— Вы ведь плохо обо мне думаете, правда?

— Да. Но в то же время я не могу себя заставить не испытывать к вам чувства жалости, потому что вы одновременно хрупки и тверды.

— Я хрупкая? — усмехнулась она. И Мегрэ повторил:

— Да, хрупкая.

— Вы меня, конечно, увезете?

— Это мой долг. Идите оденьтесь. Проследи за ней, Лапуэнт: у меня нет ни малейшего желания, чтобы она еще раз воспользовалась садовой калиткой.

Мегрэ медленно набил трубку, раскурил ее и начал мерить шагами комнату.

Ждать ему пришлось почти полчаса. Когда Натали вернулась, сопровождала ее Клер, которая несла чемодан из свиной кожи.

Прежде чем выйти на лестницу, Натали снова приложилась к бутылке, от которой долго не могла оторваться.

— Полагаю, там мне этого не дадут?

Было ясно, что она будет осуждена. Но, учитывая ее расстроенные нервы, отправят ее, по всей видимости, в больницу.

Дверь нотариальной конторы была открыта. Обойщики закончили возиться с драпировками. Она сделала два шага и увидела гроб.

Лицо ее осталось невозмутимо.

— Он там?

— Да. Завтра его хоронят.

— Меня — сегодня.

Чемодан был положен в багажник, и комиссар уселся рядом со своей пленницей. Она смотрела на набережные, мосты, прохожих, автобусы и машины, как будто все это принадлежало уже далекому прошлому.

Когда они прибыли во Дворец правосудия, Лапуэнт взял чемодан, который был для Натали слишком тяжел. Мегрэ постучал в дверь следователя Куэнде.

— Она ваша, — проговорил он дрогнувшим голосом.

Комиссар взглянул на арестованную. Но он уже перестал существовать для нее. Она уселась напротив следователя еще до того, как тот пригласил ее войти, и, судя по всему, чувствовала себя совсем неплохо.