Уже на окраине города, улучив момент, пока Бон Жуан смывал с плаща плоды в маленькой луже, где лежал Б.Г.Мот, Слономоська кое-как втолковал Тридевятой Цаце, что от нее требуется. Она, кажется, поняла это, выразив понимание весьма причудливым образом: конским храпом с перемежающейся хромотой. После объяснения Слономоська увел все еще сердитого на него Петропавла, чтобы Тридевятая Цаца в спокойной обстановке могла объяснить Бон Жуану его задачи.

Когда же прошло достаточно времени, чтобы Бон Жуан осознал значимость возложенных на него обязанностей, Слономоська вместе с Петропавлом подошел к оставленной паре и взору его открылось ристалище: пара сражалась в крестики-нолики, забыв обо всем на свете. Не обратив на это ника кого внимания, Слономоська заговорил:

– Друзья, римляне и сограждане! – Он цитировал не «Юлия Цезаря» Шекспира, а «Охоту на Снарка» Льюиса Кэрролла, но никто из присутствующих ни того ни другого не читал и цитаты не опознал. – Наши с вами задачи, пожалуй, посложней, чем у Бомцмана, Булочника, Барристера, Бандида и других!.. – Слономоська настойчиво продолжал без ссылок цитировать никому не известный текст. – Вспомним этих славных людей: им достаточно было только поймать Снарка – целовать же его никто не требовал. Нам же с вами целовать Спящую Уродину придется обязательно. И от того, правиль но ли мы ее поцелуем, зависит наше будущее. Я не стану рисовать вам его в радужных красках: очень может быть, что все мы погибнем от руки или ноги Спящей Уродины, когда та наконец проснется. Но это пустяки. Такой смерти боятся не надо!..

Друзья! Трудно сказать, что ожидает нас, – ясно одно: так продолжаться больше не может. Отныне Спящая Уродина не должна лежать непоцелованной где-то там, далеко от нас. Она должна лежать среди нас – поцелованной…

– …или мертвой! – неожиданно ввернула Тридевятая Цаца и дико захохотала.

– Что Вы имеете в виду? – испуганно спросил Слономоська.

– Ах, да ничего! – прошептала Тридевятая Цаца на ухо Слономоське, после чего, склонившись к уху Бон Жуана, гаркнула туда: – Это я так!. Для странности! – А тот горячо зааплодировал в ответ.

– Чему Вы аплодируете? – возмутился Слономоська.

Бон Жуан повернулся к нему спиной и громко спросил у Тридевятой Цацы:

– Разве этот Слономоська женщина? Почему он хочет, чтобы я разговаривал с ним? Спросите его самого о его поле!

Тридевятая Цаца спросила. Слономоська ответил, что он не женщина. И добавил, что он мужчина.

– Как он ответил? – поинтересовался Бон Жуан. Тридевятая Цаца, все переврав, повторила ответ Слономоськи – и почему-то получилось, что он не только не женщина, но и не мужчина. Бон Жуан сказал в пространство: – Как часто мы по собственной воле оказываемся в дурацком положении!

– Выступаем в полночь! – рявкул вдруг Слономоська, прекратив косвенные препирательства с Бон Жуаном.

Это заявление возмутило уже Петропавла:

– Почему в полночь? Другого времени, что ли, нет?

– Это самое неудобное время, какое я могу предложить! – мстительно произнес Слономоська, непонятно кому мстя.

Петропавел глубоко вздохнул и спросил:

– Когда же у вас тут полночь?

– Полночь уже наступила! – быстро откликнулся Слономоська. – Так что мы опоздали и должны теперь очень спешить.

Глядя на ослепительное солнце, Петропавел просто вознегодовал:

– Вот еще, спешить! До сих пор не спешили, а теперь будто что-то случилось: мы – что, в какое-нибудь определенное время должны ее целовать?

– О да! – проникновенно ответил Слономоська. – Спящую Уродину лучше всего целовать на рассвете… Может быть, на вид она действительно тошнотворна, однако масштабность ее как явления природы восхищает! Она велика и могуча, словно… – Слономоська поискал подходящего сравнения и нашел его: – Словно великий и могучий русский язык.

– Как же Вы собираетесь на ней жениться? – уличил его Петропавел. – Вам… не много ли будет?

– Нет, мне нравятся рослые, – отвечал простодушный Слономоська.

– А Вы уверены, что она вообще-то проснется от поцелуя?

– На сто процентов! Конечно, если поцелуй будет сладок… Прекратите же наконец игру! – крикнул он Бон Жуану и Тридевятой Цаце. Те игру продолжали.

– Может быть… если мы собрались уже в последний путь, – вздохнул Петропавел, – настало время пригласить остальных? Все-таки историческое событие…

– Обойдутся! – грубо сказал Слономоська. – Поцелуй Спящей Уродины – это таинство. Скажите спасибо, что Вас пригласили!

Петропавел не понял последнего заявления, но смолчал и подумал, что, если путь к Спящей Уродине действительно долго и труден, то имело бы смысл, скажем, выспаться – не обязательно же выступать именно в сегод няшнюю полночь, даже если полночь уже наступила.

– Дождались бы завтрашней полночи, – проворчал он, – глядишь, пос лезавтра на рассвете и были бы на месте.

– Послезавтра? – с доброй улыбкой взглянул на него Слономосъка. – Даже если мы выступим сегодня, то успеем лишь к рассвету сто сорок девятого дня.

– Какая точность расчетов! – изумился Петропавел – А если кто-нибудь из нас сломает ногу в пути?

– Придется убить его, – просто ответил Слономоська. – А самим поспешить дальше.

– Но тогда ведь состав будет неполон! А Вы утверждали, что нужен пол ный состав.

– Пожалуйста, соблюдайте разницу между тем, что высказывается, и тем, что утверждается. Я действительно высказывал что-то в этом роде, но я ничего подобного не утверждал. – Тут Слономоська глубоко вздохнул и истошно заорал: – Вперед!

Самозабвенно резавшиеся в крестики-нолики Бон Жуан и Тридевятая Цаца, вздрогнув, сорвались с места и в мгновение ока скрылись из виду. Слономоська выругался.

– Разве они тоже знают, где лежит Спящая Уродина? – воскликнул Петропавел. – Этого же, кроме Вас, не знает никто!

– А откуда у Вас такая уверенность, что они именно туда? – Слономоська вздохнул. – Ох, наказание Господне… Вы не заметили, в какую сторону они унеслись?

Петропавел заметил и показал.