— Верно, — сказал я, мысленно чертыхнувшись. — Часы принадлежали еще ее отцу, и она хотела, чтобы они перешли ко мне. Отец сохранил их для меня.

Он фыркнул:

— Странный способ искать часы — ездить взад-вперед на джипстере.

— Ну… так я, может, увижу, если свет от них отразится, — неуверенно предположил я.

— Ну что ж, уже темнеет, — заметил он. — Нет смысла продолжать сегодня поиски. Набрось на джипстер чехол, — приказал он механику.

Он потрепал меня по плечу.

— Иди прими душ и перекуси. Судя по твоему виду, и то, и другое тебе не повредит.

Тусклые глаза, редеющие волосы и ирландский нос, голос — на децибел громче, чем у кого бы то ни было… Единственное, что дает ему право руководить!

Я стоял и ненавидел его. Клавдий! О, если бы это был пятый акт!

Но внезапно мысль о горячем душе и пище проникла в мое сознание. Действительно, и то, и другое мне не повредит. А если я буду настаивать на немедленном продолжении поисков, это только усилит подозрения.

Я стряхнул песок с рукава.

— Да, вы правы, идея действительно неплохая.

— Пошли, поедим у меня в каюте.

Душ был благословением, чистая одежда — Божьей милостью, а еда пахла, как в раю.

— Отлично пахнет, — сказал я.

Мы молча кромсали свои бифштексы. Когда дело дошло до десерта и кофе, он предложил:

— Почему бы тебе вечерок не отдохнуть? Оставайся здесь, отоспишься.

Я покачал головой:

— Слишком занят. Мало времени осталось.

— Пару дней назад ты говорил, что почти закончил.

— Почти, но не совсем.

— Ты еще говорил, что сегодня в храме служба.

— Верно. Я буду работать у себя в комнате. Он пожал плечами и, помолчав, сказал:

— Гэлинджер!

Я поднял голову: моя фамилия всегда означает неприятности.

— Это, конечно, не мое дело, — сказал он, — но тем не менее. Бетти говорит, что у тебя там девушка.

В конце предложения не было вопросительного знака. Это было утверждение, и оно повисло в воздухе в ожидании ответа.

Ну и сука же ты, Бетти! Корова и сука. К тому же еще и ревнивая. Какого черта ты суешь нос в чужие дела! Лучше бы закрыла на все глаза. И рот.

— А что? — спросил я.

— А то, — ответил он, — что мой долг как начальника экспедиции — проследить, чтобы отношения с туземцами были дружелюбными и дипломатичными.

— Вы говорите о них так, будто они дикари. Да ничего подобного!

Я поднялся.

— Когда мои заметки опубликуют, на Земле узнают правду. Я расскажу им то, о чем доктор Мур и не догадывался. Когда я поведаю о трагедии обреченной расы, которая смиренно и безразлично ждет смерти, суровые ученые зальются слезами. Я напишу об этом, и мне опять будут присуждать премии, только мне будет безразлично. Господи! — воскликнул я. — Когда наши предки дубинками забивали саблезубых тигров и пытались добыть огонь, у них уже была высокоразвитая цивилизация.

— Так все-таки есть у тебя там девушка или нет?

— Да, — сказал я. — Да, Клавдий! Да, папочка! Да, Эмори! Есть! Но я вам открою одну тайну. Марсиане уже мертвы. Они бесплодны. Еще одно поколение — и их не станет.

Я помедлил и добавил:

— Кроме как в моих записях да на нескольких микрофильмах и магнитных пленках. И в стихах о девушке, у которой болела душа и которая только танцем могла пожаловаться на несправедливость всего этого.

— А-а, — протянул он. И добавил после паузы: — Ты и правда в последнее время стал сам на себя не похож. Знаешь, иногда просто-таки вежлив бывал. А я-то диву давался. Не думал, что для тебя что-нибудь может так много значить.

Я опустил голову.

— Это из-за нее ты носился по пустыне? Я кивнул.

— Почему?

— Потому что она где-то там. Не знаю, где и почему. И мне необходимо ее найти до отлета.

— А-а, — опять сказал он.

Выдвинув ящик письменного стола, он вынул из него что-то завернутое в полотенце и развернул его. На столе лежала женская фотография в рамке.

— Моя жена.

Миловидное лицо с большими миндалевидными глазами.

