Однако сам он не был в этом столь уверен. У Жава — долги. Каким образом они у него появились? Может быть, он был игроком? Или спекулировал на бирже? Образ жизни его семьи не входил в противоречие с заработками преуспевающего врача бомонда и доходами его жены.

А если была необходимость поддерживать финансами ведение еще одного хозяйства?

Жильбер Негрель имел невесту, которая, возможно, уже была любовницей, поскольку посещала его холостяцкую квартиру. Какое же место занимала Эвелин Жав в жизни этих двух мужчин?

Почему у Мегрэ возникало ощущение, что как с ним, так и с другим она чувствовала себя ущербной?

Впрочем, это не более чем интуиция. В памяти вновь всплывала ее фотография — худые бедра, неуверенный взгляд, казалось молящий о снисхождении или выпрашивающий проявления к себе симпатии.

Будучи еще мальчишкой в Паре-ле-Фрезиль, он испытывал жалость к кроликам, полагая, что природа создала их с единственной целью — служить пищей более сильным животным. Эвелин напоминала ему этих кроликов.

Она была беззащитна, когда бродила по пляжу в Безеке, и не мог ли первый попавшийся мужчина, прояви он к ней немного интереса и приласкай, увлечь ее?

Жав женился на ней. Она имела от него ребенка.

А не мог ли Негрель, как считала вчерашняя влюбленная девушка с Монмартра, в свою очередь, вторгнуться в ее жизнь?

Мегрэ прикончил аперитив и покрепче зажал в зубах трубку. Мадам Мегрэ, вернувшись, увидела, что подбородок мужа уперся в грудь, а сам он дремлет.

Их обед сегодня напоминал те легкие трапезы, которые они затевали, когда были молодоженами и жили в меблированных комнатах, где запрещалось готовить. Однако мадам Мегрэ смотрела на мужа подозрительно.

— Я вот все думаю, не лучше ли тебе позвонить Жанвье?

— Зачем?

— Да вовсе не затем, чтобы заняться этим делом, а просто быть в курсе. Временами у меня создается впечатление, что ты терзаешься, потому что не привык находиться в неведении, дожидаясь выхода газет.

Конечно, можно было бы последовать совету жены. Но Жанвье не преминул бы попросить у него совета, и комиссару пришлось бы возвратиться в кабинет на набережной Орфевр, возглавить управление полицейской машиной.

— Нет! — решительно отрезал он.

— Почему?

— Не хочу мешать Жанвье.

Это тоже было правдой. Нельзя лишать того шанса самостоятельно довести до благополучного завершения сенсационное дело.

— Ты ляжешь отдохнуть?

Мегрэ ответил, что нет, поскольку скоро должны были выйти послеполуденные выпуски газет и ему не терпелось узнать, нашел ли Лассань ответ на его вопрос.

— Давай-ка лучше пройдемся, — предложил он.

Комиссар нетерпеливо ждал, пока жена помоет посуду, и даже был готов ей в этом помочь.

— Далеко пойдем?

— Еще не знаю.

— А ты не думаешь, что вскоре может начаться гроза?

— Если пойдет дождь, укроемся в кафе.

Они не спеша дошли до канала Сен-Мартен, района, где ему неоднократно приходилось вести расследование и куда он никогда не захаживал с женой. И тут огромные белые облака стали заволакивать небо, а на востоке уже появилась тяжелая туча со свинцовой серой сердцевиной, при виде которой на ум приходила мысль о нарыве, вот-вот собирающемся лопнуть. Воздух был жарок и неподвижен.

Едва заметив продавца газет, Мегрэ призывно махнул ему рукой и так же, как вчера, купил две выходившие после полудня конкурирующие газеты.

— Давай-ка сядем и полистаем их!

Мадам Мегрэ с беспокойством посмотрела на бистро, расположенные на набережной и, в ее глазах, ничем не привлекательные.

— Не волнуйся, люди там хорошие.

— Так уж все и хорошие?

Комиссар пожал плечами. Конечно, не проходило и недели, чтобы из канала не вылавливали тела… Ну а за исключением этого…

— Ты считаешь, что бокалы там чистые?

— Конечно нет.

— И тем не менее пьешь из них?

На террасе, которую они выбрали, — она располагалась напротив стоящей под разгрузкой баржи с кирпичами, — было всего три круглых одноногих столика. Внутри кафе парень в черной фуфайке и холщовых туфлях с веревочными подошвами, склонясь над цинковой стойкой, о чем-то негромко разговаривал с хозяином.

