И вот прошли века. Во времена Пилата об истине знали то, что об истине никто ничего не знает. Что изменили прошедшие тысячелетия? Человечество поднапряглось, ощерилось, спружинилось и выдало, наконец-то, некое определение истины, которое если его коротко и без развернутых дополнений изложить, звучит коротко — истина это то, что не зависит от нашего сознания. И мне предлагается это принять если не к действию, то к сведению. Но, в таком случае, я вообще не вижу ничего, что смогло бы стать независимым от моего сознания. Все, что попадает в зону моего сознания, уже не может быть от него независимым, поскольку все это обрабатывается и классифицируется набором понятий, лежащих в пределах моего сознания, и, соприкоснувшись с ним, никак уже не может быть от него не только независимым, но и свободным. Если мне скажут, что два плюс два равно четыре, и это никак не зависит от моего сознания, то я спрошу в ответ — а два «чего»? Если мне скажут, что «вообще» дважды два — четыре, то я отвечу, что это ваше «вообще» вообще (усилительная тавтология) является в таком случае чистой конструкцией моего сознания, и только в пределах этой конструкции и существует, не подтверждаясь наблюдениями из какого-либо аспекта бытия. Если мне скажут, что два яблока плюс два яблока равно четыре яблока, и это совсем не конструкция моего сознания, то я замечу, что никаких "два яблока" быть не может, и "четыре яблока" быть не может, "и тысяча яблок" быть не может независимым от моего сознания, поскольку каждое яблоко существует самобытийно, отдельно само по себе, и только я в своем сознании условно соединяю эти абсолютно обособленные объекты реальности в некое группировочное понятие «четыре» или «два», и это тоже моим мысленным усилием образуются эти числовые связи, которых в реалии нет, и что же здесь независимо от моего сознания?

Если же меня подавят более знающие оппоненты, и докажут самым непреодолимым образом, что яблоки, даже по одному, однако же, существуют совершенно независимо от моего сознания, и это есть самая настоящая истина, то у меня останется к ним главный вопрос — а зачем мне такая истина? Это, ведь, не истина, это просто статистический факт, и, в таком случае, всю науку статистику следует назвать наукой об истине, потому что она как раз вот этим и занимается — собирает и подсчитывает то, что существует независимо от нашего сознания, то есть, независимо от того, знаем мы об этом, или не знаем, хотим мы об этом знать, или не хотим, нравится нам это, или не нравится. Все остальное, вне констатации простого факта существования, никак не может быть независимым от моего сознания, от этой многофункциональной и мультизадачной системы обработки информации, где постоянно работают ссылки и отсылки, тасуются и выбираются понятия, согласуются связи, узнаются явления, каталогизируются сведения, вытаскиваются аналогии, избираются определения, выстраивается логика и все это под знаком моих эмоций, предрасположенностей, вкусов, интересов, способностей и психических установок. И даже то самое яблоко (как и все остальное) существует независимо от меня совсем не так, как я это понимаю, потому что состоит из молекул, а молекулы состоят из атомов, а каков из себя атом, никто ничего до сих пор не знает, несмотря на несколько существующих его моделей. Яблоко существует независимо от меня совершенно по-другому и недоступно моему пониманию. А то, про что мы говорим, говоря «яблоко» — это всего лишь фасад того объекта, который никогда даже и не бывает одним и тем же объектом, так как то же самое яблоко не просто существует независимо от меня, оно живет, и каждый раз старше самого себя предыдущего, и сразу же младше самого себя постоянно изменяющегося. Разве вмещается даже вот такая простая истина в простой факт того, что яблоко существует? Оно опять же существует даже независимо от моего сознания только в форме, доступной моему сознанию, а не в истине относительно всей истины своего существования. Что же может быть совершенно независимым от моего сознания? Где может располагаться истина?

