чему весь этот бред с оценками, аттестатами, успеваемостью и неудами? Как это

скажется на моей дальнейшей жизни? Ведь существует куча примеров, когда

троечники становились успешными и всеми уважаемыми людьми, а отличники

спивались и побирались где-нибудь на паперти или работали техничками и

дворниками. Нет, я, конечно, с уважением отношусь к любому труду - будь то труд

шахтера или юриста. Я согласна с тем, что все профессии важны, все профессии

нужны. Но я не понимала - и вряд ли когда-нибудь пойму - зачем родители

муштруют своих чад, заставляя их зубрить, чертить, сочинять, - и все из-за каких-

то оценок, баллов, отметок. Бред! Другое дело, если ребенку нравится чертить или

сочинять или рисовать. А иначе какой в этом смысл? Аттестат - это бумажка,

которая с годами истрепется, выцветет, потеряется, а вот тумаки, обидные слова и

клише, ярлыки типа "неуч", "бездарь", "тупица" выжигаются на детских сердцах и

сердцах подростков жестоким лазером и их не сотрешь, не замажешь, не

вычеркнешь.

Я ожесточенно вытерла катящиеся по щекам слезы и пнула валявшийся под

ногами камушек. Вот папочка понимал меня. Он называл меня "моя маленькая

леди" и всегда учил творить добро - не важно как, лишь бы это исходило из сердца.

Он был единственным в нашей семье - включая маминых родителей и ее бабушку с

дедушкой, учителей в четвертом поколении, - кто просто жил и получал

удовольствие от этого. Бережной Эдуард Александрович был художником. Я до сих

пор помню отведенную под его студию крохотную каморку, заставленную

мольбертами, баночками с краской, его полотнами и поддельными картинами

любимых художников, которым он пытался подражать - Айвазовский, Маковский,

Лагорио. Чаще всего на его набросках или работах была изображена маленькая я.

Едва продрав утром глаза, я надевала самое нарядное свое платьице и взбиралась

на единственный в той комнате стул, задрапированный тяжелой алой или белой -

в зависимости от папиного настроения - тканью, а папа, всучив мне в руки

очередную безделушку, которая на картине перевоплощалась то в очаровательную

птаху, то в гроздь винограда, то в яблоко, то в букетик фиалок, с алчным блеском в

глазах принимался за работу. Замерев в не всегда удобной позе, я с восхищением и

щемящей сердце любовью ловила каждое его движение, любой его жест, в то

время, как он, закусив кисточку, нахмурив красивые густые брови, задумчиво

исследовал мои глаза, губы, лицо, а затем медленно, четкими, выверенными

штрихами переносил это на холст. Ах, как же я любила эти моменты, когда мы

принадлежали только друг другу, когда мир вокруг словно растворялся,

становился эфемерным, беспредметным, и существовали лишь мы вдвоем - папа с

палитрой и кистью в руках и я на своем высоком стуле, вроде бы одинокая, но

счастливая.

Именно любовь к одиночеству и стала камнем преткновения в наших с мамой

отношениях. Алла Викторовна, всегда стремящаяся быть признанной и нужной

всем и каждому, не понимала моего стремления отгородиться от ее назойливого

внимания, постоянных расспросов "где была?", "что делала?", "а не прогуляться бы

мне с подружками?".

И однажды, устав от ее нравоучений и предложений проветриться, я сбежала из

дома на одну из шумных вечеринок одноклассницы Жанки, где и познакомилась с

самым красивым и сексуальным парнем нашей школы, Артемом Ждановым. Он

учился в параллельном классе и имел репутацию альфонса, то есть спал и

встречался только с женщинами намного старше себя, опытными, обеспеченными,

не скупыми на подарки и денежные поощрения, благодаря чему в свои неполные

семнадцать лет уже разъезжал на новенькой "ауди" и сорил деньгами, как Билл

Гейтс.

