Из палаты вышел врач, вид у него был озабоченный.

— Пролом черепа? — тихо спросил Мегрэ.

— Не думаю. Мы потом сделаем снимок. Но его здорово избили. А кроме того, он всю ночь провалялся в лесу. Есть все основания опасаться воспаления легких. Вы можете с ним поговорить. Ему от этого станет легче. Он вас требует и отказывается от всякого лечения до тех пор, пока не поговорит с вами. Мне с большим трудом удалось сделать ему укол пенициллина, и то мне пришлось для этого показать ему название лекарства на ампуле: он все боялся, что я его усыплю.

— Пожалуй, мне лучше пойти одному, — сказал Мегрэ, оборачиваясь к Люка.

Лоньон лежал на белой кровати, по палате ходила сестра. Лицо его было пунцово-красным, видимо, подскочила температура. Мегрэ сел у изголовья.

— Ну как, старик?

— Они меня схватили.

Он глядел на Мегрэ одним глазом, и комиссар заметил, как по щеке его покатилась слеза.

— Доктор сказал, что вам нельзя волноваться. Расскажите только самое главное.

— Когда мы с вами расстались, я продолжал стоять на углу — оттуда мне легче было наблюдать за дверью ресторана. Я прижался к стене, довольно далеко от фонаря.

— Никто не вышел от Поччо?

— Никто. Прошло примерно минут десять, и вдруг по улице Мак-Магон промчалась машина, резко повернула и остановилась прямо передо мной.

— Это был Чарли Чинаглиа?

— Их было трое. Высокий, Чичеро, сидел у руля, а рядом с ним — Билл Ларнер. Чарли сидел сзади. Не успел я выхватить из кармана револьвер, как Чарли уже распахнул дверцу и навел на меня дуло своего браунинга. Он не произнес ни слова, только знаком приказал мне сесть в машину. Те двое на меня даже не взглянули. Что мне оставалось делать?

— Сесть в машину, — со вздохом сказал Мегрэ.

— Машина тут же тронулась, а тем временем меня обыскали и вытащили револьвер. Все это — молча. Я увидел, что мы выезжаем из Парижа через ворота Майо, потом я узнал шоссе Сен-Жермен.

— Машина остановилась в лесу?

— Да. Ларнер жестом показал своим спутникам, куда ехать. Мы свернули на узкую дорогу, и там, вдалеке от шоссе, машина остановилась. Они приказали мне выйти.

Да, Поччо был прав, уверяя, что они не любители!

— Чарли так и не проронил ни звука, а верзила Чичеро, засунув руки в карманы, курил сигарету за сигаретой и задавал по-английски вопросы, которые Ларнер мне переводил.

— Одним словом, они взяли Ларнера в качестве переводчика?

— Мне показалось, что он был не в восторге от своей роли. Несколько раз он как будто советовал им отпустить меня. Прежде чем начать задавать вопросы, Чарли со всего размаха ударил меня по лицу, и у меня из носу пошла кровь. «Я думаю, что вам лучше всего проявить покладистость, — сказал Ларнер с легким акцентом, — и сообщить этим господам все, что их интересует».

В общем, они задавали мне в различных вариантах все тот же вопрос: «Что вы сделали с тем, кого подобрали?» Сперва я молча глядел на них — много чести отвечать на их вопросы! Тогда Чичеро что-то сказал Чарли по-английски, и тот меня снова ударил. «Зря вы себя так ведете, — сказал Ларнер с недовольным видом. — Уверяю вас, в конце концов вы все равно заговорите».

После третьей или четвертой оплеухи — уж не знаю точно — я поклялся, что понятия не имею о том, что стало с этим типом, и вообще не знаю, о чем идет речь. Но они мне не поверили. Чичеро по-прежнему курил сигарету за сигаретой и время от времени принимался шагать взад и вперед, чтобы размять затекшие ноги. «Кто предупредил полицию?» Что я мог им ответить? Я сказал, что в тот час находился там случайно, не из-за них, а в связи с другим делом.

После каждого моего ответа Чичеро подавал знак Чарли, который только этого и ждал, чтобы снова ударить меня по лицу. Они вывернули у меня все карманы, вытащили бумажник и при свете фар разглядывали каждую бумажку.

— И это долго длилось?

— Не знаю точно. Полчаса, а может, и больше. У меня все болело. Один из ударов пришелся по глазу, из носа текла кровь. «Клянусь вам, — говорил я им, — я абсолютно ничего не знаю». Но Чичеро не был удовлетворен моим ответом, он снова начал что-то говорить Ларнеру, и тот стал задавать мне новые вопросы. Он спросил меня, видел ли я, что на улице Флешье остановилась другая машина. Я ответил, что видел. «Какой номер?» — «Я не успел разглядеть». — «Врешь!» — «Нет, не вру!» Еще они спросили меня про вас, потому что видели, как вы заходили в мой дом на площади Константэн-Пеке. Я им сказал, кто вы. Тогда они спросили, связались ли вы с ФБР, и я им ответил, что не знаю, что во Франции инспекторы не задают вопросов комиссарам. Ларнер рассмеялся. Мне показалось, что он вас знает. В конце концов Чичеро, пожав плечами, двинулся к машине. Ларнер с явным облегчением последовал за ним, но Чарли не двинулся с места. Он что-то крикнул им вдогонку, они ничего не ответили. Тогда он вытащил из кармана браунинг, и я подумал, что он меня убьет…

Лоньон замолчал, из его глаз снова покатились слезы — слезы бешенства.

Мегрэ предпочел не уточнять, как повел себя Лоньон в этой ситуации — упал ли он на колени, молил ли о пощаде. Впрочем, скорее всего, он этого не делал такой, как он, вполне способен стоять, мрачно потупившись, и ждать своего конца.

— Но он ограничился тем, что стукнул меня рукояткой браунинга по голове, и я потерял сознание. Когда я пришел в себя, их уже не было. Я попытался подняться, звал на помощь.

— Вы всю ночь пробродили по лесу?

— Я думаю, что кружился по одному и тому же месту. Несколько раз я терял сознание. Мне трудно было подняться на ноги, и тогда я пытался ползти. Я слышал шум проезжающих машин и всякий раз кричал. К утру дополз до шоссе, и какой-то грузовичок меня подобрал. — Почти без паузы он добавил:

— Мою жену предупредили?

Чарли стукнул меня рукояткой браунинга по голове, и я потерял сознание, рассказывал Лоньон.

— Да, Люка заходил к ней.

— Что она сказала?

— Она настаивает, чтобы вас перевезли домой.

Мегрэ заметил, что видящий глаз Лоньона тревожно заблестел.

— Меня отвезут домой?

— Нет. Вы нуждаетесь в уходе, и здесь вам будет лучше.

— Я сделал все, что мог.