После секундного молчания послышался ропот. По окончании ропота от шеренги отделился Ой ли-Лукой ли.

– О герой! По-видимому, мы не были достаточно убедительны. Сказанное – слабовато: отчетливо ощущается недостаток аргументов. Сейчас речь скажу я. Вот она.

Пункт первый, касающийся Вашей отваги… Что тут долго говорить? Вы отважны, как черт. Совершенно низачем, когда ничто не заставляло Вас вылезать из могилы и торчать около нее, Вы вылезли из могилы и торчали около нее. Я скажу так: это – бесстрашие.

Пункт второй, касающийся Вашей глупости. Тут говорить можно и нужно долго, ибо глупость Ваша безгранична и необъятна, как Вселенная. Мы подробно обсуждали это в могиле. Позвольте мне обосновать вывод, последовательно ссылаясь на наблюдения, сделанные присутствующими…

Бон Жуан отметил, что Вы способны только констатировать и начисто лишены возможности предполагать что бы то ни было. У Вас совершенно отсутствует творческая интуиция и представление о возможных мирах. Вы имеете какие-то сведения исключительно о том, что есть, и не видите дальше собственного носа.

В беседе со мной Вы обнаружили не менее замечательные качества. Вы совершенно не цените уникальности, – в частности, моей, – видите все лишь таким, каково оно на самом деле, плюете на воображение – особенно народное! – и демонстрируете полное отсутствие фантазии.

Белое Безмозглое охарактеризовало Вас как человека, абсолютно не понимающего асимметричного дуализма языкового знака: Вы придаете слишком большое значение словам, но при этом вовсе не видите сущности предмета.

Гном Небесный сказал, что Вы по любому поводу требуете объяснений и не можете самостоятельно развить ни одной мысли, боясь этого.

Судя по отзывам Пластилина Мира, Вы цепляетесь за видимость, ничего не хотите знать о многообразии форм проявления жизни, презираете маска­рад, не понимаете творческой силы противоречия и требуете, чтобы каждый отвечал за свои слова.

Со слов Гуллипута, Вам больше всего на свете дороги Ваши предубеждения – Вы чуть ли не рыдаете, когда лишаетесь их. Если Вы не понимаете чего-то, Вы объявляете это несуществующим. Вы состоите из одних стереотипов – в частности, в Вас силен стереотип восприятия пространства как исключительно трехмерного.

Дитя-без-Глаза (оно же Старик-без-Глаза) отметило в Вас и стереотип восприятия времени: Вы имеете наглость судить о времени других на основании Ваших представлений о своем времени. Кроме того, Вы очень высоко цените собственную жизнь и готовы пожертвовать чьей угодно ради сохранения своей. Вы не любите умирать, в то время как совершенно очевидно, что чем чаще человек умирает, тем интенсивнее он развивается и тем быстрее движется вперед. Отказ от прошлой жизни всегда продуктивен.

Что касается Всадника-с-Двумя-Головами, то, один раз взглянув на Вас, он только плюнул и махнул рукой.

Но самое выдающееся – то, что отмечают все! – это Ваша умопомрачительная серьезность: именно благодаря ей Вы до сих пор не поняли, где Вы находитесь, хотя на Вашем месте это уже давно понял бы любой. Это и Ежу понятно. Эй, Еж!

Из кустов, поломанных стихиями, вышел легендарный Еж.

– Тебе понятно? – спросил Ой ли-Лукой ли. Еж кивнул и исчез в кустах.

– Вот видишь! – с укоризной посмотрел на Петропавла Ой ли-Лукой ли и закончил: – Я думаю, что привел убийственно сильные аргументы в пользу твоей, герой, отваги и особенно глупости и убедил тебя, герой, в том, что именно ты, герой, должен поцеловать Спящую Уродину и вписать одну из самых ярких страниц в нашу историю…

Что тут началось! Аплодисменты не смолкали часов шесть-семь, и это, естественно, притупило у Петропавла остроту восприятия речи Ой ли-Лукой ли, а также негодование по ее поводу. Когда аплодисменты стихли, Петропавлу было уже нечего сказать: запал пропал. Единственное, на что его хватило, – это выяснить частности:

– По-вашему, поцеловать Спящую Уродину – это награда или наказание?

– Награда! – мажорно грянул хор.

– А зачем нужно, чтобы она просыпалась? – ободрился он. Все стройно пожали плечами.

– Но, проснувшись, она может и… ну, беспорядков наделать!

В ответ согласно закивали головами.

– Для чего же тогда ее будить? – это был главный вопрос Петропавла.

Стройный хор голосов с готовностью ответил:

– Есть такое слово – «надо»!

– А как, – осторожно поинтересовался Петропавел, – мыслятся мои действия дальше… после того как я, допустим, ее поцелую?

Общество пришло в замешательство.

– Дальше? – взял на себя инициативу Гном Небесный. – Что же дальше… поцелуете, разбудите – и все, насчет остального ничего не известно.

– Да как же, – бросился Петропавел в атаку, – можно предлагать совершить действие, последствия которого неизвестны? А если эта Уродина, проснувшись, нас всех тут пережрет!..

– Пусть попробует! Я сам ее зарежу и сожру, – охотно пообещало Дитя-без-Глаза, а Белое Безмозглое печально констатировало:

– Ну, пережрет – так пережрет. Будем дальше жить – пережранными.

Петропавел собрался с духом и сделал нижеследующее заявление:

– Никакой Спящей Уродины я целовать не стану.

Общество посовещалось. Вперед выступил Ой ли-Лукой ли:

– Или целуй и буди Спящую Уродину, или катись отсюда!

– Я выбираю второе! – сильно обрадовался Петропавел.

– Тебе никто не предлагал выбирать. – Ой ли-Лукой ли хмыкнул. – Второе предложение сделано для того, чтобы деликатнее сформулировать первое. Мы же все-таки не хамы и понимаем, что минимальное число возможностей – две, а не одна.

– Так вы издеваетесь… – понял Петропавел.

– Да ничуть! – хором ответили ему, а Гном Небесный продолжил за всех: – Дело в том, что первое предложение не существует без второго, равно как и второе – без первого.

– Значит, предложение здесь одно, а не два.

– Думай как знаешь, а Спящую Уродину целовать все равно придется. Иначе нельзя.

Обреченность в голосе Гнома Небесного насторожила Петропавла.

– Почему же придется? – спросил он с некоторым испугом.

– Потому что иначе тебе суждено навеки остаться тут, – и Гном Небесный тяжело вздохнул.