Будь я проклят, если он в первый же миг не понял, что перед ним не человеческое существо.

Быстро преодолев разделявшее нас расстояние, я взял в ладони его лицо. Он сразу же задрожал и по–крылся потом, однако мгновенным движением руки сдернул с меня очки, которые тут же упали на пол.

– О, как восхитительно оказаться наконец ря–дом с тобой – прошептал я.

Он был не в силах выдавить из себя хоть слово. Ни один смертный, попав в мои объятия, не мог – да и не должен был – произнести ничего, кроме молитв. А этот человек не умел молиться. Чувствуя, как креп–ко держат его лицо ледяные руки, и не смея пошеве–литься, он взглянул мне прямо в глаза и долго всматривался в них, пока наконец не понял, кто перед ним стоит… Не человек!

Меня поразила его реакция. Конечно, мне и рань–ше приходилось попадать в аналогичные ситуации – меня, точнее то, чем я, по сути, являюсь, узнавали во многих местах по всему миру. Однако такое узна–вание всегда сопровождалось молитвами, утратой способности разумно мыслить или иным издревле присущим человеку поведением в подобных обстоя–тельствах. Даже в старой доброй Европе, где верили в существование носферату, люди успевали выкрик–нуть хотя бы несколько слов молитвы, прежде чем я вонзал в них зубы.

Но как, скажите, следует расценить вот это? Что означает его пристальный взгляд и напускная сме–лость закоренелого преступника?

– Хочешь умереть так же, как и жил? – шепотом спросил я.

Мысль о Доре словно вдохнула в него новые силы и заставила действовать. Он яростно вцепился в мои ру–ки, мертвой хваткой державшие его за лицо, однако, почувствовав их поистине каменную крепость, попы–тался действовать по-другому: принялся извиваться и конвульсивно дергаться, стараясь выскользнуть из мо–их ладоней. Бесполезно. Он зашипел от бессилия.

Меня вдруг охватила необъяснимая жалость к это–му человеку. Я решил, что должен проявить мило–сердие и перестать мучить его столь безжалостно. В конце концов, он так много знает и понимает. «Ты наблюдал за ним в течение стольких месяцев, – уго–варивал я себя, – и теперь не должен затягивать раз–вязку. Но, с другой стороны, где и когда тебе пред–ставится возможность отыскать еще одну такую жертву?»

Итак, голод одержал победу над тягой к справед–ливости. Я обхватил ладонью его затылок, прижался лбом к шее, позволив ему почувствовать прикоснове–ние и ощутить запах моих волос. Услышав, как он су–дорожно втянул в себя воздух, я начал пить…

Он мой! Вместе со струёй крови в меня потоком полились видения. Вот он вместе со Старым Капита–ном в одной из передних комнат дома. За окном с шумом проносятся машины… Я слышу его слова, об–ращенные к Старому Капитану: «Если вы еще раз по–кажете его мне или заставите его трогать, я никогда больше и близко к вам не подойду…» И Старый Ка–питан клянется, что ничего подобного не повторится. Старый Капитан водит его в кино, а потом обедать в ресторан «Монтелеоне»; они вместе летят в Атланту… И Старый Капитан снова и снова обещает, что не ста–нет так больше делать: «Ты только позволь мне быть рядом с тобой, сынок, только быть рядом… Я клянусь… Я никогда…» Мать, как всегда пьяная, появляется в дверях, на ходу расчесывая волосы… «Мне известно, чем вы там с ним занимаетесь… Я все знаю о ваших играх со стариком… все знаю… Ведь это он купил тебе эту одежду? Думаешь, я не понимаю?..» А вот Терри с дыркой от пули прямо посередине лица… Молодая женщина со светлыми волосами как-то неловко, бо–ком, падает на пол. Это уже пятое убийство, и жерт–вой его должна стать ты, Терри, именно ты… Они с Дорой в автофургоне… И Дора знает. Ей было всего шесть лет, но она знала. Она знала, что он застрелил ее мать, Терри. Но они никогда и словом не обмолвились между собой об этом! Тело Терри лежит в пластико–вом мешке. Господи, как ужасен этот пластиковый мешок! И его голос: «Мамочка умерла…» Дора не зада–ла ни единого вопроса. В свои шесть лет она уже все понимала. Терри кричит «Ты что, сукин сын, хочешь отнять у меня дочь? Думаешь, у тебя получится? На–деешься лишить меня ребенка? Я сегодня же уезжаю с Джейком, и дочь едет вместе со мной!» Выстрел. Женщина мертва. «Все кончено, радость моя. Я боль–ше не в силах тебя терпеть…» Бесформенная куча на полу… Безвкусно одетая, вульгарная, но при этом очень симпатичная молодая женщина с овальной фор–мы ногтями, покрытыми бледно-розовым лаком, с накрашенными, всегда такими свежими губками и соломенного цвета волосами… Ярко-розовые шорты, стройные 6едра.

