Уж Годуяра знал с давних пор, как только приехал к полесью. И князя считал вождём достойным, видя за ним силу, пока он не взял в жёны Любицу, хотя обещал за него выдать. Тогда-то Далебор и понял, что ответ Годуяр не держит слово своё, нарушает. Любица — красивая девка, конечно, но с ней он, как понял только спустя время, назло князю был, да только с каждым годом понимал, что не нужна ему эта связь, что уже тонкой нитью натянулась и готова вот-вот лопнуть. Любица и сама это понимала, потому ревновала страшно да следить за ним начала. От этого и огонь помалу утихал — подозрительностью своей гасила то, что ещё могло меж ними сохраниться. Конечно, лгал ей Далебор, что она одна ему нужна, только чтобы не ярилась особо — уж слишком утомляло. Никогда она его не была и не будет.

А Вейя может стать. Его. Огнём полыхнуло всё, когда в шатёр вошла она, и мужи все до одного, кто за столом сидел, головы повернули, а он вскипел ревностью жгучей. И этот хазарич — Далебор кулаки сжал — как смотрел на неё, глаз не сводил, взгляд такой, будто она его и ничьей больше быть не может. Хозяином себя чувствовал, хоть и в чужих краях. Разгневало страшно, что в спор полез.

Далебор всё ворочался с боку на бок. Теперь жди, когда от князя разойдутся все. Главное, чтобы Вейя вышла поскорей из шатра. Как представится, что степняк ее взглядом касается, разбухало что-то в груди, кололо, но, как назло, не спешила она выходить. А после уже скоро к костру подошёл Земко. И оказалось, давно он уже Вейю проводил на ночёвку.

Далебор вскочил с налёжанного места, будто его по хребту палкой ударили, поспешил было, да себя окоротил малость. Куда он пойдёт, не врываться же в палатку к ней? Князь точно тогда отправит его назад в Кряжич. Да что о нём соратники подумают? Он сотник, а ведётся себя, как отрок, который всё норовит за подол бабский зацепиться.

Побродив по становищу, Далебор несколько раз прошёл мимо палатки, где Вейя притаилась, да не приблизиться особо — повсюду гридни караул держали.

Глава 30

Далебор и сам не знал, какими силами сдержался и ушёл, и то, что гридни поглядывали с какой-то издёвкой — все видели, как он Вейю схватил, не каждый так может сделать, а он позволил себе — разбушевалось ненастье внутри ещё сильнее. Будто приворожённый, отойти от неё далеко не мог. Дыхание стыло от мысли, что другому достанется. И нужно не тянуть, с князем обговорить. А она… Далебор выдохнул — пусть рассказывает, что хочет, от её рук он и погибнуть готов.

Далебор едва не рассмеялся — много же он выпил, раз так думает, только веселье горькой усмешкой оборвалось. В другое время подумал, что ерунда всё — мало разве бывало, что приглянется девка какая-нибудь, и седмица не проходила, он и имя вспомнить не мог. А тут чувствовал, как крюками засела она в самой грудине, и очередной колючий взгляд выворачивал рёбра наружу. Далебор понял это, когда после нападения татей как обезумевший метался по становищу, искал её, а найти не мог, охватывало огнём всё — случилось что с ней. Впервые испуг такой силы пронёсся полынной горечью по горлу, что глаза застелила пелена, и когда нашёл, схватил её, грубо вышло — верно, но он себя и не мог сдержать. Да ответ её резкий как пощёчина увесистая — охолонула, она вырвалась и прочь побежала, пробуждая в нём что-то, чего Далебор только в бою мог испытывать, вынуждая за ней броситься вслед, догнать и...

Далебор остановился. Даже не заметил, как забрёл к степнякам, что встали рядом на ночёвку. Огляделся. Оказалось, что и светать начало — окоём бледнел белой поганкой, неохотно тяжело поднималось ныне око, и ветерок — луговой, бодрящий — носился по возвышенностям, причёсывая траву да гривы ещё сонных коней.

Далебор, ладонь положив на рукоять клинка, поднялся на взгорок. Кто знает, как встретят, кочевью нет доверия никакого, хазаричи, что и кангалы — одного племени-рода, одна кипучая кровь: сегодня мёд в уши льёт, а завтра клинки точат. Навидался Далебор за лето деревень разорённых, много горя народ успел хлебнуть от набегов степняков. В последние урожаи развилось их тьма, всё норовят к лесам подобраться.

