Мерле скорчила озорную гримаску:

— Хорошо, что мы не из высшего общества. Нашу прогулку бы осудили.

— Плевать нам на высшее общество.

— Я тоже так считаю!

Бок о бок, но не притрагиваясь друг к другу, брели они вдоль канала. Музыка становилась все тише и вскоре осталась где-то позади. Вода ритмично плескалась о каменные бока канала. Где-то над ними на чердаках и в лепнине домов ворковали голуби. Наконец они завернули за угол, где уже не было ни фонариков, ни света.

— Тебе приходилось ловить зеркальных духов? — спросил Серафин через некоторое время.

— Духов? Ты думаешь, это духи живут в зеркалах?

— Мастер Умберто говорит, что там души людей, которых Арчимбольдо заколдовал.

Мерле рассмеялась: — Ты ему веришь?

— Нет, — серьезно ответил Серафин. — Я сам больше их всех знаю.

— Но ты же ткач, а не зеркальщик.

— Я только два года как ткач. А раньше по всей Венеции мотался, везде побывал.

— Родители у тебя есть?

— Откуда мне знать. Покамест они меня не искали.

— Но ты ведь и в приюте не жил.

— Нет. Я жил на улице. Как уже сказал, — везде и всюду. За это время много чего узнал и повидал. Не каждый знает…

— Как крыс потрошить до того, как их жарить? — не удержалась Мерле.

Он состроил смешную рожу.

— И это тоже. Но не только.

Мимо них пробежала черная кошка, повертелась вокруг и ни с того ни с сего прыгнула на Серафина. Но без всяких враждебных намерений. Напротив, она удобно устроилась у него на плече и заурчала. Серафин не шикнул на нее, а стал ласково поглаживать.

— Ой, да ты вор! — ахнула Мерле. — Только воры дружат с кошками.

— Потому что мы — бродяги, — улыбнулся он. — У воров и у кошек много общего. А кое-чем мы помогаем друг другу. — Он вздохнул. — Но ты права. Я рос среди воров. В пять лет уже стал членом гильдии, а потом и мастером.

— Мастер-вор! — Мерле не могла прийти в себя от изумления. Мастера воровской гильдии были самыми искусными карманниками Венеции. — Но тебе ведь нет и пятнадцати!

Он кивнул.

— В тринадцать я уже бросил гильдию и поступил в услужение к Умберто. Такой, как я, ему очень нужен. Не каждый может ночью влезть в окно любого дома и доставить дамам заказанное платье. Ты наверно знаешь, что многие мужья запрещают своим женам иметь дело с Умберто. Слава у него… — …плохая?

— В общем, да. Его платья делают людей стройными. Какой женщине хочется, чтобы ее муж знал, что на самом-то деле она — бочка винная. Говорят об Умберто немало плохого, а работа приносит ему хорошие барыши.

— Но ведь мужья все равно видят правду, когда их жены… — Мерле чуть смутилась. — Когда они раздеваются.

— Жены умеют мужьям голову заморочить. Свет погасят или чем-нибудь напоят. Женщины хитрее, чем ты думаешь.

— Я тоже женщина!

— Да, года через два.

Она от возмущения остановилась.

— Мастер-вор Серафин, я не думаю, что ты так хорошо знаешь женщин, чтобы так говорить, хотя и знаешь, где они свои кошельки прячут.

Черная кошка зашипела на Мерле с плеча Серафина, но Мерле на нее не взглянула. Серафин шепнул что-то кошке на ухо, и та успокоилась.

— Я не хотел тебя обидеть. — Он в самом деле опешил от ее взрыва негодования. — Правда, не хотел.

Она испытующе взглянула на него.

— Ну, ладно. На первый раз прощаю.

Он склонился перед ней так низко, что кошка, испугавшись, вцепилась ему в рубашку. — Моя вам глубочайшая благодарность, милостивая госпожа.

Мерле отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Когда она снова посмотрела в его сторону, кошки уже не было. Там, где коготки впивались в его плечо, на рубашке краснели кровавые пятнышки.

— Больно было? — спросила она озабоченно.

— А что больнее? Когда зверек царапает или когда человек кусает?

Она предпочла промолчать. И быстро пошла вперед. Серафин поровнялся с ней.

