И хоть Вейя не смущалась никогда такой похвалы, кою слышала не раз, а с губ княгини не часто то услышишь. Девицы моложе заелозили на лавках, бросая взгляды украдкой друг на друга, затревожились будто о чём-то. Старшие смотрели строго и спокойно, как подобает жёнам.

— Отец сказал, жениха тебе будет сватать. А что же, в Годуче вашем молодцев своих нет? — вдруг подхватила разговор одна из русоволосых девиц, в чертах которых угадывались черты княгини, стало быть, ее дочь.

— Знавана, — строго одёрнула мать. Девица потупила взгляд, сомкнув бледно-розовые губы. — Вейя — гостья наша, — снисходительно продолжила Рознега, — а если отец так решил, значит так тому и быть.

Рознега повернулась к Вейи, улыбнулась мягко, мол, не сердись слишком на дочку. Да Вейя уже привыкла к такому приёму, достаточно было Любицы, которая смотрела будто с высока всё время, надменно. Страшно подумать, как взъярится она, если узнает, что Далебор на другие подолы заглядывается. Вейя не заметила за раздумьями, как стали переговариваться женщины, да разговоры всё об одном: какой ныне год выдался, да что нужно к зиме ещё приготовить, княгиня любезно отвечала им, дочери помалкивали, видать, заскучав, да всё на Вейю поглядывали без всякого выражения, будто на куклу тряпичную, а не на живого человека. Понятно, что она им тут всем кость поперёк горла, им уже самим срок подошёл на выданье, а тут чужачка приехала неведомо откуда — соперница ещё одна. Но Вейя нисколько и не против была отказаться от того, что Годуяр за неё решил, взяв опеку родительскую, да ведь никто её, ясное дело, не послушает, так что и пытаться не стоит, сердить понапрасну.

Вейя оживилась, когда одна из подруг княгини заговорила о гостях ныне приехавших. Оказалось, Белотур ещё ранним утром прибыл вместе с сыном своим средним. Приехали и из-за Наволодского перевала княжие мужи, ещё из Старого Любчиво князь Ведозар, и ещё многие, о которых Вейя даже не слыхивала. И как только о мужах зашёл разговор, у девиц глаза аж загорелись. Понятно ведь — целый детинец гостей, и многие из девушек найдут свою судьбу в эти Осинины— дело такое, хоть враг лютует рядом, а сердцу не прикажешь. И Вейя бы нашла себе возлюбленного, всё было бы хорошо, если бы отец возвернулся с Годуяром. Волнение прибавилось, когда княгиня упредила, что к обеду сход первый будет, так что в хороминах и дворах людно станет. Нянькам даже наказала за младшими пуще присматривать, глаз не спускать. Оно и понятно — за поляновских мужей не так бы она волновалась, но когда в детинце чужаки черноглазые снуют повсюду, лучше бы вовсе не выходить. Да разве удержишь их? Когда ещё такое сборище мужей случится — выбирай любого, какой глазам и сердцу приглянется, не выберешь до вечера — каждый пригож, хорош, да силу и род хороший за плечами имеет.

Вейя больше их не слушала, вновь погрузившись в свои размышления, которые становились всё тяжелее, казалось и за стенами потемнело изрядно — видать, набежали тучи куделями серыми лохматыми — как бы дождь не пошёл. Надо бы после взять с собой Зимку да на капище сходить.

Как поутренничали, княгиня отпустила Вейю к себе, не стала удерживать, дочерей своих в подруги навязывать — тут уж сразу видно, что дружбы никакой не выйдет между ними. Рознега и проводила до порога взглядом пристальным, который Вейя на себе чувствовала так, будто её толкали в спину. Хоть и приветливо встретила, а всё равно холодок в серых глазах, всё равно родные дочери ближе.

Выйдя в прохладный переход, Вейя пошла тем же путём, которым привела её Зимка. Отыскать бы только челядинку, оставаться в стенах да выжидать не было никаких сил, хоть бы краем уха послушать, о чём на сходе толковать станут, да кто её допустит? Если только… Далебора расспросить. Вейя закусила губу, тряхнула чуть головой — вот уж додумалась, его за версту нужно обходить да остерегаться, как огня. Не замечая носившихся по лестнице и где-то внизу челяди, спохватилась — едва не прошла мимо горницы, где ночевала. Вошла в хоромину, улавливая уже привычный тонкий запах смолы и свой собственный, который впитался в воздух, смешиваясь.

