Против Маскулена у него не было никаких улик, кроме записки, которой депутат мог дать сотню правдоподобных объяснений. Кроме того, здесь Маскулен на своей территории. Мегрэ же был случайным человеком, и метрдотель только глянул на него, но не сдвинулся с места, чтобы им заняться.

— У вас найдется свободный столик?

— На сколько персон?

— Я один.

Большинство столов было занято. Раздавался приглушенный ровный гул голосов, которому аккомпанировал и звон вилок и бокалов. Метрдотель осмотрелся вокруг и подошел к небольшому столику, загнанному в угол у дверного тамбура. Были свободны еще три стола, но, заговори комиссар о них, ему бы явно ответили, что они уже заказаны. И это могло быть правдой.

По сигналу метрдотеля гардеробщица подошла к Мегрэ и взяла у него шляпу и пальто. Ждать, пока примут заказ, пришлось долго, так что у Мегрэ было время оглядеть зал.

Этот ресторан посещали важные особы, и за завтраком здесь можно было встретить только мужчин: финансистов, известных адвокатов, журналистов, политических деятелей; все они принадлежали примерно к одному кругу и издали обменивались приветствиями.

Кое-кто узнал комиссара, и, видимо, за некоторыми столами шепотом обсуждали его появление.

Жозеф Маскулен сидел за столиком в правом углу в обществе мэтра Пинара, адвоката, почти так же знаменитого, как и депутат, из-за неистовства, с которым он произносил защитительные речи.

Третий их сотрапезник сидел спиной к Мегрэ. Это был, по-видимому, немолодой человек, узкоплечий, с редкими седыми волосами, зачесанными на лысину. Только когда тот повернулся в профиль, Мегрэ узнал Совгрена, шурина и компаньона Нику. Комиссар видел его фото в газетах.

Маскулен, поглощавший в это время антрекот, уже успел заметить Мегрэ и не спускал с него пристального взгляда, словно в зале не было ничего более интересного. Сначала в его глазах было только любопытство, затем в них загорелся иронический огонек, а сейчас он, похоже, с интересом ожидал, что дальше будет делать комиссар.

Мегрэ составил наконец меню, заказал маленькую бутылку пуйи и, попыхивая трубкой, тоже воззрился на депутата. Разница между ними заключалась в том, что взгляд Мегрэ — как обычно в таких случаях — казался отсутствующим и ничего не выражающим. Можно было подумать, что человек, на которого он смотрит, ему так же безразличен, как белая стена, и мысли его заняты только дьеппской камбалой, которую он заказал.

Комиссар в общем-то очень мало знал о Нику и его фирме. Ходили слухи, что у Совгрена до того, как лет двенадцать назад его сестра вышла замуж за Нику, не было ни гроша: единственное, что он имел, это имя. Сейчас у него была контора на авеню Республики, недалеко от конторы Нику. Она была огромных размеров, с роскошной обстановкой, и Совгрен проводил там целые дни, поджидая каких-нибудь ничего не значащих посетителей, которых к нему направляли, чтобы чем-нибудь занять.

Если Маскулен открыто принимает его за своим столом, значит, у него есть на это серьезные причины. А может быть, и мэтр Пинар присутствует здесь, потому что защищает интересы Совгрена?

Редактор одной из газет, выходя, остановился возле Мегрэ и пожал ему руку.

— По делу? — спросил он.

И так как комиссар сделал вид, что не понял, редактор добавил:

— Не помню, чтобы когда-нибудь встречал вас здесь. И он выразительно посмотрел в сторону Маскулена.

— Не знал, что Уголовная полиция занимается такого рода делами. Вы нашли Пикмаля?

— Еще нет.

— Все еще ищете отчет Калама?

Это было сказано таким насмешливым тоном, будто отчет Калама существовал только в воображении некоторых людей и Мегрэ никогда не суждено его найти.

— Ищем. — Мегрэ предпочел ограничиться таким ответом.

Журналист хотел что-то сказать, но решил промолчать и, приветственно махнув рукой, поспешно вышел. В тамбуре он почти столкнулся с входившим человеком, которого Мегрэ мог бы и не заметить, если бы не провожал взглядом своего собеседника.

Собираясь открыть уже вторую дверь, человек этот через стекло увидел комиссара, и на его лице отразилось странное смятение. Мегрэ он знал много лет, и ему пришлось бы с ним поздороваться. Он уже было собрался это сделать, но, бросив нерешительный взгляд в сторону Маскулена и, вероятно, надеясь, что Мегрэ не успел его узнать, внезапно повернулся и исчез.

От Маскулена, сидевшего в своем углу, не ускользнула ни одна деталь этой сцены, хотя на его лице игрока в покер ничего не отразилось.

Зачем Морис Лаба приходил в «Камбалу» и почему обратился в бегство, увидев Мегрэ?

В течение лет десяти он служил в одном из отделов на улице Соссэ, и был даже такой период, правда, короткий, когда говорили, что он имеет влияние на министра.

И вдруг стало известно, что он подал в отставку, но не по собственному желанию, а чтобы избежать более серьезных неприятностей.

Потом он стал вращаться среди людей, которые посещают такие места, как «Камбала». Он не открыл, как это делали другие в его положении, частное сыскное агентство. Никто не знал, чем он занимается и на какие средства живет. Кроме жены и детей, он содержал любовницу моложе его на двадцать лет, которая, должно быть, обходилась ему недешево.

Мегрэ даже не смог насладиться дьеппской камбалой, как она того заслуживала, потому что в этом инциденте с Лаба было над чем подумать. Не естественно ли предположить, что бывший полицейский пришел в «Камбалу», чтобы встретиться именно с Маскуленом?

Лаба был из тех людей, которым можно поручить любое сомнительное дело. Кроме того, у него, вероятно, сохранились друзья на улице Соссэ.

Может быть, ретируясь, он надеялся, что Мегрэ не успел его узнать? И, возможно, Маскулен, которого комиссар в тот момент не видел, сделал Лаба знак уйти.

Было бы Лаба за сорок, был бы он полнее и курил бы сигары, комиссар не усомнился бы, что нашел человека, который увел Пикмаля и побывал на бульваре Пастера и на улице Вано.

Но Лаба было лет тридцать шесть. Он был корсиканец и, как все корсиканцы, худощав и невысок ростом. Чтобы казаться выше, он носил обувь на высоких каблуках, кроме того, у него были черные закрученные вверх усы, и, Наконец, он беспрерывно курил сигареты, о чем свидетельствовали его пожелтевшие пальцы.