— Ты собирался мне рассказать про зеркальных призраков, — сказала она.

— Разве я собирался?

— Тогда бы ты о них не заговорил.

Серафин кивнул.

— Верно. Только… — Он вдруг умолк, остановился и прислушался к ночным шорохам.

— Что там?

— Пш-ш, — прошипел он и мягко приложил палец к ее губам.

Она старалась хоть что-нибудь расслышать в темноте. В узких переулках и на водных улицах Венеции часто раздаются странные звуки. В тесных проемах между домами любое звучание искажается до неузнаваемости. Лабиринт переулков и тупиков выглядит по ночам вымершим, одинокие прохожие предпочитают в такие часы главные городские дороги, так как бандиты и убийцы облюбовали кварталы города. И когда среди обветшалых домов порой раздаются крики, стоны или просто поспешные шаги, гулкое эхо тут же передается дальше, многократно повторяясь и видоизменяясь. Если Серафин в самом деле услышал что-то из ряда вон выходящее, это еще ничего не значило: опасность могла поджидать за поворотом, но могла таиться далеко отсюда.

— Солдаты! — еле слышно сказал он, схватил за руку не успевшую опомниться Мерле и быстро потащил ее к одному из тех крытых проходов, что строились в Венеции поверх многих узких каналов и где ночью темно, как в преисподней.

— Ты уверен? — прошептала она ему почти в щеку и почувствовала, что он кивнул.

— Двое верхом на львах. За углом.

Через минуту она увидела двух гвардистов в мундирах, с мечами и ружьями, сидевших на серых базальтовых львах. Цари природы медленно прошли со своими всадниками мимо входа в деревянный туннель. Они двигались с удивительной грацией. Львы были высечены из тяжелого камня, но ступали мягко, как домашние коты. При этом их когти, острые, как клинки, оставляли на мостовой глубокие царапины.

Когда патруль удалился на значительно расстояние, Серафин прошептал:

— Некоторые из солдат знают меня в лицо. Мне с ними лучше не встречаться.

— Еще бы им не знать того, кто в тринадцать лет был уже мастер-вор.

Серафин самодовольно улыбнулся:

— Возможно.

— Почему ты бросил гильдию?

— Старшие мастера злились, что я больше них добычи приносил. Наговаривали на меня всякое, старались из гильдии выжить. Я решил сам уйти. — Тут он вышел из темного перехода в переулок под тусклый свет газового фонаря. — Иди сюда, я обещал тебе рассказать о зеркальных духах. Но сначала мне надо тебе кое-что показать.

Они пошли дальше по бесчисленным переулкам и по связующим улочки дощатым переходам, сворачивали то направо, то налево, переходили под арками ворот и под рядами натянутых между домами веревок с простынями, похожими на шеренги белых привидений, построенных для парада. По дороге им не встретилось ни единого прохожего. Такова одна из особенностей этого самого удивительного из всех городов мира: ночью, а порой и днем, можно пройти не один километр и никого не увидеть, кроме кошек да крыс, шныряющих в поисках поживы.

Переулок, по которому они шли, уперся в поперечный канал. По берегам канала не было пешеходных дорожек, фундаменты домов тонули в воде. И моста нигде не было видно.

— Тупик, — проворчала Мерле. — Придется повернуть назад.

Серафин покачал головой.

— Нет, мы как раз там, куда я шли.

Он наклонился немного вперед и поднял голову к небу, к черной расщелине между домами. Потом посмотрел в воду.

— Видишь, вон там?

Мерле подошла и встала рядом. Посмотрела на слегка колышущуюся поверхность воды, туда, куда был нацелен его палец. С канала, у берегов затянутого водорослями, тянуло гнилью, но она не обращала внимания на запах.

В воде отражалось одно светлое окно, одно единственное. Оно находилось на втором этаже дома на той стороне канала, который был не более пяти метров шириной.

Не понимаю, что ты хочешь сказать? — спросила она.

— Видишь свет в окне?

— Вижу.

Серафин вынул из кармана серебряные часы, очень дорогие, по всей видимости, времен его успешной воровской карьеры. Нажал на часах кнопку, и крышка открылась.

— Десять минут двенадцатого. Мы пришли вовремя.

— Ну и что?