— Que bueno, — пробормотал Эрик, переминаясь около двери с ноги на ногу и жадно втягивая аромат мелко нарезанной петрушки.

— Что это значит? — требовательно спросила Керри, расставляя на столе тарелки и чашки.

— Это значит — как хорошо. Только, ради бога, не думайте, будто я намекаю, что неплохо бы вам взять на себя роль кухарки. Я вовсе не прошу, чтобы вы…

— В данный момент я взяла на себя эту роль добровольно. Я хочу есть, и мне нравится готовить. В дальнейшем посмотрим, буду ли я этим заниматься. Садитесь.

Это прозвучало как приказ. Эрик поймал себя на том, что чуть было не закричал: «Слушаюсь!», и мысленно обозвал спесивицу diablilla — чертовкой. Настроение немного испортилось, но ненадолго: еда оказалась очень вкусной, и Эрик пришел в состояние умиротворения и абсолютной гармонии с окружающим миром. После чашки кофе он поинтересовался, не хочет ли Керри осмотреть сад. Она коротко кивнула.

Зеленый прямоугольник был обсажен по периметру высокими массивными буками весьма преклонного возраста. В глубине сада их немного вытесняли куда более изящные и молодые ясени. На идеально ровной лужайке, пересеченной двумя мощенными кирпичом дорожками, нашлось место всего для трех круглых клумб, густо засаженных красными и желтыми тюльпанами и еще какими-то фиолетовыми мелкими цветами, соцветия которых напоминали ананасы: их названия Эрик никогда не знал. Одна клумба прижималась к дому, вторая находилась точно в центре лужайки, третья — самая крупная — у ее наружного края. Оценив строго одинаковое расстояние между буками и четкую диагональ, на которой располагались клумбы, Керри, не сумев подавить смешок, спросила:

— А ваши предки, шведы и голландцы, никогда не нанимали садовника-немца?

Эрик тоже улыбнулся:

— В вопросах аккуратности и педантичности мы немцам не уступаем. Долгие годы садом занималась бабушка, а теперь — по мере сил — мама… Мы с Томом в детстве проводили здесь все лето. Я очень любил залезать вон на тот бук: видите, там ветки переплелись, и получилось креслице. Можно было спокойно посидеть и почитать книжку, пока Том с гиканьем носился внизу. Он младше меня на семь лет и вечно крутился как веретено.

— Дело не в возрасте, а в характере. Вас трудно представить носящимся с гиканьем. Вы наверняка были круглым отличником, ходили в школу в белой рубашке, застегнутой на все пуговички до самого горла, и всегда позволяли маме себя причесать.

«И все-таки diablilla», — подумал Эрик. Керри подошла к одной клумбе и в нерешительности замерла, уставившись на тюльпаны.

— Вам нравятся эти цветы, Керри? Если хотите набрать букет — пожалуйста. Мама летом не приезжает, так что сейчас я полноправный хозяин здешних угодий. Все равно тюльпаны скоро отцветут — июнь проходит.

— Если не возражаете, я бы хотела немножко украсить свою комнату…

— Рвите, не стесняйтесь. А заодно наберите и этих, фиолетовых, — поставим их в гостиной, там как раз есть подходящий керамический кувшин.

Керри торопливо нарвала две охапки, поднесла к носу сначала одну, потом другую и разочарованно произнесла:

— Ни те ни другие совсем не пахнут. Эрик потер подбородок.

— Видите ли… Дело в том, что у нас никогда не сажали цветы с резким запахом. Я аллергик. Сейчас, с годами, стало получше, а раньше я был страдальцем из страдальцев. У меня проявлялась аллергия буквально на все запахи: скошенной травы, сырой рыбы, сладкого перца, жидкости для мытья посуды. А уж когда начиналось весеннее цветение… Я просто умирал. Моя мама — врач-педиатр, она перепробовала на мне все известные ей лекарства, но ничего не помогало. Однажды, лет в шестнадцать, я пригласил знакомую девушку в кино. Честно говоря, намеревался усесться с ней в последнем ряду и два часа целоваться. Она, кстати, не возражала. И все бы хорошо, но эта дурочка надушилась какой-то невероятно едкой дрянью. Стоило мне к ней потянуться, как на глаза навернулись слезы и я стал так чихать и кашлять, что мне пришлось выскочить из зала и минут двадцать приходить в себя на свежем воздухе.

