— Мы решили, что тебе будет приятно самому проткнуть ему ухо.

Простонав сквозь кляп, я пытаюсь передать мимикой отказ. Не хочется причинять боль своему другу.

— Это не так уж больно, — уверяет Цезарь 1.

Он всучивает мне холодное и тяжелое орудие. Я не реагирую, и тогда его тон становится категоричным:

— Давай, Мето, это приказ!

Я слышу, как мой приятель шепчет:

— Сделай это, Мето! Побыстрее!

Я хватаю пинцет, пахнущий ржавым железом, и подношу к левому уху Октавия. Я дрожу: не хочется его ранить. Нужно отдышаться. Никакой возможности поговорить с ним, успокоить. Я бегло провожу рукой по его волосам, а затем изо всей силы сжимаю пинцет, чтобы сократить страдания Октавия. Он не может сдержать крик. Солдат мигом отпихивает меня и продевает в ухо огромное кольцо, потом тянет за него, словно желая проверить, хорошо ли оно прикрепилось. Я знаю, что больше всего ему хочется еще раз услышать крик жертвы. Все кончено. Я снова бреду по коридорам. Мы взбираемся по ступеням, возвращаясь на наш этаж. Вскоре меня вталкивают в каморку без окон. Едва за мной запирают дверь, я бросаюсь к умывальнику, и меня рвет.

Я скидываю с себя ненавистный маскарадный костюм, запятнанный кровью моего друга, швыряю его на пол и топчу. Потом залезаю в постель. Хочется спать, но я не могу сомкнуть глаз. Меня охватывает дрожь, во рту пересыхает. Полночи я хлещу воду и поминутно ополаскиваю лицо. Сон одолевает меня лишь к четырем утра.

Проснувшись, я обнаруживаю в ногах новую, чистейшую цезарскую форму. В носок засунута бумажка величиной три на один сантиметр. Короткая записка гласит: «Мето = предатель». Я догадываюсь, что весть о моем гнусном поступке уже облетела слуг.

С допросами, видимо, покончено, так как меня ведут не в привычный зал, а в контору Цезарей в Доме детей, и я понимаю, что настала пора унижений. Я знаю, что, выставляя меня в цезарском наряде, они хотят показать всем, что я окончательно перешел на их сторону. Весь день я сталкиваюсь со злобными или презрительными взглядами бывших друзей. Цезари никогда не подпускают меня слишком близко к детям: наверное, опасаются, что я могу заговорить с ними и объяснить, что просто вынужден играть роль, а внешность обманчива. Некоторые малыши при первой удобной возможности готовы плюнуть мне в лицо, а остальные, как, например, Децим или Кезон, полностью меня игнорируют. Я пытаюсь сохранять самообладание, но это требует слишком больших усилий, и временами я морщусь от боли в животе. Юпитер и его приспешники знают, что делают: они изолируют меня от остальных, возводя вокруг стену из недоверия и отвращения. Мне больше не найти здесь союзников.

К концу дня я совершенно измотан. Я беспрестанно думаю о тех, кого люблю, и надеюсь, что они верят и рассчитывают на меня, где бы ни находились. Приходится уповать только на будущее. Когда-нибудь и остальные поймут.

Посреди ночи Юпитер отводит меня в комнату, стены которой заставлены книгами. Меня усаживают прямо в пижаме на низкий тяжелый стул. Хозяина окружают четыре Цезаря.

— Мето, мы доверим тебе одно поручение, — заявляет Юпитер. — Если справишься, мы объявим тебя «прощенным», и тебя примут в группу «Э», что наверняка позволит раскрыть твои таланты. Завтра ночью ты вернешься к мятежникам и заберешь серую папку. По нашим сведениям, она осталась там, где ты возился с ней в последний раз. Возьмешь с собой Квинта. Ему велят присматривать за тобой. Подготовитесь завтра.

Затем меня снова отводят в мою комнату. Я ожидал гораздо худшего. В конце концов, лучше испытывать страх, чем стыд. Я ложусь и, закрывая глаза, вижу тех, ради кого мне стоит жить и надеяться. Где сейчас Марк и Клавдий? Болит ли еще ухо у Октавия? Я представляю ужасную картину: слуги спят, прижимаясь друг к другу в темноте и грязи, и тяжелая цепь сковывает любые их движения. Когда-нибудь мне удастся спасти своего друга.

