Также высоконравственна и бестактность, с которой хозяин пинком под зад выдворяет за дверь гостя, который напился до зеленых соплей и начинает выдавать вслух то, о чем все всегда молчат, как о, якобы для них неведомом. Например, о том, что Ларка с Валеркой перелюбились друг с другом по всякому, а теперь сидят возле своих супругов, как невинные голубки, а те и не знают, какие они у них на самом деле не голуби, а сволочи. В этом случае, чем быстрее сменит хозяин, (к которому это вообще, кстати, не относится), свою тактичность на бестактную грубость, тем более нравственно он поступит. Так как только он может на полных основаниях, как уполномоченный на данной территории, этим силовым образом сохранить "тайну" двоих и уберечь две семьи от распрей. Это будет весьма нравственно в принципе, но весьма бестактно в конкретике.
Сын с отцом тоже, в конце концов, обязан поступить максимально бестактно, если старый хрыч своими домостроевскими порядками пытается лишить внуков детства, а по-хорошему отступиться от них не хочет.
Мудрость, которая не может измеряться степенью образованности, (ибо дурак и диплом - вещи не такие уж и несовместные), а определяется как особый уровень интеллектуальных задатков, весьма ценится и одобряется. Но никто не может отнять мудрости ни у Сталина, ни у Гитлера, хотя их мудрость тождественна самому большому нравственному преступлению своей направленностью. Впрочем, здесь можно привести хорошо известный пример из Библии, где змей был самым мудрым из всех животных, и это в итоге привело к тому, что мы теперь рожаем в муках, добываем хлеб в поте лица своего и знаем смерть.
Вспомним также выражение "медвежья услуга". Оно пошло от басни, в которой мужик дружил с медведем, а тот в пылу дружбы убил муху у него на голове огромным камнем. Услужливость, как форма доброжелательности, также может обернуться совершенным злом, как видим. Да и сама доброжелательность, по-видимому, также должна осторожно избирать адресата или цель своей реализации, если хочет оставаться в числе примеров для подражания. Потому что, к примеру, сострадательный дядя, наливающий мальчугану, поссорившемуся со своей пассией, водки для утешения, заслуживает вообще одиночной камеры, а доброжелательность по отношению к преступникам или, например, к "наперсточникам" и "игровым", раздевающим доверчивых пенсионеров на рынках и вокзалах, не только противоестественна, но и противонравственна.
При известном желании можно такие перевертыши организовать с любыми чертами характера, которые, вроде бы, априорно (до практического опыта) считаются положительными, а в реальном примирении оборачиваются злом.
Таким образом, мы можем сделать второй свой вывод из вышеприведенных обстоятельств: нравственная категория не имеет непривязанного к конкретным обстоятельствам, самостоятельного значения в самой себе. Она в одном случае порицается, а в другом поощряется. Одна и та же категория!
Теперь, переходя непосредственно к нравственности, то есть к тем ее понятиям, которые определяются не конкретным индивидуальным характером, а имеют некий признак, которым может наделяться любой человек вне зависимости от его собственных психических индивидуальных черт, мы посмотрим, как будут себя вести два наших этих главных вывода дальше. А дальше у нас - моральные принципы.
К моральным принципам относятся такие понятия, как, например, честь, правдивость, благородство, честность, верность, сострадательность, скромность и т.д. Можно сказать, что если околонравственные категории являются невольными продуктами человеческого характера, то моральные принципы вырабатываются самими людьми и являются волевым продуктом человеческого общества. Поэтому наш первый вывод о том, что реализоваться эти принципы могут только в сообществе людей, здесь вполне применим. Оставь человека на необитаемом острове с запасом еды на сто лет, и в продолжение этих ста лет у него не будет ни одной возможности хоть как-то заявить о своих даже самых высоких принципах - их можно будет для себя выработать, но их негде будет применить. Они останутся неопознанными. С этим ясно.