— А она осталась смотреть фильм или последовала за вами?

— Да я теперь и не помню… Кажется, она тоже вышла. Впрочем, это не важна.

Керри помолчала, переводя взгляд с цветов на Эрика и обратно. Он увидел, как она изо всех сил пытается скрыть улыбку, и пожалел, что сообщил ей много лишнего.

— Да, Эрик… За сегодняшний день я узнала о вас массу интересных вещей. Вы поистине трагическая фигура. И такой худенький! Поэтому с моей стороны будет просто преступлением, если я немного вас не подкормлю.

— Да ну что вы… — растерянно пробормотал Эрик.

— Моей работе это не помешает, я прекрасно совмещу ее с приготовлением завтраков и обедов. Где вы покупаете продукты?

— В соседней деревне — она совсем недалеко, пять минут на машине. Я обычно езжу туда почти каждый день.

— Чудно. Я буду иногда сопровождать вас и выбирать что-нибудь по своему вкусу.

Эрик пожал плечами:

— Как вам угодно.

— Слушайте… Большая вода очень далеко, это я поняла. А поблизости нет всяких речушек или прудов? В общем, где я могу просто погулять?

— О-о, красивых мест здесь хватает. Сегодня уже поздно, и мы устали, а начиная с завтрашнего дня можно регулярно устраивать экскурсии по окрестностям. Я вам все покажу. Если вы, конечно, не предпочитаете гулять в одиночку. Я вовсе не навязываюсь.

— Вы на редкость предупредительны, Эрик. Но я не стану возражать, если вы составите мне компанию — хотя бы на первых порах. Я боюсь заблудиться: никогда не запоминаю дорогу. Не кидать же камешки, как Мальчик-с-пальчик. А побродить по солнышку хочется. Невозможно целый день сидеть за компьютером, верно?

— Совершенно с вами согласен.

Керри ушла к себе не очень поздно: она заявила, что хотела бы немного поработать перед сном. А Эрик еще долго качался в кресле, слушал шаги наверху и размышлял, правильно ли он поступил и понравилась ему все же Керри или нет. Наконец он заключил, что ни к какому определенному выводу в данный момент прийти не может. Пожалуй, присутствие Керри в доме можно счесть положительным фактором. Что касается второй части вопроса… Проанализировав ее и так и эдак, Эрик решил не копаться дальше в собственных противоречивых оценках этой девушки, а позволить себе плыть по воле волн и спокойно ждать, к какому берегу его вынесет течением.

Через пару дней Эрик предложил Керри прогуляться по его любимому маршруту к маленькому пруду, расположенному неподалеку. Уже на веранде Керри нацепила соломенную шляпу с широкими полями: этот головной убор окончательно убил в ней всякие внешние признаки университетского образования, зато придал буколическое очарование. Дорога шла по чрезвычайно живописным местам; первую остановку они сделали у старинного домика в немецком стиле, который непременно стоило осмотреть.

— Действительно, в немецком, — резюмировала Керри, оглядев издали опрятный, белый, расчерченный на квадраты домик, окошки которого были убраны решетчатыми ставнями, опутанными вьюнком. — А какая немыслимая крыша: эти полукружия свисают на стены, словно уши спаниеля! Но мне больше нравятся вон те пурпурные цветы, растущие под окнами. С удовольствием набрала бы букет — ваши тюльпаны уже начали вянуть… Боюсь только, эти цветочки слишком сильно благоухают, — она метнула на Эрика быстрый взгляд, и он с изумлением обнаружил, что в ее прозрачных глазах время от времени появляются синие крапинки, — так что не стоит рисковать… А здесь кто-нибудь живет?

— Во времена моего детства жил одинокий старик, он наверняка уже умер. Но за домом явно ухаживают — клумбы в полном порядке.

— Да, все очень мило. И все же таким домиком лучше любоваться зимой, когда он утопает в сугробах, крыша посыпана искристым снежком, а над трубой висит месяц… Будет похоже на старинную рождественскую открытку, на которой нарисованный снег присыпают серебром из мелко нарезанной фольги.

Они пустились дальше.

— Как продвигается ваша работа?