На следующий день я встречаюсь с Квинтом. Я радостно предвкушаю разговор с ровесником. Помню очень скромного, заботливого товарища, к которому все обращались в трудную минуту. На самом деле он притворялся. Я выяснил это вскоре после его ухода: это был предатель, работавший на Цезарей. Вероятно, его заставили. Его сменил малыш Красс, которого я опекал. Цезарь 3 выделяет час на то, чтобы я познакомил Квинта с планом нашей экспедиции. Мы ждем, пока он выйдет, и я начинаю:

— Давно не виделись. По мне, так ты почти не изменился.

— Ты тоже, — отвечает он.

— Ты входишь в группу «Э»?

— Нет, я учусь на Цезаря и приписан к службе безопасности Дома.

— Ты уже бывал у Рваных Ушей?

— Нет, я никогда не покидал Дом. Мне поручили следить за тобой и применять оружие в случае необходимости. Разумеется, если его применишь ты…

Я подробно описываю наш маршрут и рассказываю о трудностях, с которыми мы рискуем столкнуться: Куницы-мародеры, засада Филинов. Придется действовать быстро и абсолютно бесшумно. Мы договариваемся о языке жестов. Хоть я и подчеркиваю, что рисковать мы не будем, хочется подготовить его к самому страшному.

— Если тебя поймают, будь готов к избиению. Впрочем, они оставят тебя в живых, чтобы использовать как разменную монету. Что будет со мной, зависит оттого, кого я повстречаю первым. У меня там много врагов. Я попрошу Цезаря 3 найти для нас удобную темную одежду. А еще надо вымазать кожу сажей. Мы будем работать с четырех до пяти утра. Ты не должен отходить от меня ни на шаг, ведь придется пробираться в темноте, а в некоторых ходах она бывает кромешной. Мы включим фонарик только в архивном зале. Какое оружие ты берешь с собой?

— Нож и шило. Я хорошо натренировался. В рукопашной всегда возьму верх.

— Можно взглянуть?

Видя его колебания, я объясняю:

— Мне нужно точно знать, можно ли открыть ими выдвижной ящик с папкой.

Он неохотно протягивает оружие. Я бегло его осматриваю. Шило довольно острое — в замочную скважину влезет, а тонкое лезвие ножа войдет между выдвижным ящиком и столешницей. Я возвращаю оружие.

— Идеально подходит. Можно задать вопрос, не связанный с этим поручением?

— Попытка не пытка.

— Как ты стал информатором?

— Ты хотел сказать: предателем? Все очень просто, и я не стыжусь своего прошлого, поскольку уверен, что в аналогичных обстоятельствах ты бы с радостью взял на себя такую же роль. Когда закончилась моя инициация, мой наставник пригрозил укокошить меня, если я осмелюсь еще раз к нему обратиться. У меня не было ни одного друга, и я всего боялся. Я чувствовал себя брошенным на произвол судьбы. Тут-то меня и вызвали в контору. Цезарь 2 предложил тогда взять меня под свою опеку. Я мог приходить когда захочу и рассказывать ему о своих трудностях. Стоило нарисовать на полях моей тетради для домашних заданий маленький крест, и в течение суток Цезарь 2 тайно устраивал свидание. Теперь я называю это «предложением», но думаю, что в ту пору я попросту не смог бы от него отказаться. Мне было важно снова получить возможность на кого-то положиться. Но постепенно, когда у меня начали складываться дружеские отношения с другими детьми, я обнаружил, что могу навредить тем, кого люблю. К концу своего пребывания среди малышей я начал стесняться роли стукача. Тем более что с годами опека Цезарей становилась излишней, с моей точки зрения. Я не из тех, кто пользуется связями для сведения личных счетов. Ну и еще Марий… Помнишь его?

Я радостно киваю. Это был специалист по языку застольных знаков.

— Мы стали большими друзьями, и он рассказывал мне обо всем, утверждая, что мы «как два пальца одной руки — навеки вместе, смерти вопреки». Я разделял его сильное чувство, но был вынужден скрывать правду о себе. Я все время стыдился. Когда моя кровать сломалась, это стало для меня избавлением, пусть я и лишился своего дорогого друга. Кстати, Мето, ты в курсе, что я тогда еще не дорос? Что ночью кто-то пришел и сломал мою кровать?

— Я догадался, Квинт.