В тот преждевременный вечер океан был светел. Казалось, сам потревоженный Кракен[19] лижет днище нашего корабля. Сияние в пучине не угасало; в нем смутно угадывался контур.

Румоко. Рукотворный остров. Обломок затонувшей Атлантиды, снова поднимающийся к поверхности. Человеку удалось создать участок суши. Придет время, и она станет обитаемой. А если мы создадим целый архипелаг… Да. Возможно, это будет вторая Япония. Человеческой расе необходимо жизненное пространство.

Почему меня допрашивали? Кто противостоит нам? Какие у них мотивы? Ведь мы, насколько я понимаю, делаем благое дело.

Я покинул рубку и направился в ресторан. Там ко мне как будто случайно подошла Кэрол. Я кивнул. Она села напротив.

— Привет.

— Привет.

— Ну как, обмозговал? — спросила она, заказав салат и эрзац-пиво.

— Да.

— Что скажешь? Я пожал плечами:

— А что тут говорить? Очень уж это внезапно, и, если честно, мне бы хотелось узнать тебя чуточку поближе.

— То есть?

— Я имею в виду старинный обычай, который называется «помолвка». Давай попробуем, а?

— Я тебе не нравлюсь? Я сравнивала наши индексы совместимости — мы должны подойти друг другу. Конечно, я сужу о тебе по досье, но мне кажется, в этом случае оно не лжет. Ты мне подходишь.

— То есть?

— Я много думала о тебе. Пожалуй, я бы могла связать судьбу с гордецом и эгоистом, который разбирается в технике.

Я знал, что ресторан прослушивается, а Кэрол просто не могла об этом не знать. Следовательно, она не случайно завела этот разговор именно здесь.

— Извини, — сказал я. — Слишком внезапно. Дай мне как следует подумать.

— Почему бы нам не отдохнуть где-нибудь вдвоем? Там и подумаешь.

— Где?

— Ну, хотя бы на Шпицбергене. Выдержав паузу, я сказал:

— Идет.

— Мне надо часа полтора на сборы.

— Ого! Я-то думал, ты имеешь в виду уик-энд. Нет, до конца недели я не могу. Надо еще проверить аппаратуру, да и вахтенное расписание…

— Но ведь ты закончил свою работу.

Я перешел к десерту — кофе и отменному яблочному пирогу с кедровыми орешками. Не отрываясь от чашки, я медленно покачал головой.

— Я могу договориться, чтобы тебя на денек-другой освободили от вахты, — заметила Кэрол. — Беды не будет.

— Извини, но я не люблю оставлять недоделки. Давай подождем с пикником до конца недели.

Она помолчала, размышляя.

— Ну ладно.

Я кивнул, доедая пирог.

«Ну ладно» вместо «да», «хорошо» или «договорились»… Ключевая фраза? Впрочем, мне было уже все равно.

Мы направились к выходу. Кэрол шла чуть впереди. Я услужливо распахнул перед ней дверь, и с той стороны мне навстречу шагнул человек.

Кэрол остановилась и обернулась.

— Не надо ничего говорить, — попросил я. — Я замешкался — и влип. Не трать время на перечисление моих прав — я знаю их не хуже тебя. — В руке у мужчины сверкнула сталь, и я поднял руки, добавив: — С Новым годом!

Но Кэрол все равно процитировала уголовный кодекс, избегая моего хмурого взгляда.

Черт бы побрал мою медлительность! Ее предложение было слишком заманчивым, чтобы походить на правду. Интересно, рассеянно подумал я, легла бы она со мной в постель, если бы этого требовали обстоятельства? Она была права насчет того, что моя работа на «Аквине» закончена. Я собирался «смазать пятки» и позаботиться о кончине Альберта Швейцера в ближайшие двадцать четыре часа.

— Придется тебе все-таки лететь на Шпицберген сегодня, — сказала Кэрол. — Там у нас более подходящая обстановка для допроса.

Как бы уклониться от этого любезного приглашения? М-да…

Словно прочитав мои мысли, она заявила:

— Судя по всему, ты небезопасен, поэтому полетишь в сопровождении опытных людей.

— Так ты не составишь мне компанию?

— Боюсь, что нет.

— Нет так нет. В таком случае нам остается только проститься. Досадно, что не удалось узнать тебя поближе.

— Не придавай значения моим словам, — улыбнулась она. — Просто надо же было как-то сбить тебя с толку.

