-- Эге-гей, братия, принимайте продукты! -- крикнул я и плюхнул свою ношу на разделочный стол. -- Добытчики рыбки вам расстарались!

Хотелось бы сказать, "зычно крикнул", но, увы -- голос у Лисапета сухой и дребезжащий, так что скорее это можно охарактеризовать словами "шибко громко проскрипел".

-- А,брат Прашнартра и послушник Тумил! -- монастырский шеф-повар, прозываемый за глаза "Святая Кастрюлька", выскочил из-за обильно парящего чана. -- Мы вас позже ожидали. Свежая? Как хорошо, акурат успеем на жареху. Хотя уж и не знаю, будет ужин с этой суетой или нет.

-- Ты мне это прекрати, брат Трундналини. -- я помахал пальцем перед носом Кастрюльки. -- Как это можно, от века установленный порядок нарушать? Так и Вселенская Гармония рухнуть может.

-- Ну, это тебе виднее, брат, ты благодати сподобился, с рыбами разговариваешь...

Едрить! Пошутил,называется! Они что, за чистую монету это приняли?

-- ...а только ты знаешь, с такими новостями Гармония, она того. Потерпит.

-- Гармония, конечно, потерпит. А вот я -- нет, потому как жрать охота. Что у нас тут вообще происходит?

-- Погоди, я сейчас. -- брат-кормилец метнулся к сковороде, и начал на ней что-то перемешивать.

-- Спрячь котомку за спину. -- я ткнул Тумила локтем в бок. -- И ни слова про то, что в ней еда.

Тот сделал вид, что наклонился поправить ремешок на сандалии, а когда поднялся, наш НЗ был уже надежно спрятан у него под плащом. Умный парубок растет, ну прям как я сам.

-- Гонец из столицы прибыл. -- вернулся к нам брат Трундналини.

-- А то я это, увидав десяток Блистательных во дворе, не понял. Ты б что-то не столь очевидное сказал что ли. Например, что он привез срочные вести. -- я фыркнул. -- Куда и зачем настоятель собрался?

-- Нет, Прашнартра, что ты, отец Тхритрава никуда не едет!

-- Да? -- я скептически хмыкнул. -- Если бы ты сказал, что на ужин будет зажаренная на вертеле свинья, то и то это было бы не столь удивительно, поскольку его рыдван стоит во дворе, и уже запряжен.

-- Свининки бы к празднику неплохо, конечно, да не разводит хрюшек в долине никто... -- пробормотал Святая Кастрюлька. -- А насчет кареты настоятеля, это ты зря так. Красивая она, представительная, и удобная -- на цепях, для мягкости хода. Не то что у иных прочих -- телега-телегой, даром что в позолоте...

-- Брат Трундналини, сколько лет мы с тобой знакомы? -- мягко спросил я.

-- Да изрядно уж... -- он озадачено почесал в затылке. -- Лет семь как.

-- А скажи,за все эти годы я хоть раз твою стряпню хаял?

-- Всякое промеж нами бывало, брат Прашнартра, -- протянул он задумчиво, -- но такого чтобы ты про мою готовку плохое сказал, честно говоря, не припоминаю.

-- А вот послушник Тумил, он хоть раз дурное что про это говорил?

-- Ну что ты, конечно же нет. -- лицо повара приобретало все более и более недоуменное выражение.

-- Так скажи мне, родной, -- не дай Солнце, конечно, -- какого ж рожна ты нам тут по ушам каретой ездишь? -- взъярился я. -- Расскажешь ты уже, что за вести привез гонец, и кто в настоятелевой колымаге куда настропалился?!!

-- Ах ты об этом все... -- брат-кормилец понизил голос, чтобы его помощники, прислушивающиеся к нашей беседе, не подслушали (хотя,держу пари, скорее для пущего драматического эффекта -- не могли они новостей не знать). -- Брата Шаптура в столицу вызывают.

-- Да ты что? -- я подпустил в голос ноток недоверия. -- А нахрена? В смысле, зачем бы он там кому сдался?

-- Ну, ты знаешь ведь, он, говорят, тоже благодати сподобился, молитвами исцеляет. Мне-то недосуг хворать, а вот те, кого он пользовал, такое бают... Да кому я рассказываю?!! У твоего ложа, когда ты простуженный валялся, на него ведь и снизошло.

Ну так-то, да. С моей легкой руки исцеление молитвой ему действительно приписали, было дело. Отец Тхритрава, когда до него донесли этот бродящий промеж монахов шепоток, мигом сообразил, как из слухов можно делать деньги.