Они с Дорой едут всю ночь – ни словом не упоми–ная о происшедшем…

«Что ты со мной делаешь? Ты же убиваешь меня! Ты отбираешь у меня кровь, но не душу! Ты вор, ты… Ради Бога, в чем…»

– Ты разговариваешь со мной? – Я отпрянул от него, кровь еще текла по губам. Господи, да он и вправду говорил со мной! Я вновь вонзил в него зубы и на этот раз все же сломал ему шею.

Однако он не замолчал.

«Да, я к тебе обращаюсь! Кто ты такой? Почему? Почему ты пьешь мою кровь? Скажи! Будь ты проклят! Проклят!»

Я переломал все кости в его руках, вывернул плече–вые суставы. Мне нужна была вся его кровь, вся, до капли. Я буквально вылизал языком его раны. «Дай мне… дай мне… дай мне…» – мысленно твердил я.

«Но как? Как тебя зовут? Бога ради! Кто ты?»

Он умер. Я уронил его на пол и отступил назад. Он со мной говорил! Говорил в самый момент убийства! И он осмелился спрашивать меня, кто я? Испортить мне все удовольствие?

– О, ты не перестаешь преподносить мне сюр–призы, – прошептал я, стараясь прийти в себя и со–браться с мыслями.

Кровь заполнила сосуды и согрела меня. Я не спе–шил проглотить последние оставшиеся во рту капли. Мне хотелось поднять его с пола, вскрыть вены на за–пястьях и высосать то, что еще, возможно, осталось, но это было бы так отвратительно, да и, по правде го–воря, у меня не было никакого желания прикасаться к нему еще раз. Сглотнув, я провел языком по зубам, стараясь ощутить послевкусие… Он и Дора в фургоне, ей всего шесть лет, а мамочка умерла от выстрела в голову… Они с папочкой теперь всегда будут вместе.

– Это было пятое убийство, – услышал я вдруг его голос. – Кто ты такой?

– Ты опять говоришь со мной, ублюдок? Я опустил на него взгляд. О-о-о, как чудесно! Кровь наконец достигла самых кончиков пальцев на руках и теперь растекалась по сосудам ног. Я закрыл глаза. Ра–ди этого я и живу – ради этого вкуса, ради этого ощу–щения… И вдруг мне на память пришли слова, сказанные им Доре тогда, в баре: «Я готов душу продать за такие уголки, как этот».

– Черт возьми, да сдохни же ты наконец! – вос–кликнул я. Мне хотелось, чтобы его горячая кровь как можно дольше пульсировала в моих венах, но сам он был мне больше не нужен. К дьяволу! Для романа между вампиром и смертным шести месяцев более чем достаточно. Я взглянул наверх, черное существо вовсе не было статуей! Оно было живым! И оно пристально смотрело на меня. Скульп–тура ожила, она дышала и с выражением мрачной ярости на черном сияющем лице сверлила меня взгля–дом.

– Нет, этого не может быть! – вырвалось у ме–ня. – Не может быть!

Я изо всех сил старался взять себя в руки и обрести то состояние спокойного хладнокровия, которое все–гда охватывает меня в минуты серьезной опасности.

Я пихнул мертвое тело на полу, только чтобы удос–товериться в том, что по-прежнему нахожусь в той же комнате и не сошел с ума, одновременно с ужасом ожидая уже знакомого ощущения полной дезориен–тации в пространстве. Однако ничего подобного не произошло.

Тогда я закричал, нет, скорее завизжал, совсем по-детски.

И выбежал из комнаты.

Я промчался через прихожую, распахнул дверь и выскочил на улицу, в спасительную ночь.

Взлетев вверх, я пронесся над крышами и в пол–ном изнеможении буквально рухнул на брусчатку в какой-то узком переулке. Нет, это просто не может быть правдой! Скорее всего, видение было последним посланием моей жертвы, своего рода сладким актом возмездия, весточкой с того света. Это он сделал так, что статуя – это ужасное черное существо с крылья–ми и козлиными ногами – выглядела как живая…