-- Это наши, -- чуть не заплакал Майкл. -- Наши звездочки с пряников. Она думала, что мы спим, тихонько вошла и взяла их.
А Джейн ничего не сказала. Она не отрываясь смотрела, как миссис Корри мажет кистью небо, а Мэри Поппинс приклеивает к нему звезды. Когда места на небе не хватало, мисс Фанни и мисс Анни двигали лестницы дальше.
Наконец работа была окончена. Мэри Поппинс перевернула корзинку и потрясла -- корзинка была пуста. Тогда обе дамы спустились вниз, и процессия двинулась в обратный путь, мисс Фанни тащила на плечах лестницы, а мисс Анни позвякивала пустым ведром. На углу остановились, перекинулись о чем-то несколькими словами, Мэри Поппинс пожала всем руки и заспешила по Вишневой домой. А миссис Корри, пританцовывая в своих мягких сапожках, изящно подхватив юбки, исчезла в противоположном направлении вместе с громко топавшими дочками-великаншами.
Скрипнула садовая калитка. Зашуршал гравий под ногами. Отворилась входная дверь и тихонько закрылась. Джейн и Майкл услышали тихие шаги Мэри Поппинс по лестнице; она прокралась на цыпочках мимо детской, вошла в комнату, где спали близнецы, разделась и легла спать.
Как только звук ее шагов смолк, Джейн с Майклом переглянулись, не сказав ни слова, подошли к комоду и заглянули в левый верхний ящик -- в нем ничего, кроме стопки носовых платков, не было.
-- Я тебе говорил, -- сказал Майкл.
Открыли платяной шкаф, заглянули в коробку, она тоже была пустая.
-- Как это? Почему? -- говорил Майкл, сидя на краешке постели и глядя несчастными глазами на Джейн.
А Джейн опять ничего не сказала. Она сидела рядом, обхватив руками коленки, и думала, думала. Но вот она откинула назад волосы и встала.
-- Знаешь, что я хочу знать? -- взглянула она на Майкла. -Звезды сделаны из золотой бумаги или золотая бумага из звезд?
Майкл не ответил. Да Джейн и не ожидала ответа. Она понимала, объяснить это может только кто-нибудь гораздо мудрее Майкла.
Глава 9. История Джона и Барбары
Джейн и Майкл ушли на день рождения. Они оделись во все самое нарядное. И Эллен, увидев их, воскликнула, что они "красавчики, прямо с витрины".
Весь день в доме было так тихо, точно дом о чем-то задумался или, может, задремал.
Внизу на кухне миссис Брилл, водрузив на нос очки, читала газеты, Робертсон Эй сидел в саду на скамейке и усердно предавался лени. Миссис Банкс устроилась на софе в гостиной, подложив под ноги подушечку.
В комнате наверху Мэри Поппинс просушивала на каминной решетке одежду детей, а солнечные лучи лились в окно, расцвечивая стены, и плясали в кроватях, где лежали близнецы.
-- Пожалуйста, сдвиньтесь немного. Вы светите мне в глаза, -- сказал Джон громко.
-- Прости, но это невозможно, -- ответил один луч. -- Нам ведь надо обежать всю комнату. Так заведено испокон веков. Мы движемся весь день с востока на запад, и эта комната как раз у нас на пути. Советую тебе зажмуриться, и я как бы исчезну.
Золотистый столп лучей наискось падал в комнату. Он двигался довольно быстро, вняв, без сомнения, просьбе Джона.
-- Какие вы нежные и теплые. Я так вас люблю, -- сказала Барбара, стараясь поймать в кулачок хотя бы один луч.
-- Милая девочка, -- ответили лучи и стали гладить ее щечки. -- Тебе нравится, как мы ласкаем тебя? -- видно, им приятно, когда их любят.
-- Очень! -- вздохнула с наслаждением Барбара.
-- Слова! Слова! Слова! Я нигде не слышал столько слов, как в доме N 17 по Вишневой улице. В этой комнате всегда кто-то болтает, -- проверещал в окне чей-то голос. Джон с Барбарой повернули головы. Это был Скворец, живший на верху дымоходной трубы.
-- Нет, как вам это нравится! -- быстро обернулась Мэри Поппинс. -- Посмотрел бы на себя. День-деньской прыгаешь по крышам и проводам. И без умолку трещишь, чирикаешь, орешь. Ты своим гамом мертвого разбудишь! Воробьи и те тише себя ведут.