Далебор прошёл мимо сбивавшихся ветром костров и сразу на дозорных наскочил. Черноволосые, словно сажей вымазанные, смотрели так, словно самого лютого ворога встретили, впрочем, Далебор смотрел ничуть не дружелюбней. Один, взяв крепко копьё, навстречу шагнул.

— Кто такой? — спросил по-хазарски.

Далебор понял. Конечно, так просто не пустят в сердцевину стана кагановского. А и в самом деле, зачем пришёл? Чего найти здесь хотел? Дурная голова ногам покоя не даёт — как говорила всегда Здешна, бабка всегда в корень зрела, знала всю изнанку его. А голова и в самом деле была тяжёлая, и метались мысли разные беспокойные, мутили душу, в которой так ненастно бились холодными волнами чувства разные да терзания пустые.

— Я сотник княжеский, — ответил Далебор по-хазарски — за время похода перенять успел кое-что, понимал, да вдруг движение уловил взглядом.

За плечо дозорного, покрытого латами, глянул, выхватывая мелькнувший средь возов лик белый и фигурку женскую, закутанную в шерстяную накидку, полыхнули медью, едва свет костра на них лёг, волосы незнакомки. Неужто полянка? Что делает в кагановской дружине?

Она тоже заметила пришедшего поляновского воина, вышла снова. И Далебор рассмотрел её лучше. Молодая, высокая, как Любица, только волосы с рыжиной непослушные в косу нетугую сплетённые. Она удивлённо смотрела на Далебора и всё резче сводила тёмные росчерки бровей. Девица подошла к одному из дозорных, сказала что-то негромко — ветер уносил в сторону обрывки слов, она говорила на говоре полян, но проскальзывали в речи и чужие слова, оттого Далебор прислушивался ещё сильнее.

— Да так, гуляю, — ответил хазарскому воину, глядя на приближавшую к ним полянку.

Дозорные недовольно покосились на сотника, отошли всё же, да всё равно недалеко, чтобы под вниманием держать. Не все же знали ещё, что он княжеский сотник — один из приближенных воинов.

Полянка к костру приблизилась, встав рядом, протянув руки, грея озябшие, видно, пальцы. Далебор подумал, что пленница она, поневоле попавшая в каган, да с каждым мигом в обратном убеждался. И платье под накидкой справное, опрятное, и руки белые, нежные, трудом не заморенные, да и выглядела не истерзанной. Далебор покинул своё место, не спеша прошёл к костру, чуть в стороне от незнакомки встал. Жёлтый свет выхватывал её лик из полумрака, чуть подрагивали ресницы, когда бросала на Далебора быстрый взгляд.

— Как зовут тебя? — спросил, скользя взглядом по тонким плечам и изгибу покатых бёдер под толстой накидкой, ощущая, как поднимается жар от паха к груди.

— Зачем тебе моё имя? — посмотрела недоверчиво из-под полога тёмных ресниц.

Далебор пожал плечом.

— Да не бойся, кусаться не стану, — хмыкнул, всё нахальней оглядывая полянку, — хочу узнать, что такая красавица делает в отряде степняков?

— Что делаю — это тебя не должно волновать, — вздёрнула подбородком, будто обидное что сказал, и хотела было развернуться и уйти, но Далебор путь преградил плечом. Всколыхнулись дозорное неподалёку, и сотнику отойти чуть пришлось, сознавая, что полянка и не так проста, как показалось изначально, положение особое имеет.

Она вскинула на него глаза, пронизывая насквозь ледяными клинками.

— Не задалось знакомство, что ж, жаль, — проговорил Далебор, ощущая, как раздражение колет ветвью шиповника, — видимо, ложиться под кагановского вождя больше выгоды находишь.

Полянка, имя которой он так и не узнал, побледнела будто, сменилась в лице, глаза завлажнились то ли от хлынувшего ветра, то ли и от обиды. Он и не хотел её обижать, но сейчас так гадостно было внутри, что по-другому и не мог. Не привык, что одна девка за другой отпор ему давали. А эта вовсе блудница, выдающая себя за княгиней какую.

— Ступай куда шёл, — бросила слова грубые, будто плевок под ноги.

Глава 31

Далебор опустил голову, хмыкнул.

— Ну как знаешь… — посмотрел исподлобья, бровь подогнув.