---------------------------

[1] Би хэсэг (монг) — сукин сын.

[2] Та юу вэ Тамир (монг.) — ты что Тамир.

Глава 62

Вейя ощущала жар его тугого, слепленного из стальных мышц тела, буйное дыхание растекалось по шее и груди. Всё тело дрожало, горело между ног, и хотелось холод даже приложить, чтобы утихло всё.

— Эрэлхэг шувуу, на-Мар, миний, хэн ирэх, та нарт, та надад хүнд хэцүү бацхан шувуу[1]… — низкий голос шелестел над ухом, опаляя влажную кожу. Вейя не разобрала ничего, но взволновало то, как он произнёс слова, совсем по-другому, не как всегда — строго, рубя.

Пронизав пальцами волосы, Тамир посмотрел в глаза её, затылок обхватил крепче, рванулся в последний раз — Вейя только воздуха глотнуть успела, его губы накрыли её, не давая дышать, а только вкушать их: горячие и терпкие, как и вкус его настойчивого поцелуя, что только разморил больше, совсем как вар сбитня, которым угощала ныне та женщина из деревни. Горячий язык Тамира скользнул вглубь рта, больше не позволяя ни говорить, ни думать, ни дышать, разгоняя по напряжённой шее и лопаткам скованность. Вейя влажные ресницы прикрыла, теперь мысли были где-то за гранью вдалеке, осталось только тесное соитие. Тамир, позволив наполниться этими ощущения в достатке, вышел, а Вейя колени поспешила свести. Ни один мужчина так не смотрел на неё, как каган: жадно, страстно, обжигающе. Вейя попыталась прикрыться руками, но Тамир остановил.

— Ты очень красива, Намар, не прячь своё тело от меня.

Он сгрёб её в охапку и, точно куклу тряпичную, на свою грудь водрузил, опрокидываясь на спину. Сырой холод, что клубился в шатре, уже не чувствовался, хоть и лип к разгорячённому телу. По-прежнему шуршал дождь снаружи. Пальцы Тамира сжимали и чуть поглаживали плечо. Вейя старалась не смотреть на него всего обнажённого, и, как ни странно, сейчас не было ничего: ни смущения, ни стыда, ни страха и боли, кроме усталости такой, что пошевелить руками не могла, только тяжесть его тела, гул мощного сердца под расходящимися в глубоком дыхании рёбрами. Вдруг вспомнила о той метке на его боку, что успела заметить, но эта мысль растаяла в стремительно обволакивавшем тумане. Вейю всё ещё трясло, и тянуло внизу живота, но, наверное, впервые за долгое время чувствовала себя расслабленной. Он вытряхнул из неё все силы, всё до капли, оставив плавать в тугих тёплых волнах сонливости, что давили с каждым становившимся ровнее его вдохом.

***

Вейя проснулась с давящим и волнующим чувством чего-то непоправимого. Неприятная холодная зябь прокатилась по оголённому плечу, забираясь под меха. Вейя поёжилась и открыла глаза, увидела в сонном мутном мареве зарождавшего рассвета стены шатра и очаг, который давно остыл. Пошевелилась, всё тело ломило, и не оставляло ощущение наполненности — такого непривычного, чуждого и странно волнующего. Вейя всё прислушалась к себе, пытаясь свыкнуться с тем, что каган взял её вчера, но воспоминания только наваливались грудой камней, что хоть плачь. Как же всё скверно вышло, но, видно, Макошь тому дала дозволение, раз такую нить сплела для неё, сама же просила о том, свернув с пути, который мать-пряха уготовила уж ей давно. Полно теперь сожалеть о чём-то, когда свершилось уж всё.

Слушая размеренное дыхание Тамира и отдалённые звуки лагеря, вяло доползавшие до слуха, думая обо всём, расталкивая глыбы мыслей разных, Вейя попыталась ещё поспать малость, ведь ещё слишком рано. Но сон не шёл, только измучилась.

Прикусив губы, Вейя приподняла край шкуры. Лучше уж сейчас уйти, пока спит он, да и чтобы никому на глаза не попадаться, как выходит из шатра кагана.

Осторожно выбралась из-под укрытия, соскользнула с ложа, стараясь не разбудить раскинувшегося за спиной Тамира. Поддела ногой исподнюю, что попалась по пути, подняла её, расправила и огорчилась — одёва теперь не годная. Позади глубокий вдох раздался, Вейя прижала испорченную рубаху к груди, чуть повернула голову. Тамир по-прежнему оставался на месте своём, спал. Вейя старалась не задерживать на нём взгляда, а всё равно цеплялась за открытый изгиб шеи и налитые сталью плечи, гряду позвонков на сильной спине и глубокие ямки у основания, дальше смущение брало смотреть. Истинный вождь своего племени, сын кагана и хозяин степи.