Но здесь у нас появляется еще одно основание для еще одного интересного вывода. Моральные устои данной группы нравственных категорий могут носить уже некий законодательный характер, то есть являться общеобязательными для всех. Если психический склад каждого отдельного человека совершенно не обязывает всех остальных быть, например, такими же открытыми или щедрыми, то такие понятия, как гостеприимство или честность, прямо-таки всем вменяются. Следовательно, мы вправе сделать еще один важный для себя вывод - нравственность может носить характер признаваемого всеми закона, обязанности, непреложности. Категории нравственности могут носить, (и несут на самом деле в себе), понятие должного. Итак, зачатки признаков нравственных категорий, рассмотренные нами на явлениях, прилегающих непосредственно к нравственности в первой группе, уже сразу не только усиливаются в данной второй группе нравственных категорий, но и наполняются совершенно новым содержанием обязательности при переходе от личных особенностей человека непосредственно в область самой нравственности. А что происходит с двойной возможностью нравственной оценки самих этих принципов? Не носят ли они здесь уже неизменно положительного характера, не допуская своим содержанием никаких оборотных Добру результатов или понятий? Похоже, что не носят.
Например, все преступления можно разделить на:
1. Зверские (убийство, изнасилование, геноцид, избиение, похищения, теракты).
2. Плутовские (финансовые аферы, мошенничество, сделки с мнимыми ценностями, хищения госсобственности, незаконная спекуляция, контрабанда).
3. Хулиганские (драка, оскорбление, бесцельная порча чужого имущества, нарушение общественного порядка и тишины).
4. Бандитские (рэкет, вымогательство, шантаж, грабежи, унижение личного достоинства и прав, побуждение к сожительству под угрозой).
5. Маниакальные (растление малолетних, поджоги, эксгибиционизм, некрофилия, садизм).
6. Бесчестные - воровство.
К чему этот перечень? Не к тому, чтобы нравственно опровергать все эти мерзости, или нравственно обосновывать, почему это нехорошо. Просто мы перешли к одному из нравственных принципов, который называется "честь". Как-то даже на это слово рука не поднимается, правда? А вместе с тем есть такое понятие, как "воровская честь". У представителей просто бесчестного по своему чистому характеру вида преступления, оказывается, есть своя честь, и это не пустые слова, а такой же "нравственный" закон для определенной категории преступников. Какая честь может быть у вора? Однако если мы признаем, что честь, как таковая, сама по себе универсальна по положительной оценке, то мы должны признать наличие чести и у воров, коль скоро они о чем-то таком, все-таки, заявляют, и признать одновременно, что это хорошо, ибо если честь есть, то, что еще нужно?
Также мы должны будем в данном случае признать и нравственное достоинство у чести самурая. Тоже рука не поднимается, не правда ли? Но ведь сам кодекс чести самурая как раз и предполагает свободу от всякой нравственности как таковой! Ее заменяет собой собачья верность хозяину, причем с нравственной стороны верного пса вполне можно приравнять к самураю, поскольку как тот, так и другой выполняют любую команду, не задумываясь о нравственной подоплеке своих действий. "У лошади голова большая, вот пусть она и думает" - вот как называется такая нравственная позиция. Поэтому за самураями, которые могут, не волнуясь, вырезать целые деревни в феодальных стычках, можно признать наличие чести, но вряд ли можно эту честь хоть как-то смыкать с какими-то нравственными основами.
Есть еще одна категория из группы моральных принципов, само простое даже произнесение вслух которой не предполагает уже никаких поползновений к усомнению в том, что она всегда благостна для людей. Это - благородство. Это слово просто давит на нас своим величественным авторитетом. Но и оно не безгрешно. Начать можно с первой его ипостаси, которая непосредственно предполагает наличие благородства, как признака высокого родства. "Благо-рожденный", то есть, знатный, следовательно, благородный. Если благородство основывается на происхождении, то это уже само по себе безнравственно, ибо унижает человека "простого" происхождения самим своим понятием. Каким бы набором высоких качеств такое благородство не слагалось, оно низко именно этой своей высотой, которая опирается на само существование низа. Если не унизить низ, то не будет и благородного верха. Нравственная категория, происходящая своими корнями из отвратительного разделения людей на людей непосредственно и на подневольный скот, отвратительна не только сама по себе, но и в своем действии. Ведь такое высокое благородство французских дворян, например, предполагало отношение к крепостным, приравненное по характеру к обращению с быдлом. Если дворянин вел себя не столь "благородным" образом с простолюдинами, то он отвергался дворянским обществом, как недостаточно благородный для него. И это было понятно, потому что, если в своем поведении дворянин уравнял бы в правах на достоинство с собою чернь, то не было бы и того фона, на котором могло бы светиться данное "благородство". Такое благородство не более чем фикция, с точки зрения нравственности, в самой безобидной его оценке, и абсолютная безнравственность в его принципиальном смысле.