Кто обычно шляется на богомолья? Либо шибко верующие, либо шибко больные. Ну еще есть такие, что два в одном.

Отсюда вывод -- если в монастыре завелся хоть что-то из себя представляющий врач, его надо срочно продемонстрировать общественности, дать ему кого-нибудь показательно исцелить, и тогда "сарафанное радио" разнесет весть во все концы, творчески домыслив и приукрасив произошедшее.

В обитель Святого Солнца и так всякие хворые толпами шлялись, водички целебной из источника попить (на вкус -- сущие "Есентуки N17"), а когда слух прошел о "святом монахе"... Последний месяц от страждущих отбоя не было, и каждый нес в монастырскую казну хоть небольшое, да пожертвование.

Хотя, надо признать, брат Шаптур действительно оказался неплохим лекарем, и ставил на ноги примерно девятерых из дюжины. Чего ему с такими талантами приспичило в иноки податься?

-- Ну снизошло, или снизоехало, это я, положим не знаю... И кто у нас такой важный помирает? -- спросил я.

-- Царь. -- скорбным голосом сообщил повар. -- Совсем не встает уже больше седьмицы, и с каждым днем все слабее и слабее. Примас всех самых достойных во дворец отправил, вести молебны за здравие государя, сам ежедневно проводит жертвоприношения Великой Дюжине и Троим Святым, да что-то не помогает.

-- Интересно, а лекарства вместо молитв они Кагену давать не пробовали? Слыхал, что это помогает. -- буркнул я себе под нос.

Но Трундналини меня не услышал -- Остапа уже несло.

-- Тут приближенные царю и донесли, так мол и так, есть в Обители Святого Солнца просветленный монах, исцелил тетку князя Катапетского. Государь брата Шаптура доставить к себе и повелел. Срочно.

Да уж, когда помираешь -- хватаешься за любую соломинку, кому это знать, как не мне...

-- А срочно, это что, прямо сегодня выезжать? -- поинтересовался я.

-- Ну разумеется! -- воскликнул брат-кормилец. -- Как же иначе-то? Царский указ!

-- Что-то мне кажется, братья, что вы тут все в монастыре, в заботах о душах людских, совсем из ума выжили. На улицу-то гляньте, вечер уже вот-вот настанет. Куда они поедут на ночь глядя, хотелось бы мне знать? Засветло и верхами до крепости уже не добраться, а в настоятелевой колымаге хорошо, если половину пути сделают. И свите гонца хоть чуточку отдохнуть неплохо бы, а то того гляди от усталости на землю начнут падать.

-- Блистательные перезревают усталость, голод и боль. -- подал голос Тумил.

-- Конечно, ведь это они едут верхом, а не на них. -- огрызнулся я. -- Коняшек бы хоть пожалели, в чем бессловесные твари-то виноваты, если люди такие дятлы? Выехали бы поутру, едва рассветет, и толку было б больше.

-- Ох, а ведь прав ты, брат Прашнартра, не успеют они засветло до Благословенной Заставы доехать. -- согласился Трундналини. -- Что же делать-то?

-- И это ты у меня спрашиваешь? -- я усмехнулся. -- Вообще-то, я тут простой монах, а ты в обители четвертый по статусу человек, после настоятеля, хранителя Реликвии и кастеляна. А то, что ты о своем членстве в монастырском Совете Благих предпочитаешь не помнить, этого ну никак не отменяет. Сходил бы к отцу Тхритраве, поделился умной мыслью -- глядишь, и послушают тебя. Заодно спасешь ужин с Вселенской Гармонией, да и перед столичными гостями блеснуть своим поварским искусством сможешь -- не с гостевых домов же им еду таскать станут.

-- А и то верно. -- воодушевился брат-кормилец. -- Гонцу с сопровождающими, наверняка, келии выделят в монастыре, значит и трапезничать они будут с братией.

-- Вот-вот. -- кивнул я. -- На царских пирах дворцовую стряпню с твоими блюдами будут сравнивать. Так ты ведь, знаю, обитель-то не посрамишь, утрешь нос столичным зазнайкам.

Есть за Святой Кастрюлькой небольшой грешок -- он, как повар, безумно тщеславен. Теперь в лепешку расшибется, но на ужин будет нечто особенное.

Если, конечно, Тхритрава голосу разума внемлет, на что мое брюхо очень надеется.