В тот вечер я немного выпила и разрешила ему себя поцеловать. Он тут же

попытался затащить меня в постель. Еще бы! Дочка самой директрисы строит ему

глазки - как не воспользоваться моментом? Но я, не церемонясь, заехала

красавчику коленом в пах и, чмокнув на прощанье в губы, исчезла из виду. И

появилась на его пути лишь спустя полтора месяца - вернее, слезно умоляла его

сыграть перед матерью влюбленного придурка, лишь бы та отстала от меня своими

каждодневными расспросами о личной жизни, которой у меня отродясь не было.

Если я думала, что Алла Викторовна успокоится и оставит меня в покое, то я

жестоко ошибалась. Мама, наслышанная о похождениях Темного, пришла в ужас

от моего нежного щебетания в адрес моего якобы возлюбленного и заставила меня

пообещать расстаться с ним. Иначе она отправит меня учиться в Штаты.

Мама знала мое слабое место - а именно то, что я мечтала жить и писать картины

в городе, где жил и рисовал мой отец. Я мечтала воплотить в жизнь давнюю мечту

отца - нарисовать в хронологическом порядке историю их с мамой любви: парк,

где они впервые познакомились, ресторан, в который папа пригласил маму на их

первое свидание, откуда они потом, смеясь, сбежали, потому что у отца не было

денег заплатить за ужин... Мама знала об этой моей мечте и использовала в своих

целях то, что было самым ценным для меня - любовь к отцу.

С Артемом я порвала. Только вот перестать думать о нем было выше моих сил. А

он, похоже, по-прежнему верил, что я вернусь. В итоге, мы стали жертвами

собственной самонадеянности и уверенности, что у нас все под контролем. Как бы

не так. Три месяца ежедневной игры в любовь обернулись для нас настоящей

любовью, порой граничащей с сумасшествием. Что ж, на то они и ошибки

молодости, чтобы исправлять их и жить дальше. Я сделала свой выбор.

2

- Не хочу ничего слышать, Мила. - Мама, как всегда, была непреклонна, о чем

ярко свидетельствовали гордо поднятая голова и сверкающие решимостью глаза. -

Или ты подтягиваешься по всем предметам или тебе не видать учебы в мастерской

Марининой как собственных ушей.

- Но, мама! - возмутилась я. - Я не смогу так быстро наверстать упущенное. У меня

практически по всем предметам, кроме черчения и физкультуры, четверки, а по

русскому и литературе и вовсе наверное трояки будут.

- Мне все равно, Мила, как ты собираешься исправлять свои оценки. Можешь

заниматься с репетиторами, оставаться после уроков на дополнительные занятия,

ходить на факультативы, мыть полы, поливать цветы. Мне. Все. Равно.

Выкручивайся, как хочешь. Думаю, если ты попросишь Арсения Валерьевича

позаниматься с тобой какое-то время, он не откажет тебе.

- Не буду я его ни о чем просить! - заартачилась я. - Он терпеть меня не может и

оценки специально занижает.

- Мила, - покачала головой мама, - ты как всегда преувеличиваешь. Арсений

Валерьевич - один из самых принципиальных и беспристрастных педагогов в

нашей школе. Поверь мне. Он одинаково относится ко всем своим ученикам,

никого из них не выделяя. А это сложно, если учесть, что он мужчина, а

преподавать ему приходится среди такого количества симпатичных, в

большинстве своем не совсем сексуально уравновешенных девушек.

- Ага! - усмехнулась я. - Порой я вообще сомневаюсь, что он живой мужчина и у

него все в порядке с ориентацией. Может он... робот? Или гей? Девчонки перед

ним иной раз такое вытворяют. А ему хоть бы хны. Лицо каменное, челюсти

сжаты, лишь хмуриться немного. Вот и вся его реакция.

- Ох, и доведете вы его когда-нибудь. Уйдет он от нас. А мне действительно жаль

расставаться с таким сильным и нравственно устойчивым педагогом.

- Я тебя умоляю, мама! Нравственно устойчивый? Это с виду он такой весь

правильный, а копни поглубже...

- Мне достаточно того, что я вижу! - отрезала мама. - Так ты согласна на мои