— Помнишь меня?

Я отрицательно мотнул головой. Алифи пояснил:

— Дворец. Галерея. Ты тогда еще прыгать вниз собирался.

— Да не собирался я никуда прыгать, — я наконец-то вспомнил чопорного Алифи-поэта с серебряной серьгой в ухе.

Этот Алифи был единственным, кто проголосовал против моей смерти.

— Зачем моих друзей убил, Высший? Не надоело убивать?

Мне больше некуда было идти и нечего бояться. Прошло столько времени в этом мире, а я так ничего и не приобрел, оставшись, словно дед из русской сказки, у разбитого корыта. И золотой рыбки нет. И уже не будет.

— Слышишь, Высший? Зачем ты их убил? Или тебе все равно — кого, лишь бы потроха на ветер?

— Уймись, буйный, — прервал меня воин. — Нечем барр Бравину больше заниматься, как о твоих приятелей руки марать. Вот я с ними побеседовал немного, это — да, но мягко, бережно. Ты ж посмотри на меня, разве я могу кого-то убить? — чуть насмешливый голос вернул спокойствие. — Ничего, поспят немного и в себя придут. Хочешь, я им даже сказку расскажу. Ты, главное, сделай то, зачем мы сюда пришли, и все будут живы. И даже ты.

Я непонимающе уставился на Высшего. Он что, предлагал мне сделку? Мне, связанному словно кулек с подарками? Что я мог ему дать? Чем помочь? У меня не было сил искать ответы на вопросы. Ни сил, ни желания. Кончились. Все. Alles, который капут.

— Что тебе надо, Высший?

— Что нам нужно, я расскажу, когда время придет. А пока давай, сядем поудобнее, — учитывая, что стул в комнате был один, заклинатель не мудрствуя лукаво устроился прямо на невысоком столе, смахнув рукой толстый слой пыли. — И ты тоже, давай, не стесняйся. Убивать тебя сразу мы не будем, не переживай. Так, руки. Ты же неприятности нам устраивать не будешь?

— Не буду, — буркнул я.

— Нет, не верю. Мутный ты тип, Мор, поэтому со связанными руками посидишь. Ну что ж. Есть у меня россыпь ответов на твои незаданные вопросы. Чтобы не затягивать время, я себя их задам и сам отвечу. Почему мы сюда пришли? Очевидно, за тобой. Я думаю, ты понимаешь, что кроме тебя здесь нам никто не интересен. Предупреждаю сразу, если надо будет пожертвовать городом и всеми его жителями — я на это пойду, даже не задумываясь. Так что буянить не стоит. Теперь, что в тебе такого особенного? Ответ на этот вопрос, мне кажется, ты уже знаешь сам, но не всё. Дело в том, что ты успешный результат одного очень важного эксперимента. Единственный успешный. И нам важно знать, что в тебе такого особенного, какое сочетание обстоятельств позволило тебе стать тем, кто ты есть.

— Изучать меня хотите? — почему-то стало смешно. Смешно и горько.

— Можно и так сказать, но и это еще не все. У нас проблемы, Мор. У Владыки, у меня, у моей страны. И у тебя, я вижу, тоже проблемы. Я хочу с твоей помощью попробовать решить наши общие проблемы, поэтому тебе все равно пришлось бы идти с нами. Как раз в пути и побеседуем. Мне нужно немногое — твое послушание и готовность сотрудничать.

Я смотрел на худого Алифи, кивал в такт его словам, думая о том, что так просто послушаться, закрыть глаза на все и передоверить свою жизнь, свою судьбу в руки других, более достойных, более умных и более сильных. Например, этому магу, так легко поставившему меня на место. Показавшему, чего стоят мои возможности и умения. И оказалось, что цена им — полмедяка, достаточно, чтобы в мирное время в цирке с фокусами выступать. Или вот этому воину, что присел напротив. Его насмешливые глаза не давали оснований сомневаться в его способностях, его силе. Быстрый. Опасный. Пожалуй, самый опасный из тех, кого я здесь видел.

Может, действительно, они лучше знают? Забыть про все и согласиться?

— Я не могу, Высший.

Вышло время для бунта, и я ответил тихо, чуть слышно. Но Алифи услышал и вопросительно поднял брови.