— Я вообще-то моряк, — начал он. — Когда-то был молодым офицером. Познакомился с ней в Японии. Там, откуда я родом, не принято жениться на людях другой расы, так что мы не венчались. Но все равно она была мне женой. Когда она умерла, я был на другом конце света. Моих детей забрали, и с тех пор я их не видел. Это было давно. Об этом мало кто знает.

— Я вам сочувствую, — сказал я.

— Не надо. Забудь об этом.

Он поерзал в кресле и посмотрел на меня.

— Хочешь взять ее с собой на Землю — возьми. С меня, конечно, голову снимут, но я все равно слишком стар, чтобы возглавить еще одну экспедицию. Так что давай.

Он залпом допил остывший кофе.

— Можешь взять джипстер. Он закрутил свое кресло.

Я дважды попытался сказать «спасибо», но так и не смог. Просто встал и вышел.

— Сайонара и все такое, — пробормотал он у меня за спиной.

— Вот она, Гэлинджер! — услышал я. Я оглянулся.

— Кейн!

На фоне люка вырисовывался только его силуэт, но я услышал, как он шмыгает носом. Я повернулся.

— Что «вот»?

— Твоя роза.

Он достал пластиковый контейнер, разделенный внутри на две части. Нижнюю часть заполняла какая-то жидкость. В нее был опущен стебель. В другой части пламенела большая свежераспустившаяся роза — бокал кларета в этой ужасной ночи.

— Спасибо, — сказал я, засовывая ее под куртку.

— Что, возвращаешься в Тиреллиан?

— Да.

— Я увидел, как ты приехал, и подготовил ее. Немного разминулся с тобой в каюте капитана. Он был занят. Прокричал из-за двери, чтобы я попробовал поймать тебя в гараже.

— Еще раз спасибо.

— Она обработана специальным составом. Будет цвести несколько недель.

Я кивнул. И ушел.

Теперь в горы. Дальше. Дальше. Небо было, как ведерко со льдом, и в нем плавали две луны. Дорога стала круче, и ослик запротестовал. Я подхлестнул его, выжав газ. Выше. Выше. Я увидел зеленую немигающую звезду и почувствовал комок в горле. Упакованная роза билась о мою грудь, как второе сердце. Ослик заревел, громко и протяжно, потом закашлялся. Я еще немного подхлестнул его, и он испустил дух.

Я поставил джипстер на аварийный тормоз, вылез из машины и зашагал.

Как холодно, как холодно становится. Здесь, наверху. Ночью.

Почему? Почему она это сделала? Зачем бежать от костра, когда наступает ночь?

Я излазил вдоль и поперек каждое ущелье и перевал, благо ноги у меня длинные, а двигаться здесь несравнимо легче, чем на Земле.

Осталось всего два дня, любовь моя, а ты меня покинула. Почему?

Я полз по склонам, перепрыгивал через гребни. Я ободрал колени, локоть, порвал куртку.

Маланн? Никакого ответа. Неужели ты и правда так ненавидишь свой народ? Тогда попробую обратиться к кому-нибудь другому. Вишну, ты же хранитель. Сохрани ее! Дай мне ее найти.

Иегова? Адонис? Осирис? Таммуз? Маниту? Легба? Где она?!

Я забрел далеко и высоко и поскользнулся.

Скрежет камней под ногами, и я повис на краю. Как замерзли пальцы! Трудно цепляться за скалу.

Я посмотрел вниз: футов двенадцать или около того. Разжал пальцы и упал. Покатился по склону.

И тут раздался ее крик.

Я лежал неподвижно и смотрел вверх. Откуда-то сверху, из ночи она позвала:

— Гэлинджер! Я не двигался.

— Гэлинджер! И она исчезла.

Я услышал стук катящихся камней и понял, что она спускается по какой-то тропинке справа от меня. Я вскочил и нырнул в тень валуна.

Она появилась из-за поворота и стала неуверенно пробираться между камнями.

— Гэлинджер!

Я вышел из-за своего укрытия и схватил ее за плечи.

— Бракса!

Она снова вскрикнула и заплакала, прижавшись ко мне. Я впервые увидел ее плачущей.

— Почему? — спросил я. — Почему?

Но она только крепче прижималась ко мне и всхлипывала.

Наконец:

— Я думала, ты разбился.