Вейя, нахмурившись, отвернулась, осмотрелась и, наконец, отыскала своё платье — помятое, но хотя бы уже сухое. Торопливо вдела руки в рукава, натягивая на себя.

— Ты так торопишься уйти? — раздался позади голос, от которого вздрогнуло сердце. Вейя выпрямилась. — Сними эту тряпку, я тебе ещё не позволял уходить.

— Мне нужно идти, — сдавлено ответила Вейя от волнения, силясь проявить хоть твёрдость.

— Сними, Намар, — строже произнёс, ладонью смахивая с лица сон, повернулся совсем. Вейя даже покачнулась от ударившего страшного негодования. — Или я это сделаю сам, — пригрозил, заставляя всё же пошевелиться.

Торопливо собрала подол, потянула с себя. Вчера ей того вдоволь хватило, лишиться последнего платья не хотелось — тогда ей отсюда не в чем будет выйти. Прижимая одёжу к груди, встала чуть боком, чтобы не сильно видел её наготы.

— Вернись, — велел сухо, почти требовательно, вынуждая подчиняться.

Вейя выдохнула горячо и раздосадовано, на ослабших в коленах ногах прошла к лежанке, всё же послушавшись. Тамир вперёд поддался, выдрал из её рук платье, Вейя слабо дёрнулась за ним, но остановилась — каган швырнул его прочь. Сердитый взгляд Тамира пронизал Вейю, оглядывая её всю с головы до пят так жадно, как ценную добычу, даже живот втянулся от неловкости и прохлады, от которых болезненно сжались вершинки грудей, смущая и сковывая ещё больше. Тамир смотрел на них раскалённым взглядом так долго, нагоняя жар на щеки — не знала, куда и деться, да Тамир запястье её обхватил, вынуждая забраться на ложе к нему ближе под шкуру. Стараясь не сильно касаться, утонула в нагретом его телом укрытии, буйно пахнущем травами и запахом Тамира: терпким, чуть горьким, от которого тяжелела мгновенно голова, а по телу слабость растекалась давящая и непривычная.

Сухая ладонь легла на бедро, прошлась вверх к поясу, скользнула на живот. Тамир чуть задержался, будто на миг задумавшись, а следом пошевелился, придвинулся, согнув колено, обхватив Вейю крепче, к телу своему прижал, так тесно, что Вейя теперь ощущала его всей кожей. Задохнулась от полноты объявших ощущений, жажды его желания, вздымавшейся в неровном дыхании его груди. Тепло Тамира объяло целиком, как одеялом, поняла теперь, что не уйти из его шатра так скоро. Ресницы прикрыла, унимая поднимавшееся из глубины тела с каждым ударом сердца волнение.

Горячие губы, такие же сухие и твёрдые, коснулись шеи, и кожу опалил тяжёлый судорожный вздох, который теплом стёк к груди. Вершинки болью стянулись, упираясь в грубые шкуры, теперь уже от чего-то другого, что горячим свинцом перетекало по низу живота и влагой собиралось между ног. Тамир опустил руку ниже, будто знал язык её тела больше, чем сама Вейя, ребром протиснулся настойчиво, и твёрдые пальцы коснулись нежной тугой плоти. Тамир погладил твёрдо, растирая влагу, прижимаясь пахом к бедру твёрдым бугром, вынуждая трусливое сердце колотиться ещё чаще. Его ласки не были грубыми, напротив — разгоняли по телу что-то сладкое, волнующее, невыносимо жгучее, от которого груди тяжелели ещё больше. Невыносимо, сколько ещё будет мучить её? Вейя в его запястье вцепилась, останавливая.

— Чего ты ещё хочешь, хазарич? Ты всё получил что хотел, — проговорила хрипло, едва языком ворочая, так сухо стало во рту.

— Ты в моём кагане, теперь ты моя, и буду брать тебя, пока мне не надоест, — коснулся губами её виска.

Слова опалили кипятком. Вейя дёрнулась, чтобы вырваться. Но Тамир поймал её за талию, к себе дёрнул назад, рёбра сдавливая, навалился сверху, сжимая запястье в сильных пальцах раскалёнными железными оковами, пленив Вейю.

— Я племянница князя, а не подстилка тебе, — задыхаясь от злости, прошипела, смотря на него сквозь налипшие на лицо волосы.