А на утро они сговорились, и вот парочка явилась.

Теодор из Буа пошел им навстречу, раскланиваясь еще издали. Ах, Теодор даже дрожал от радости и беспокойства, и, разумеется, ему было из-за чего волноваться. И вот он решает, что самое подходящее будет принять полушутливый тон, и когда Марианна говорит: «Здравствуйте», – Теодор отвечает:

– Как же, здравствуйте, здравствуйте и добро пожаловать!

Но, впрочем, он был чрезвычайно вежлив и говорил о благодарности, даже о высокой чести.

Когда лодки отчалили от берега, Теодор преподнес берегу и местечку огромный сюрприз: он закатил салют. Да не обыкновенными, простыми выстрелами заячьей дробью, а в десяти местах, в горах, он заложил в ямы динамиту и теперь взорвал его, даже земля задрожала. Народ закричал «ура».

– Словно король отправляется в путешествие! – сказала Марианна.

– Королева! – возразил Антон и поклонился ей.

– У меня еще десять выстрелов для обратного пути, – сказал Теодор из Буа, сняв шляпу.

И, мало того, открыл вдруг граммофон, и в трубу загремело:

God save the King.

– The Queen! – сказал Антон и поклонился. А Теодор взялся за шляпу.

Бедненький коротышка Теодор, и он тянулся туда же! Бедный? Ха, он был сущее золото. Он суетился и немножко куражился, теперь в смущении своем он вообразил, что ему надо быть веселым и оживленным, бывают же такие странные фантазии; но парень имел вес в других делах, и там он стоил дюжины.

«Этакие выстрелы, и этакая музыка, и этакий праздник!» – думал он. А весь Сегельфосс сидит и завидует, в этом он ни на минуту не сомневался. Вот у него целая лодка с одними только съестными припасами и напитками, лодкой правит хозяин гостиницы Юлий, пекарь и Нильс-сапожник. Все трое будут прислуживать.

– За нами идет еще лодка, – сказала фрекен Марианна.

– Это наше продовольствие, – ответил Теодор, прикладывая руку к шляпе.

Он постоянно прикладывал руку к шляпе и держался, как солдат, отдающий честь. Он придумал это неожиданно, и это была чертовки бравая выдумка! Позже вечером он надумал еще другое: отдавая громким голосом приказания прислуге, он заканчивал их своим именем, словно подписывался: «Теодор Иенсен, – говорил он, – весь бодрость и оживление. Он нарядился сегодня в новый полосатый костюм и был неотразим, на ногах башмаки – бог знает, откуда он их выписал, из Китая или из Вены». «Из Вены!» – говорил Теодор. А башмаки были страшно острые и расшитые, с гетрами из желтого бархата, – нет, это были специально придуманные башмаки, и на них не хватало только серебряных бубенчиков.

Двинулись в путь при всеобщем благодушии, с песнями, при ясной погоде. Барышни сегодня отличались одной особенностью: почти ни у одной не было гребня в прическе. Но они были все же очень веселы, как будто гребни нынче совсем вышли из моды. И во всем царило такое же настроение. Море простиралось неподвижное и блестящее, как огромнейший, залитый солнцем, лист жести; от села подплывает еще несколько лодок, и все их радостно приветствуют.

– Мы слышали страшную стрельбу, – говорят с лодок.

– Вот и отлично, – отвечает Теодор.

Народу набралась уйма, и хорошо, что была целая лодка с провизией.

Но вот прямо против них появилась новая шлюпка, она шла от дальних шхер, а так как она была свежевыкрашена и блестела, солнце ударяло в нее, и она была похожа на маленький кораблик с золотой грудью. В ней сидели дамы из семейства Генриксен с дальних шхер.

– Мы услышали страшный гром и стрельбу, – сказали они.

– Вот и отлично, – отвечал Теодор, прикладываясь к шляпе, – мы едем на праздник, поворачивайте и поезжайте с нами, с почтением Теодор Иенсен.

Они поехали, все ведь поехали, хозяин был неотразим.

– Надо было известить Виллаца, – сказала Марианна Антону.– Может быть, он тоже поехал бы.

– Я вообще не решаюсь являться в этот раз к Виллацу, – ответил Антон.– Я повздорил с ним в прошлый раз. Нынче я буду здесь инкогнито.

– Почему не поехали ваши сестры, Теодор? – спросила Марианна.

