлык нашли бы зоологи для этого пристрастия медвежат к игрушкам. По-моему, выбор игрушек был лишен всякой логики и непредсказуем.
Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что медвежата получали дополнительную радость от того, что были вместе. Их безграничная жизнерадостность доказывала, что в своей семье они чувствовали себя уверенно. На мой взгляд, игрушки выражали своеобразие и индивидуальность каждого из них. Полено заменяло Скречу сильного Расти, когда того не было рядом, без игрушки Скреч чувствовал бы себя одиноким или отверженным. В доме он любил забраться ко мне на колени и притвориться, что спит; вместо того, чтобы соперничать с двумя другими медвежатами в оригинальности, он притворялся, что не замечает их проделок, хотя одним прищуренным глазом следил за каждым движением брата и сестры.
Пятнадцатого сентября в овраге позади хижины, в сотне ярдов от Отет-Крика, я наткнулся на богатый выход золотоносного песка. Единственный минус этого дара божьего заключался в том, что овраг был сухой, и мне приходилось тащить песок для промывки к реке, чтобы отделить песчинки золота от пустой породы. Я стал бы, конечно, спорить и доказывать, что у меня не было времени соорудить промывочный лоток, но ни за что не признался бы, что откладывал это, лишь бы проводить больше времени с медвежатами. Им надоело каждый день ходить за мной от места раскопки к реке и обратно, поэтому они чаще всего возились на опушке леса, отрабатывая некоторые комбинации дзюдо и каратэ для троих, а то и четверых борцов. Иногда я не выдерживал, бросал лопату и лоток и присоединялся к их играм. При этом медвежата откладывали личные счеты друг с другом и пользовались случаем сквитаться со мной за то, что я не позволяю драться в доме, и вкладывали массу эмоций в каждый нокдаун; все неизбежно кончалось тем, что по вечерам я доставал иголку с ниткой, йод и лейкопластырь. Когда на тебя одновременно с трех разных сторон нападают медведи общим весом в сто восемьдесят пять фунтов, это чуть-чуть многовато для обыкновенного не очень крупного мужчины.
В эту осень медвежата привязывались ко мне все сильнее и сильнее, и одновременно они со все большим интересом приглядывались ко всем мелочам жизни окружавшего нас мира дикой природы. Чудеса этого мира отражались как в зеркале в их поведении, каждый погожий день они так и рвались на прогулку, горели желанием изучить каждый квадратный дюйм окрестностей озера Такла, и этот жгучий интерес только на пятьдесят процентов относился к пище, несъедобные предметы притягивали их не меньше.
По-моему, большие успехи медвежат объяснялись тем, что поблизости не было других людей и никто не отвлекал их от тех простых занятий, которым я их обучал. Поскольку я с самого начала стремился подготовить медвежат к самостоятельной жизни среди дикой природы, я внимательно следил за каждым изменением в их поведении. Стремясь не допустить их одомашнивания, я в то же время опасался вытолкнуть их слишком рано в яростный, жестокий мир, где им придется бороться за существование с другими медведями. Я сознательно пытался разрешать все проблемы умения находить корм, укрытие, привить им навыки обороны, самоутверждения, игр и отношений друг с другом с точки зрения медвежьих, а не человеческих критериев во всем, кроме правил поведения в доме.