Скворец склонил голову набок и глянул на нее одним глазом сверху оконной рамы.
-- Ну и что? -- ответил он. -- У меня уйма дел: консультации, дискуссии, диспуты, переговоры. Вот целый день и нет языку покоя.
-- Бедный язык, -- съязвил Джон.
-- А я, между прочим, молодой человек, не с вами разговариваю, -- Скворец гордо тряхнул крылышками и слетел на подоконник. -- И уж, во всяком случае, не тебе это говорить. Кто в субботу чуть не весь день голосил?
-- Но я же не болтал языком, -- смутился Джон. -- У меня животик болел.
-- Знаем, как болел! -- Скворец с подоконника перелетел на шишечку кроватки, где лежала Барбара, и сказал тихим, вкрадчивым голосом:
-- Есть сегодня что-нибудь вкусненькое для скворушки, Барбара?
Барбара села, держась за кроватку.
-- Вот тебе половинка овсяного печенья, -- протянула она в кулачке угощенье.
Скворец мгновенно вспорхнул с кровати, схватил кусочек печенья, вернулся на подоконник и стал быстро-быстро клевать.
-- А где твое спасибо? -- укорила Скворца Мэри Поппинс, но печенье было такое вкусное, что Скворец никого и ничего не слышал. -- А спасибо где?-- громче повторила Мэри Поппинс.
-- Что такое? Ах, дорогуша, занимайтесь своим делом. У меня нет времени на всякие церемонии. -- И он склюнул последнюю крошку.
В комнате воцарилась тишина. Джон, нежась в солнечных лучах, схватил свою голенькую ножку, сунул пальцы в рот, где уже белел первый зубик, и стал водить ими по губам.
-- Что с тобой? Зачем это? -- засмеялась Барбара. -- Сейчас тобой никто не любуется.
-- Знаю, -- ответил Джон, ведя ножкой по губам, точно играл на губной гармошке, -- но надо практиковаться. Взрослые от этого балдеют. Ты обратила внимание, тетушка Флосси увидела вчера этот фокус и чуть с ума не сошла. Столько глупостей наговорила -- я и птенчик, и умничка, и золотце -- словом, седьмое чудо света. Слыхала что-нибудь подобное? -- Джон выпустил изо рта ножку и захохотал, вспомнив тетушку Флосси.
-- Мои штучки ей тоже нравятся, -- без тени хвастовства заметила Барбара. -- Я начну снимать и надевать пинетки, а она мне -- ты такая сладенькая, я тебя сейчас съем, смешно, да? Если я говорю, что съем, значит, и правда съем, например, яблоко или печенье. А у взрослых ничего не поймешь. Говорят одно -- делают другое. Как ты думаешь, она понарошку хочет меня съесть?
-- Конечно, понарошку. Это они так шутят. Мне никогда не понять взрослых. Они все-таки очень глупые. Даже и Джейн с Майклом не всегда умными назовешь.
-- Да, -- согласилась Барбара, сосредоточенно стаскивая пинетки.
-- Например, они никогда не понимают, о чем мы говорим. Но самое страшное, они вообще не понимают ничей язык. Я сам слышал, как Джейн сказала: вот бы понять, что говорит ветер.
-- И я удивляюсь на Майкла. Только и слышишь: "Ах, как поет скворец -- ти-ви, ти-ви!" Да разве скворец поет? Он просто говорит, как мы с тобой. А уж от мамы с папой, конечно, и ожидать нечего. Они просто ничегошеньки не понимают. Но Джейн с Майклом, кажется, должны бы понимать...
-- А они раньше и понимали, -- вмешалась Мэри Поппинс, складывая стопкой ночные сорочки Джейн.
-- Что? -- воскликнули близнецы. -- Понимали язык скворца и ветра?
-- Да, и язык деревьев, солнечных лучей, звезд.
-- Но как они могли разучиться? -- Джон наморщил лобик, силясь постичь причину такого несчастья.
-- Ты хочешь знать? -- проверещал Скворец таким тоном, точно хотел сказать: а я знаю, как.
-- Выросли и забыли, -- объяснила Мэри Поппинс. -- Барбара, надень, пожалуйста, пинетки.
-- Глупая причина, -- сказал Джон, сердито на нее глядя.
-- Может, и глупая, но это факт, -- Мэри Поппинс нагнулась к Барбаре и крепко-накрепко завязала пинетки.