Если человека оскорбили словесно, то по справедливости его нельзя упрекнуть в том, что он двинул хаму в рожу. Но если он после этого избивает его еще пятнадцать минут до тех пор, пока тот собственными зубами не прикусит собственные легкие, то это будет уже активным злом, несмотря на то, что возможно по внутренней мере мстителя он уравнял свой ущерб с ущербом обидчика. Следовательно, справедливость, как связанное с мерой понятие, переходит более в область права, чем нравственности, поскольку в ее основе лежит не нравственное понятие Добра, а правовое понятие правомочности. Справедливость, таким образом, всегда выступает как состязание прав, а не как состязание добродетелей. Простой пример: один человек дает другому денег взаймы. Тот, кто взял деньги, вложил их в хорошее дело и намеревается в срок вернуть. Случился пожар и все, что у него было, сгорело. Он остался на пепелище и без денег. Пришел срок возврата долга. Займодавец обращается в суд, и суд принимает решение посадить заемщика в тюрьму. Справедливо требование человека о возврате ему его денег? Абсолютно! Он пострадал? Несомненно, и, возможно, очень чувствительно. Кто виновник его имущественной утраты? Тот, кто взял деньги и не вернул. Вправе требовать человек наказания тому, кто нанес ему урон? Вправе и еще раз вправе! Нравственно он поступает, зная, что виновному нечем расплатиться? Нет и еще раз нет! Но справедливость-то торжествует? Еще как! А нравственность попирается? Еще более попирается, чем торжествует справедливость!
Возьмем не столь крайний случай долгов и их возврата. Представим себе другого человека, который занял деньги у нескольких кредиторов сразу. Имея по итогам своих операций с этими деньгами сумму, которая дает возможность отдать долги лишь отчасти, не удовлетворив при этом полностью всех, кто ждет возврата долга, человек решает поступить по справедливости - не отдавать денег вообще никому. Справедливо ли данное решение относительно тех, кому возможно денег не достанется после тех, кто оказался бы первым на очереди? Справедливо, ибо как не досталось бы им своих денег при частичной уплате долга только отдельным кредиторам, так и не достанется при полной неуплате никому. А по отношению к тем, кто оказался бы первым на очереди, это будет справедливо? Также справедливо, ибо каждый из них имеет равные шансы, как попасть в первые списки, так и оказаться в бесприбыльном конце. При отказе человека отдать деньги всем сразу, их шансы также остаются равными между собой - нулевыми. Всем поровну. Каждому свою долю от нуля. По справедливости. Таким образом, проявляя равенство предпочтения, человек проявляет номинальную справедливость и не берет греха на душу через необоснованное преимущество одних кредиторов за счет других. То есть он и по отношению к себе поступает справедливо. Кто скажет, что это не справедливость везде? Но ведь никто не скажет и того, что эта справедливость нравственна! Деньги-то, хоть кому-то. но надо отдать, проявив несправедливость.
Сама по себе справедливость в чистом виде должна, как проясняется, также иметь нравственные опоры, чтобы называться Добром. Если родственники богатого старика собираются у адвоката, чтобы узнать его последнюю волю, то все ожидают справедливости. То есть каждый считает, что никто не должен быть ущемлен относительно другого. В этом, ведь, и есть справедливость! И вот вскрывается пакет с письмом и узнается, что старик не оставил никому из них ничего, а все передал государству. Здесь также высшая справедливость - все получили ровно одинаково, и никто ни перед кем не ущемлен. Это справедливость в чистом виде. Могут возразить, что такая справедливость не может быть справедливостью хотя бы потому, что умерший, ничего им не завещав, уже поступил несправедливо. Хорошо, допустим, он завещал им свои пожелания и напутствия на эту жизнь. Может это быть справедливым? Может, ибо духовные вечные ценности также должны много значить для скорбящих наследников, как и преходящие материальные. В этом случае он также должен поступить справедливо, не забыв абсолютно никого, иначе опять кто-то почувствует себя обделенным. Покойный (будучи еще живым), в своем нотариально заверенном посмертном послании мог разрешить эту проблему, например, следующим образом: его единственное пожелание всем, кто пришел, и даже тем, кто не пришел на вскрытие документа, не обделяет никого, касается совершенно всех равно справедливым образом, и гласит - "Черт бы вас всех побрал!" Кого он при этом упустил, или кого он при этом неоправданно выделил? Никого! Полная справедливость! Каждый - бери, сколько сможешь унести. Опять справедливость в чистом виде, которая безнравственна.
