Они шли в полной тишине. Издалека их, должно быть, принимали за парочку влюбленных или скорее за чету, вышедшую на набережную подышать вечерним воздухом, прежде чем отойти ко сну.

— Знаете, я почти сожалею, — ни с того ни с сего проворчал комиссар, — что виновным оказался не доктор Негрель.

Девушка резко дернулась, вперив в него внезапно ставший жестким взгляд.

— Как это прикажете понимать?

— Не гневайтесь. Я ничего не имею против вашего Жильбера, наоборот, но будь это он, дело можно было бы рассматривать как несчастный случай. Понимаете?

— Пожалуй, начинаю улавливать вашу мысль.

— Во-первых, ваш жених не имел достаточных мотивов для этого убийства. Особенно учитывая то обстоятельство, что вы были в курсе его связи с Эвелин Жав. А это так, верно?

— Да.

Он приостановился и спросил, не глядя на нее:

— Почему вы говорите неправду?

— Я не лгу. То есть…

— Ну говорите же, говорите.

— Я знала, поскольку он сам мне в этом признался.

Эта женщина, по сути дела, вынудила его вступить с ней в близкие отношения. Знала я и о том, что она продолжала бегать за ним…

— Но вы и понятия не имели насчет ее приезда в субботу из Канн?

— Не знала.

— Как не знали и о том, что она заходила к вашему жениху домой уже после его знакомства с вами.

— Все правильно. Видите, я вполне искренна с вами.

Из-за присущего ему такта он ни словом не обмолвился мне об этом. Разве это что-либо меняет?

Комиссар не торопясь размышлял.

— Теперь уж нет. При любом раскладе мотив для убийства не был бы достаточно убедителен. И, как я только что вам объяснил, будь то Негрель, все свелось бы к несчастному случаю — ошибке с ампулой.

— Вы все еще полагаете, что это возможно?

— Боюсь, что нет.

— Почему?

— Да потому, что уже с вечера пятницы Жав знал о том, что его жена вылетает в субботу в Париж. Он прибыл в столицу вовсе не на свидание с Антуанеттой. И отнюдь не опаздывал на тот самолет, которым отправилась Эвелин.

Он сознательно воспользовался лондонским рейсом, так как — я убежден в этом — был заранее осведомлен о расписании полетов.

Окна в верхней части здания уголовной полиции были по-прежнему освещены. Дважды или трижды мелькнул силуэт — конечно, это был Жанвье, слишком взвинченный, чтобы спокойно восседать за столом Мегрэ.

— Вы полагаете, что у него-то, у доктора Жава, имелись достаточно веские основания для преступления?

— Неужели мало того, что выяснилось в отношении Эвелин?

— Чтобы убить ее?

Мегрэ вновь пожал плечами.

— Мне претит, — признался он как бы нехотя, — что он раздел ее.

— К чему вы клоните?

— Все указывает на то, что он стремился направить подозрения на кого-то другого.

— На Жильбера!

— Несомненно. Ему мнилось, будто действует он весьма хитроумно. Так вот, как ни странно, но именно толковые люди всегда и попадаются. Некоторые убийства с целью наживы, совершенные каким-нибудь мелким хулиганом или свихнувшимся типом, так и остаются нераскрытыми. Интеллектуальное же преступление — никогда.

Умники стремятся предусмотреть все, перетянуть на свою сторону малейшие шансы на удачу. Они филигранно оттачивают планы. И это их вылизывание, какая-нибудь «лишняя» деталька в конечном счете и губит их.

Убежден, что Жав торчал в жилой части апартаментов, напротив квартиры, где его жена встречалась с вашим женихом.

Что уж она там говорила Негрелю, мне невдомек, а, учитывая его характер, сомневаюсь, что он когда-либо вам расскажет об этом.

— Это уж точно.

— Я бы не удивился, если бы она объявила ему о своем намерении развестись и даже о готовности хоть сейчас начать жить с ним.

— Как вы считаете, она любила его?

— По крайней мере, ей нужен был свой мужчина. Она столько раз пыталась добиться этого! С четырнадцати лет — и все напрасно…

— Она была несчастной женщиной?

— Понятия не имею. Но она буквально вцепилась в него. Даже оторвала пуговицу от его пиджака.

— Не желаю даже думать об этой сцене.