Понятно, что если истина где-то и существует, то существует она в реальности действительно недоступной моему сознанию, причем в реальности высшей моему сознанию, потому что ниже моего сознания, если и есть какая-то истина, то это такая истина, которая не требует осознания, а требует всего лишь знакомства с ней и дальнейшего ее узнавания, как в случае со статистикой. Ни слева, ни справа, как равное моему сознанию, истина также не может находиться, поскольку, если она равна моему сознанию, следовательно, она может в него вместиться и тут же подпасть под процесс его переработки, чтобы тут же стать полностью зависимой от него. Только то, что не может уместить мое сознание, может быть от него независимым, и только то, что недоступно моему пониманию, следовательно, может быть истиной. В таком случае мы должны признать, что истины или нет совсем, поскольку все воспринимаемое нами — это игры нашего ума с нами же, или же истина есть, но она в совершенно другой, недоступной нам реальности, а такую реальность мы гораздо раньше определили здесь как Бога. Если истина есть, то истина может быть только в Боге.

Ну, и разве легче нам от этого? Если мы не можем вместить эту истину в свое сознание, то не равносильно ли это тому, что для нас, ее (истины), как бы и нет? Да, равносильно, если мы будем по-прежнему напирать только на сознание. Мы придаем нашему сознанию такое выпячено преимущественное значение всего лишь потому, что процессы сознания кодируются в слова и понятны для обмена результатами, а сами результаты, в свою очередь, информационно полезны и позволяют решать различные проблемы. Но ведь сознание — это всего лишь один из компонентов нашей психики, нашей внутренней реальности, или, как более сподручнее это принято говорить, нашей души. Если мы говорим, что истина находится в совершенной иной для нас реальности, то в поисках этой истины надо идти к этой внешней реальности всей своей внутренней реальностью, а не одним сознанием. Перефразируя эту мысль, можно сказать, что к Богу нужно идти душой, а не разумом.

Сделав такой вывод, мы, несомненно, должны будем придти и к следующему предположению — область познания, доступная душе, открывается ей всегда только через ощущения. Именно здесь и лежит исток любой религии и любой веры. Именно такое ощущение связи с высшим себе и порождает религию и порождает веру. Религия — это не Мелхиседек с догматами и ритуалами, это ощущение своей связи с Богом. Эта связь коротка, почти мгновенна, но она настолько реальна, что побеждает все сомнения относительно существования Этой Реальности. Именно так и возникла религия и вера у первого человека, когда не было ни писаний, ни ритуалов, именно так в своей истинной правде она существует и теперь. И я никогда не поверю, что восхождение духа язычника, отрицающего Христа, или мусульманина, признающего Христа лишь в общей череде пророков, или буддиста, трогающего колокольчики в одном из десятков своих ящичков, где его навещают многочисленные боги, совсем не знающие Христа, ниже или слабее того, что ощущаю я, верующий в Христа. И что же нам из этого относительно истины?

А из этого следует то, что само это ощущение истинно, но это не обязательно ощущение истины. Оно и не может быть ощущением истины. Почему? Потому что, признав это ощущение связи с Высшим себе нашим непосредственным ощущением Бога, мы допустим большую ошибку, ибо из этого следует, что у нас, и у этой ощущаемой нами Высшей Реальности — одна природа! если мы можем это ощущать, следовательно, это может входить в систему ощущений нашей внутренней реальности, следовательно оно родственно нам и, следовательно, это такая же реальность, как и наша реальность, следовательно, мы тоже боги.

Реальность Бога мы не можем ощущать, как абсолютно иную нам реальность, тогда что же мы ощущаем? Что может соприкоснуться с нами своей реальностью, абсолютно идентичной нашей, и в том же время дать нам ясное и просветленное восприятие того, что мы тут же соприкоснулись с чем-то, абсолютно иным, невысказываемо реальным, даже более реальным, чем мы сами? Что это такое? Лично я не вижу больше ничего другого, кроме богочеловеческой реальности Иисуса Христа. Здесь есть и то, что можно вобрать в себя, и то, во что можно войти, и то, за неуловимым порогом чего уже Другая Реальность, и короткий момент сверхощущения этой Другой Реальности. Только такое ощущение, где человеку доступно человеческое, и где из богочеловеческого нас останавливает и замыкает мгновенная искра Истинного Света, только такое ощущение может быть ощущением Истины. Если нет Такого Пути, по которому человек человеческим путем идет к богочеловеческому, если нет Такой Границы, которая, являясь Границей Двух Реальностей, имеет в себе и то и Это, то это ощущение обречено на искажение истины.