Любовь, как категория нравственности, тоже залетела в этику, похоже, не из той оперы. Любовь имеет явно психическую основу, хотя и не может являться чертой характера. Это, пожалуй, даже более психопатическое, чем психическое явление, поскольку является не нравственным выбором, а критически предельной душевной экзальтацией, во время которой человек не выбирает, а просто нацеливается на кого-то непонятным повелением своего существа. Влюбляясь, человек видит своего избранника совсем не таким, каков он есть на самом деле, и каким его видят все остальные, не подпавшие под этот психоз. Если все окружающие видят в ком-то самую обыкновенную девушку, каких много, то для влюбленного она самая красивая из женщин, чудо совершенства, самое прекрасное творение Бога за всю историю мира и неповторимый образец очарования. Если кто-либо будет настаивать, что данное дерево в лесу самое прекрасное дерево на всей земле за всю историю фауны, и готов будет вцепиться в глотку тому, кто попытается это опровергать, то на такого человека есть все доброкачественные основания заводить историю болезни. А если он эти же нервные симптомы зацикливает на другого человека, то это трактуется как нравственность. Почему?
Любить человека, конечно, хорошо, но, выбирая объект любви, поклонник совершает не нравственное движение души, а душевный сдвиг в сторону помрачения реальности в своих глазах. Следовательно, это святое, в общем-то, дело, не может быть категорией нравственности в качестве побуждения. Это скорее категория чисто психическая, не имеющая с моралью прямых отношений.
А вот сам факт любви, как свершившегося божественного умопомешательства, являет собой объективно существующую категорию нравственности, поскольку в любви человек (непроизвольно) видит другого человека таким, каким он должен быть, и исполняется нравственно самых предельно добрых чувств по итогам своего тяжелого психического состояния. Возможно, он видит свой идеал даже таким, каким его задумал Бог. Может быть, поэтому так сильна всегда боль разочарования, когда чары любви ниспадают с глаз и, может быть, поэтому всегда так неожиданны до последнего момента те смертельные обиды, которые обязательно нанесет тот, кого любят тому, кто любит.
Ну и не грех, наверное, будет вспомнить, что по причине этой объективно существующей категории люди убивают, переступают закон, предают друзей, бросают детей, воруют, совершают растраты, и, в общем, идут на все, не задумываясь о средствах. Такие последствия любви также не могут относиться к Добру и так же реально работают на зло. Так что и любовь может оборачиваться злом. Вспомним, как из-за любви Ондрий предал своих, и Тарасу Бульбе пришлось его убить. Любовь была виновата в горе всех этих людей и в позоре молодого казака.
Оптимизм и вера в лучшее капитана "Титаника", как мы все знаем, долго еще плавали по волнам Атлантики в виде замерзших трупов на спасательных кругах. Энтузиазм студента, осваивающего науки, - добродетель, энтузиазм филателиста, собирающего марки, - форма тихого помешательства, а энтузиазм вуайериста, подглядывающего за женщинами в общественных туалетах, - постыдная мания.
Милосердие к неимущим - высокая заслуга. А милосердие к коменданту Аушвица, который ежедневно упражнялся в том, что одним ударом в пах убивал по одному узнику, заслуживает той же участи, что и участь этих мучительно умерших.