Я видел, что мой замысел осуществлялся успешно, это подтвердилось как-то утром, когда в гниющем болоте мы выкапывали луковицы растения, похожего на эрроурут. Я нарочно не стал поднимать тревогу, когда крупный барибал-двухлетка подкрался к Скречу и ударом головы опрокинул его на спину. Хотя я всей душой ненавижу медвежьи драки, в этот раз я хотел посмотреть, что сделают медвежата в ответ. Расти и Дасти, которых почти не видно было среди тростника, мгновенно поднялись на дыбы, чтобы узнать, почему заорал Скреч. В мгновение ока они оказались рядом с братом и принялись раздавать апперкоты и другие «подарки» старшему медведю, вполне достойно защищая свою честь. Моя троица уже было погнала врага прочь, как вдруг уступила непреодолимой истинно медвежьей склонности обнюхиваться с чужаком. Вообще-то этот агрессор был не так уж плох, по правде говоря, Дасти даже слегка приплясывала перед ним. Двухлетка потянул носом в мою сторону и с ужасом увидел, как я поднял и погладил медвежат. Он сопровождал нас мили четыре, но не подпускал меня ближе чем на шесть футов. Придя домой, я не пустил его внутрь, хотя он и ползал на брюхе и жалобно повизгивал, но я не знал, как поведет себя этот двухлетний двухсотфунтовый медведь, привыкший к лесной жизни, в нашем упорядоченном жилье. Я сделал ошибку, бросив ему лосося, и он еще семь дней каждое утро ходил с нами на промысел.
Играя с этим добродушным молодым медведем, медвежата проявили тактическую сметку и необычайное чувство юмора. Когда этот старший медведь располагался у стенки дома подремать на солнышке, Расти подкрадывался к нему и бил его по носу, этому самому чувствительному месту у медведей. Медведь выпрямлялся, чтобы схватить обидчика, и тут Дасти и Скреч хватали его за поджилки, что вызывало судорогу — медведь бросался вперед и всякий раз валился мордой наземь, когда медвежата проделывали этот трюк. Хотя проказники все время использовали один и тот же прием, медведь никак не понимал, что Расти заманивает его в ловушку. Если вы сами не видели, как смеются медведи, — мне не описать, как они потешались над этим увальнем.
В начале октября Расти весил восемьдесят фунтов, Дасти семьдесят пять, а коротышка Скреч — около шестидесяти. Почти все, что они съедали, переходило не в жир, а в рост, но аппетит их стал пропадать, они уже не лопали все подряд, как в сентябре. Так природа готовила их к зимней спячке.
Убирая как-то крупные, отполированные ледником валуны с места своих раскопок, я спохватился, что медвежат не видно. Большой медведь не появлялся уже несколько дней. Сначала я подумал, что он, наверное, пришел к хижине и медвежата удрали поиграть с ним. По своей привычке я всякий раз, когда они не вертелись у меня под ногами, отправлялся разбираться, в чем дело. На этот раз они нашлись всего футах в пятидесяти от меня. Став полукругом, обнажив клыки и вздыбив шерсть на загривке, они молча наблюдали, как медленно, напружинившись приближается росомаха, животное, чей необыкновенный ум, удивительная сила, непредсказуемый нрав и настойчивость снискали ему необычайное почтение в наших северных лесах. Росомаха эта была ростом с большую таксу. Нацелившись глазами на глотку Скреча, она медленно приближалась, то вытягивая, то втягивая голову, совсем как челнок ткацкого станка. Она выбирала удобный момент для быстрого и смертельного броска. Похоже, будто медведи понимали, что росомаха умеет лазать по деревьям, и не пытались спастись от нее на ветках. Да и времени на это не было. Расти и Дасти встали вплотную к Скречу, построившись клином в ожидании врага. После схватки с собаками в грязи Топли-Лендинга это было их первое столкновение не на жизнь, а на смерть. Они избрали удачную формацию для обороны, но и росомаха старалась выискать удобную позицию для мгновенного броска, именно такая стратегия дает этим животным преимущество перед добычей. Казалось, сам инстинкт подсказывает медведям, как вести себя с этим убийцей. В последнюю минуту я не выдержал и вмешался, хотя это и было не педагогично; готовясь к прыжку, росомаха выгнула спину дугой, и я ударил ее лопатой, сбив с ног. По-видимому, росомаха или не заметила моего появления, или не обратила на меня внимания. Через полсекунды после моего вмешательства вступил в силу закон севера. Бросившись вперед, как распрямившаяся пружина, медвежата продемонстрировали тот чудовищный запас силы, скорости и отчаянной ярости, о существовании которых эти звери, кажется, сами не всегда подозревают. Разом вцепившись в мягкое брюхо росомахи, они разорвали ее в клочья.