Мегрэ заказал порцию виноградной водки для себя и кофе для жены, которая так и не стала его пить.

«СЕНСАЦИОННОЕ СООБЩЕНИЕ ТОКСИКОЛОГОВ».

Это он уже прочитал в утренних газетах, за исключением того, что Лассань успел дотошно расспросить нескольких известных врачей. Мнения их не слишком отличались от того, что высказал Пардон: ошибка возможна, но не фатальна.

Ко всему прочему Лассань откопал прецедент в архивах газеты. Речь шла об одном враче с Юга, в шкафу у которого в свое время тоже обнаружили труп одного из пациентов.

Врач, о котором шла речь на суде, заявил, что допустил ошибку, перепутав ампулы, а потом при виде трупа потерял голову.

«— Я испугался, что домработница, войдя в кабинет, увидит мертвеца, и совершил глупейший поступок: спрятал его в шкаф, чтобы оставить себе время подумать.

Этот врач по уши увяз в долгах. К тому же бумажник клиента, в котором находилась солидная сумма, так никогда и не был обнаружен, так что врача приговорили к каторжным работам».

Знал ли Лассань, что у Жава тоже имелись долги? Во всяком случае, пока помалкивал, зато в статью внес подзаголовок: «Где находилась Жозефа?»

Таким образом, Мегрэ получил ответ на вопрос, который задал репортеру утром. Не будучи человеком честолюбивым, он тем не менее не удержался от удовлетворенной ухмылки, поскольку не ошибся в выводах, имея в своем распоряжении точно такие же сведения, как и вся остальная читающая публика.

Лассань подробно изложил сведения относительно обеих квартир и двух расположенных одна напротив другой дверей.

Уборка рабочей части апартаментов была закончена утром, и Жозефа действительно перебралась на другую сторону площадки, в квартиру супругов Жав, где и находилась во второй половине дня. Когда клиент звонил доктору в дверь напротив, такая же трель раздавалась и у нее.

Итак, в ту драматическую субботу она прибирала в жилых помещениях — как и каждый день, открывала окна и смахивала пыль.

Телефонный звонок Мегрэ побудил Лассаня пойти еще дальше. Репортер трижды попытался войти в дом незамеченным консьержкой. Дважды она его останавливала. Однако в третий раз он все же сумел беспрепятственно добраться до лифта. Следовательно, вполне могло случиться, что Эвелин Жав поднялась в свои апартаменты, а консьержка ее не заметила. Но давало ли это основание для вывода о том, что точно так же она не заметила и доктора Жава?

Кроме того, мог ли кто-то незаметно вынести из дома пакет, поскольку одежда молодой женщины исчезла?

Кстати, спрашивал кто-нибудь у консьержки, нес ли пакет или сверток доктор Негрель, уходя с работы в пять тридцать?

— Ты думаешь, произошел несчастный случай?

Мадам Мегрэ начала увлекаться делом, хотя и прикидывалась равнодушной.

— Все возможно.

— А ты прочел, что пишут о невесте?

— Нет еще.

В той газете, что он читал, это сообщение было напечатано на третьей странице. Поместили и фотографию симпатичной девушки с открытым лицом, одетой в опрятное платье. Она смело, не жеманясь, смотрела в объектив фотоаппарата. Заголовок гласил:

«МЫ ДОЛЖНЫ ПОЖЕНИТЬСЯ ОСЕНЬЮ».

Она не сказала: «Мы должны были пожениться осенью».

Она оптимистически утверждала, что они пойдут под венец именно осенью.

«Мы должны…»

Судя по обширной информации, которую раздобыл Лассань, он не дремал в течение этих четырех дней.

«Вчера вечером мы смогли побывать у нее дома, вернее, у ее родителей, поскольку невеста доктора Негреля живет с ними.

Речь идет о мадемуазель Мартин Шапюи, единственной дочери известного адвоката, мэтра Ноэля Шапюи.

Ни мэтр Шапюи, ни его дочь не чинили препятствий нашей с ними встрече в их квартире на улице Бак, в двух шагах от улицы Сен-Пер.

Более того, адвокат оставил нас наедине со своей дочерью, предоставив ей полную свободу отвечать так, как она хочет.