— Я тоже. Негрель предпочел уйти. Заметьте, он сделал это в пять тридцать, в то время как период консультаций — с двух до шести часов. После этого Жаву оставалось только пересечь лестничную площадку.

— Замолчите!

— Я не собираюсь вдаваться в подробности. Подчеркну лишь, что затем он снял с Эвелин одежду и уничтожил ее.

— Понимаю. Давайте больше не будем об этом, ладно? Но что, если они там, наверху, не додумаются?

Она вскинула голову к светившимся в ночи окнам.

— Почему вы не хотите пойти туда, комиссар? Все сразу бы кончилось. Уверена, что вы…

Минула полночь. Набережная и мост Сен-Мишель опустели. И вдруг послышались какие-то отдаленные звуки.

Мегрэ сразу понял, что это топот множества ног во дворе здания уголовной полиции.

— Что там такое?

Комиссар прислушался, пытаясь проследить направление движения. Наконец он расслабился.

— Кто-то отвел его в камеру заключения.

— Вы уверены в этом?

— Я узнал скрип решетки.

— Это Жав?

— Полагаю, да.

В этот миг погас свет в одном из окон — в кабинете инспекторов.

— Идите сюда.

Комиссар увлек Мартин за собой в более темное место, и действительно спустя несколько мгновений на набережную Орфевр вышли Сантони, Лапуэнт и Бонфис.

Лапуэнт и Сантони направились к мосту Сен-Мишель, Бонфис — к Новому мосту.

— До завтра.

— Спокойной ночи.

— Закончилось, — выдохнул Мегрэ.

— Так ли это?

— Сейчас Жанвье насыщает информацией журналистов. Те появятся с минуты на минуту.

— А что же с этой молодой женщиной, Антуанеттой?

— Она останется за решеткой, весьма возможно, что ей предъявят обвинение в соучастии — ведь она обеспечила доктору алиби.

— Ее мать тоже?

— Вполне вероятно.

— Так, по-вашему, они знали?..

— Видите ли, дитя мое, меня это не касается: я нахожусь в отпуске. И даже будь я сейчас на месте Жанвье, не позволил бы себе принимать на сей счет решения, ибо это — дело судей.

— А отпустят ли теперь Жильбера?

— Завтра утром — не раньше, ведь только следователь вправе подписывать необходимые для этого документы.

— Но знает ли Жильбер о развязке?

— Он должен был услышать, как подселяли соседа, и, готов поклясться, узнал голоса. Что с вами?

Мартин, сама не зная почему, внезапно залилась слезами.

— У меня даже носового платка нет с собой… — пролепетала она. — До чего глупо! А во сколько его освободят завтра утром?

— Уж никак не раньше девяти.

Передавая ей свой платок, Мегрэ по-прежнему не спускал глаз с портала здания уголовной полиции.

Вскоре оттуда выкатился серый, должно быть, одного из журналистов, автомобиль, в который набилось четверо или пятеро его коллег. Двое фотографов вышли пешком и двинулись в сторону Нового моста.

В кабинете Мегрэ свет все еще горел, но наконец погас и он.

— За мной…

Он отошел чуть дальше в поисках самой густой тени.

Было слышно, как во дворе застучал мотор, и вскоре из арки выскочила одна из черных машин уголовной полиции.

— Все в порядке. Он один, — пробормотал комиссар.

— Кто?

— Жанвье. Если бы он потерпел неудачу, то либо сам, либо взяв водителя, отвез бы Жава домой.

Черный автомобиль, в свою очередь, повернул к Новому мосту.

— Ну вот, милая девушка. Все кончено.

— Благодарю вас, комиссар.

— За что?

— За все.

Она чуть было вновь не разревелась. Мегрэ шел рядом с Мартин в сторону моста Сен-Мишель.

— Не надо меня провожать. Я живу почти напротив.

— Знаю. Спокойной ночи.

На площади Шатле одно из кафе все еще было открыто. Мегрэ вошел туда, сел за один из столиков в почти пустом зале и медленно выпил пива. Затем поймал такси.

— На бульвар Ришар-Ленуар. Я скажу, где остановиться.

Жизнь на его улице замерла. На тротуаре — ни души.

Когда он преодолел последний пролет лестницы, дверь, как всегда, открылась — мадам Мегрэ издали узнавала его шаги.