Теодор забыл приложиться к шляпе:

– Мои сестры? Нет, фрекен Хольменгро, мои сестры только и думают, как бы вышвырнуть меня вон, они сумасшедшие, они погубят сами себя, а не меня. У меня ведь сейчас моя собственная фирма! – И Теодор разъяснил все обстоятельно и без всякого ломания, потому что здесь он чувствовал под собой твердую почву. В заключение он рассказал, что даже и не обедает дома, а ходит в гостиницу, все из-за сестер.

Солнце быстро снижается, и наступает пышный закат, румянец его ярче золота и крови, и словно беззвучный гром тонет он в море. На маленьком островочке сидят две большие чайки грудью прямо против вечернего багрянца, и кажется, будто они из розового шелка. Они поворачивают головки и следят глазами за лодками, но не снимаются с места.

Марианна чуточку задумчива, она говорит:

– Какой мистический вид у этих чаек, они живут в своем мире и, может быть, там они высокопоставленные птицы, всеми уважаемые птицы. Так что если б они сейчас умерли, о них, может быть, стали бы очень горевать в царстве чаек!

Странные слова, но Теодор почувствовал, что они ему очень приятны и удивительно мягки. Он захватил с собой маленький подарочек для фрекен Марианны за то, что она была так добра и поехала с ним сегодня, ах, просто маленький носовой платочек в тридцать пять крон, коммивояжер сказал, что его не стыдно подарить и принцессе. Но теперь нужно, чтобы фрекен Марианна в течение вечера потеряла свой.

– Скоро мы приедем? – спросил Антон.

– Да. Это вон там, где флаг.

– Вы и там тоже подняли флаг?

– У меня не только флаги. Когда стемнеет, мы зажжем факелы и плошки.

Оказалось, что Теодор заранее послал людей все приготовить. Все высаживаются на берег и идут к избушке. Немедленно появилось вино, стаканы и печенье для подкрепления души. И пока повара и виночерпии разводят костер и накрывают столы, Теодор ведет гостей погулять по птичьему острову. Он здесь постоянный гость и все знает. «Когда-то это был наш остров!» – думают, верно, дамы с дальних шхер. И это правда. Но в свое время у Генриксена с дальних шхер был крупный и опасный долг, и таким образом птичий остров перешел к Теодору из Буа. Все переходит из рук в руки.

Остров сейчас необитаем, птицы улетели, гнезда их пусты, пух собран в последний раз, виднеются только маленькие крыши над гнездами, ожидающими прилета новых птиц на будущий год. Запоздалая морская сорока с писком проскакала на длинных красных ногах по обнаженному от прилива берегу, кругом острова покачивались на волнах чайки.

Всюду было одно и то же, и все осмотрели быстро, вечер затуманился, у избушки уже зажглись факелы и плошки. Трое, приставленных к провизии, работали по инструкции и работали хорошо, хотя пекарь пропил свою собственную пекарню за стойкой у старика Пера из Буа, так что нынче вечером ему доверили продавать только хлеб и печенье; напитками же заведовал хозяин гостиницы Юлий. Он уже расставил вино и красивые стаканчики для господ в избушке, и шипучку со спиртом на длинных столах на вольном воздухе.

– Настоящий виноградный спирт! – сказал Теодор, давая читать этикетку.

– Да, уж на Теодора можно положиться! – загудела молодежь.

А когда появились на столе закуски, то оказались они самыми лучшими, какие могла раздобыть гостиница Ларсена, и публика пила шипучку со спиртом и ела бутерброды с лососиной, и со свиной грудинкой, и с малиновым вареньем; и все ведь столько наслышались об этих лакомствах, что, пока ели, нахохотались до того, что слезы катились градом.

– Только бы нам не попало за это по парику! – говорили гости, пуская самые тонкие намеки. Но выпив побольше, расхрабрились и говорили: – Только бы нас не арестовали! Юлий был занят в избушке и не слыхал никаких злых шуток, он подавал господам, какие там поместились, и для этого стола Теодор дал ему лучшие консервы, а кроме того были холодная птица и мармелад, и яйца в трех видах, и пирожки, и морошка. А по части напитков было пиво и красное вино, а к птице – корзина шампанского. Юлий великолепно изучил весь порядок по поваренной книге и разузнал у коммивояжеров.