— Мор, мы же договорились, все вопросы и ответы даю я, ты просто слушаешь. Ты, вообще, себя в зеркале видел? Тобой сейчас только детей пугать, не навоевался еще? Не наспорился? Ладно, добавлю тебе вопросов на сладкое. Что будет с ними? — он кивнул в сторону двух тел, лежащих возле темной стены. — Твои друзья умрут к утру, и только в наших силах их спасти. Ты же понимаешь, что просто так мы помогать не будем, нам нужна веская причина. Ну, и еще один повод идти с нами самостоятельно, а не волоком за лошадью, — я могу тебя научить правильно использовать силу … А теперь спроси: кто еще, кроме меня, способен тебя научить, и главное, захочет это делать?

— Я не пойду по своей воле, Высший, — я вновь перебил заклинателя. Знаю, что нельзя. Знаю, что не в том положении — не имеет значения.

— Тогда ты пойдешь по нашей воле, — усмехнулся молчавший до того Малый и поднялся на ноги.

— Ты задал много вопросов, но забыл задать главный, Высший.

Я обращался не к воину, он был мне незнаком, еще непонятен, и не было времени в чем-то или в ком-то разбираться. Я говорил с Бравином, спасшим меня однажды во дворце и пришедшим за мной еще раз. С магом, философом и поэтом. С Алифи, который мог понять, что человек — не собака.

— И какой же вопрос я забыл задать?

— Почему я не согласен? Что я теряю?

Воин подошел ко мне вплотную, поднял длинными узкими пальцами мой подбородок и, глядя прямо в глаза, медленно произнес:

— Не зарывайся, мелкий. Твои потери здесь никому не интересны. Ты хочешь жить? Чтобы твои приятели остались живы? Тогда ты побежишь вприпрыжку за нами и через каждые два прыжка на третий будешь спрашивать, чем помочь.

— Подожди, Малый, дополнительная информация редко бывает лишней, — барр Бравин повернулся ко мне. — Ты хочешь нам что-то рассказать? Говори, только быстро.

Я не стал смотреть ему в глаза, это ничего не решило бы. Казалось, судьба, наконец-то, выбросила мне две шестерки в кости, что еще нужно? Неожиданные покровители. Учеба, настоящая, а не та пародия, что была во дворце. Но странная обреченность так и не дала родиться радости. Апатия. И горечь.

— Сюда идут Рорка, Высший. Я сам пригласил их. Понимаешь? Сам. Теперь, если я уйду, у всех этих людей не останется шанса. Ни одного.

— А с тобой, получается, у них шансы есть? — Бравин скептически посмотрел на мою скрюченную, помятую физиономию.

— Нет. Но я эту кашу заварил, мне и расхлебывать.

— Ты понимаешь, что сейчас решаются судьбы мира? Жизни нескольких десятков людей — не более, чем капля в том потоке крови, что зальет землю.

— Я все понимаю, Высший, — я попытался подняться на ноги, но затекшие мышцы подвели, и все, что получилось добиться — нелепо опрокинуться на холодную кровать. Пару месяцев назад я бы попытался еще раз. А потом — еще. И встал бы, я верю в это. И плевать мне было бы на насмешки в глазах наблюдающих Алифи. Теперь же я просто сел обратно и вскинул голову. Сколько еще нужно пройти времени, чтобы я вообще остался лежать?

— Вы воюете за судьбу своего мира. Но что для меня ваш мир? Что в нем мне может быть ценным? Боль, которую он мне принес? Потери? Унижения? Что я получил от вашего мира? Кроме горя? Если он сгорит весь, я не расстроюсь, Высший. Это ваш мир, не мой, и моим он не станет. Мне незачем идти с вами.

Бравин медленно подошел вплотную, стал на одно колено прямо на деревянный пол, положил ладонь мне на затылок и с силой потянул к себе. Лоб в лоб. Глаза в глаза. Отвернуться не получилось.

— Не твой мир, говоришь? А где он, твой мир, чужак? Ты еще грезишь прошлым? Твой мир здесь. Твой мир — это мы.

Нет, не все так просто.

— Мой мир — это люди. Жалкие. Слабые. Никчемные. Никому не нужные. Ни на что не способные. Они сейчас жмутся в страхе по подвалам и руинам. И вот эти двое, что вы бросили, как мешки с мусором. И сотни, тысячи таких же. Они, а не вы. У каждого из нас своя война, Алифи.

— У нас общая война, Мор. Если падет мой мир, то и от твоего ничего не останется.

— Помоги мне, Высший. С вами у этих людей есть шансы. И эти люди имеют право на жизнь. Подари им надежду. Я отплачу. Я отдам все, что имею. Расскажу все, что знаю. Сам. Я помогу — советом, опытом, знанием, своей жизнью — если будет надо. Дай этим людям шанс, Алифи.