— Не буду. Но я так и останусь твоей неразгаданной тайной.

— Прошу прощения, мы должны надеть на вас наручники, — сказал мужчина.

— Ну разумеется.

Я протянул к нему руки, но он возразил почти виновато:

— Нет, сэр. Руки за спину, пожалуйста.

Я выполнил его просьбу, однако, поворачиваясь, успел бросить взгляд на «браслеты». Они оказались довольно старомодными — такие штампуют по госзаказу. Если как следует прогнуться назад, можно переступить через цепочку, и тогда руки окажутся впереди. А там, если у меня будет секунд двадцать…

— Один вопрос, из чистого любопытства, — сказал я. — Ты выяснила, почему та парочка вломилась ко мне в каюту? Если не ответишь, мне придется мучиться бессонницей.

Кэрол закусила губу — видимо, колебалась. Но все-таки ответила:

— Они из Нью-Сейлема, «пузыря» на континентальном шельфе Северной Америки. Боялись, что «Румоко» расколет их сферу.

— Расколол? Помолчав, она сказала:

— Не знаю. Нью-Сейлем пока молчит. Мы пытаемся с ним связаться, но помехи…

— Что?!

— У нас нет с ними связи.

— Ты имеешь в виду, что мы, возможно, уничтожили целый город?

— Нет. Ученые говорят, риск был минимален.

— Ваши ученые, — сказал я. — Их ученые наверняка были другого мнения.

— Разумеется, — кивнула она. — Их ученые с самого начала организовали проекту обструкцию. Они не верили нам и подсылали диверсантов; Пытались сорвать…

— Как жаль, — пробормотал я.

— Чего жаль?

— Не чего, а кого. Парнишку, которого я усадил под кипяток. Ну ладно, спасибо. Подробности узнаю из газет. Все, отправляй меня на Шпицберген. Прощай.

— Не сердись, — сказала Кэрол. — Я выполняю свой долг. По-моему, все правильно. Если ты действительно чист, как первый снег или как лебяжий пух, тебя вскоре отпустят. И тогда я буду не против, если ты вспомнишь наш недавний разговор. Я усмехнулся.

— Я же сказал: прощай. Впрочем, спасибо, что избавила меня от бессонницы.

— Не надо меня презирать.

— А я и не презираю. Просто я никогда тебе не верил.

Она отвернулась.

— Спокойной ночи, леди. Жаль с вами расставаться, но ничего не поделаешь.

Меня проводили до вертолета. Помогли забраться в салон.

— Она к вам неравнодушна, — заметил человек с пистолетом.

— Вы слишком впечатлительны.

— Если вас отпустят, вы увидитесь с ней?

— Я никогда с ней больше не увижусь, — мрачно ответил я. — И с вами тоже.

Человек с пистолетом усадил меня на заднее сиденье. Потом он и его приятель заняли места у иллюминатора и велели пилоту взлетать.

Затарахтел мотор, и мы взмыли в небо. Румоко внизу рыкнул и плюнул в небо огнем.

Ева, прости меня. Я не знал. Даже не подозревал, что такое может случиться.

— Нас предупредили, что вы опасны, — сказал человек с пистолетом. — Прошу не делать резких движений.

«Ave, atque, avatque[20], — гулко простучало в моем сердце. — Двадцать четыре часа», — мысленно напомнил я Швейцеру.

Забрав у Уэлша свой заработок, я возвратился на «Протей» и дней на десять зарылся в книги по дзэн-буддизму. К желанному успокоению это не привело, поэтому я отправился к Биллу Меллингсу и напился в стельку. Протрезвев, я с помощью его передатчика окончательно ликвидировал Альберта Швейцера. Биллу я наплёл с три короба о красотке с огромными грудями.

Потом мы отправились на рыбалку. Это убило две недели.

В то время меня вообще не существовало на свете. Я стер Альберта Швейцера с лица земли. И часто ловил себя на том, что не хочу больше жить.

Когда убиваешь человека — пусть даже в безвыходной ситуации, — в душе остается ожог, постоянно напоминающий о ценности человеческой жизни.

Это произошло медленно и бесшумно. Есть на свете вирус, о котором многие и слыхом не слыхивали, но к которому я выработал иммунитет. Я сдвинул камень в перстне и выпустил вирус на волю. Только и всего. Я так и не узнал имен конвоиров и пилота. Даже не разглядел толком их лиц.