Глава 37

И только после сквозь гул крови в ушах протолкнулись тихие весёлые женские голоса.

— Княгиня позвала меня ныне вечером подносить к столу яства да разливать мёда хазарам.

— А мне наказали здесь быть, скукатища, повезло тебе Лядка.

Вейя выдохнула — не хватало подслушивать чужую болтовню, да ещё не совсем приятную. Отдышавшись немного — верно, не заметила, как почти бежала, возвращаясь — прошла вглубь.  Зимка смолкла, закончив развешивать новые пучки пахнувших пряно трав, на Вейю обернулась, когда та вошла, девка даже чуть приподняла светлые, такие же как коса, брови, удивляясь тому, что вернулась так скоро. Внутри и ещё одна была девушка — та самая Лядка, которая подле, стало быть, подруги сидела, сложив белы ручки на коленях, и поднялась, когда появилась Вейя.

Вейя оглядела прибранную постель, и вещи уже тоже были сложены опрятно в ларь.

— Далеко здесь капище? — спросила, подойдя к резному коробу, развязывая поясок — нужно бы другое платье надеть, попроще.

— Спуститься нужно во двор.

Редко когда капище ставили в самом детинце, обычно за стену выносили ближе к лесу, к тишине: боги — они мир да лад любят, как и ведуньи с волхвами, что обычно селятся подле священной рощицы. Но это даже и хорошо, что в сердцевине детинца — заодно и посмотрит, что там снаружи делается. Может, встретит кого из гридней, которые за время пути как родные братья стали, даже соскучилась уже по Земко, молчаливому Байгуну, Вязге и суровому Бромире десятнике.

Скинув платье, другое надела — полегче которое да удобное более, и ленту с кольцами потоньше повязала, сразу невесомой будто стала, как пух. Зимку попросила требы собрать, и та вернулась быстро с полной корзиной яблок и пирогов в руках — угощение щедрое. В сопровождении челядинки Вейя вышла из горницы, спустилась по тем же полутёмных прохладным переходам, от которых пахло сухим мхом, вышли на крыльцо. Оказалось, такая тишина стояла во дворике, даже челядинок, вечно болтавших о чём-то у колодца и ворот, не видно. Так же было спокойно и за воротами женского стана. Казалось, и не приехало целое полчище хазар и полянов вчера. Но и понятно, ведь сейчас, по словам Рознеги, большая часть из них в гриднице находилась, а остальные попросту ждали, разойдясь по хороминам и дружинным избам, а кто и на реку, хоть набежали тучи на детинец, а парило изрядно, даже ветерка не чувствовалось — что бы и не ополоснуться?

Вейя головой вертела да закусывала губы, унимая волнение, вытягивала шею, осматривая детинец лучше — знать бы где гридница та находиться, куда все мужи сошлись. А на пути, по которому вела Зимка, встречались хлева, житницы и просто хозяйские постройки и общие избы, которых здесь было вдоволь. Пройдя под балками распахнутых берёзовых воротец, вышли ещё в один двор — небольшой, шириной с горницу Рознеги, огороженный высоким частоколом да навесом из тесовых досок, которые закрывали весь двор, только в средине оставалась прореха, куда и поднимался прозрачный дымок. Это и было капище.

Посередине врытые в землю высились деревянные изваяния Перуна — покровителя воинов и народа. Черты его лика вырезанны в дереве так искусство, что казалось, на Вейю смотрят живые глаза, острые, зоркие, разящие в самую душу, даже горло сжало, а по плечам дрожь пробежалась — так внушителен был громовержец. Но была здесь женская покровительница Макош, к которой обращались и мужи, не обделяя вниманием, испрашивая о доле лучшей и жизни долгой да безбедной. К ней-то Вейя и пришла вновь, к матушке-пряхе.

Забрав корзину с требами у Зимки, Вейя отпустила девушку, а той дважды не нужно повторять — скрылась в воротах, спеша обратно к хороминам с подружками щебетать дальше.

Перехватив нелёгкую, как оказалось, корзину, Вейя медленно пошла к каменной длани, ступая по вытоптанной земле, осматриваясь лучше, но к пришлой так и не вышел никто из избы, что стояла прямо за кругом, и из других ворот, которых было здесь несколько. Поди же должна тут водиться хоть какая-нибудь старушка-волхва. Но нет, сколько бы Вейя ни стояла, так, что уже руки начали неметь от тяжести, не появился никто встретить гостью.