Задача вполне по силам. Скала. Коварство обманчивого камня. Как-то, слишком торопливо ухватившись за выступ, Джон отломил кусок скалы. В другой раз, когда он из последних сил подтягивался вверх, маленькая белая сова испуганно сорвалась с насеста над самой его головой Взбираясь дальше, он слышал мягко снижающееся взволнованное хлопанье крыльев. А потом вдруг что-то обрушилось вниз длинными плавными прыжками, напомнив о том, что скала живет своей жизнью, видит сны и шевелится в каменной дремоте.

После нескольких часов утомительного подъема Джон приткнул колени в какую-то трещину, обвил руками крохотный каменный выступ и замер, имитируя отдых. Его жалкое, разбитое тело повисло, словно окорок на стальном крюке. Немного погодя дыхание стало более ровным, но сердце все так же с бульканьем бухало в ушах.

И все это время Кольтер твердил себе: «Я еще жив». И с наслаждением дышал, вися на скале. Спустя некоторое время, двинувшись дальше, он заметил на камне тонкую пленку воды. Дождь? Нет, больше похоже на маленький ручеек, струившийся с купола Сердца Горы. Губы Кольтера пересохли, растрескались. Когда он глотал, кадык торчком вставал в горле, перекрывая дыхание. Джон истекал потом, промерзая до костей. И он был болен, он чувствовал это. Но назад пути не было, только вверх.

Вверх. Это убийственное восхождение длилось всю морозную страшную ночь. И пока трясущееся в лихорадке тело продолжало свой немыслимый подъем, небо стало ронять предсказанные черноногими белые хлопья. Сначала в воздухе нехотя закружились несколько крупных снежинок. Потом все больше и больше. И вот они уже заполонили собой ночь, перекрыв обзор, заставив Джона вжаться в скалу и прильнуть щекой к камню.

Это было именно то, чего Кольтер желал, о чем молил небеса. Черноногие не смогут преследовать его в пургу, а пурга была неизбежна. Приближался рассвет, а он все еще цеплялся ногтями за еле различимые щели в жуткой плоскости, вертикально вонзавшейся в белизну снежного мира, где в вышине гора сливалась с ночью. Вниз, вниз манила пропасть, притягивая бесчисленные кружащиеся хлопья. Белое безмолвие поглотило его.

Скала вернула безумие, соблазняя, побуждая его к быстрым, нерасчетливым движениям. И вдруг подъем окончился. Цепляться стало не за что. Казалось, только его безумное сердце намертво приварило тело к скале. Ногти были обломаны и руки отказывались сжимать камень. Холод проник в кости, в самую душу.

Похоже, он достиг конца, места, откуда не возвращаются. Не было ни малейшей трещинки, за которую могли бы уцепиться его упрямые руки. Снег ослепил его, а скала искалечила. Машинально он повис, зацепившись за что-то — сам не зная за что…

Возможно, он повис на себе… Возможно, он в конце концов врос в камень… или кожа примерзла к скале? Очень похоже. Теперь он даже не пытался двигаться. Вокруг было только однообразное кружение белых мотыльков, и он в его сердце, ввинчиваясь в пространство…

Джон пришел в себя. Боже, он чуть не уснул. Чуть не соскользнул вниз. Как какая-нибудь слизь, слюна, стекающая по каменному лицу. Справа черная щель-губа. Он перетек к ней. Правая рука быстро скользнула внутрь, вцепилась намертво. Потом все тело, словно жидкость, стало просачиваться в щель, которая становилась шире по мере того, как он ввинчивался в нее.

Кости словно растаяли — и рука, плечо, голова буквально влились в расширяющееся отверстие. Он спасен. Щель в скале оказалась тем самым укрытием, которого он так ждал. Сердце Горы приняло его в свою колыбель. Он был слишком безумен, чтобы задавать вопросы судьбе. Свернувшись в коконе из украденного одеяла, Джон заснул.

Наступил рассвет, снег повалил гуще. Прекратился он только к середине утра. Стуча зубами, Кольтер очнулся от вязкого сна и снова встал перед выбором. Он провалился в щель, оказавшись на маленьком уступе, за которой открывался темный, похожий на воронку проход. Зачерпнув рукой немного снега, он с жадностью сосал его, смачивая распухшие губы и язык.

Талая вода была сладкой, но глотать Джон мог с трудом. Горло словно было полно битым стеклом. Когда он пытался глотать, заставляя мышцы делать свою работу, на глаза наворачивались слезы.

Стараясь не очень свешиваться, он выглянул наружу. Внизу все выглядело так же, как здесь, наверху — хлопья смерзшегося снега закручивались маленькими смерчами вокруг каменных уступов.

Джон улыбнулся с немым, болезненным удовлетворением. Они не полезут за ним в такую бурю. Спасибо тебе, Скала, поблагодарил он, пытаясь выгнать из себя лихорадку. Ничего не получалось. Что ж, подъем откладывается. Джон вздохнул, разглядывая свои распухшие исцарапанные суставы.

Даже в окоченевше-горячечном полубреду он понимал, что единственный путь — в воронку. Вылезти и карабкаться дальше вверх равносильно смерти. Отвесная скала покрылась льдом. Позади него же было хоть какое-то укрытие.

Джон осмотрел отверстие и увидел, что оно косо уходит вверх, во «внутренние покои» Сердца Горы. Так сказать, сердцевина Сердца…

Может, поэтому скалу так назвали? Кольтер на четвереньках вполз в сумрак туннеля, который круто загибался вверх. Колени скользили по жухлым листьям и сухим веткам. Похоже, где-то наверху был выход на вершину нагорья, и мусор занес ветер. Через некоторое время, однако, угол наклона увеличился, а потом туннель и вовсе ушел вертикально вверх, превратившись в трубу.

Упершись спиной о стену с одной стороны каменного дупла, ногами — с другой, Джон принялся подниматься вверх. Тусклый свет серого неба отражался от уступа, где он спал, и словно подталкивал его, висевшего на плечах и пятках. Но чем выше он поднимался, тем темнее становилось в трубе. Остались лишь два слабых столбика света — один снизу, другой сверху. Труба уходила вертикально, словно дуло длинного ружья, нацеленного в солнце; а он был загнанной в него пулей. Только скорость отнюдь не та. Жалкое неуклюжее маневрирование: одно плечо вверх, потом второе, правая нога, левая.

Медленно поднимаясь вверх, Джон почувствовал, как возвращается старый знакомый страх. Кольтер не любил высоты. Странно, но казалось, что внизу труба была шире. Одно дело подниматься по крутой скале, поверхность которой всегда перед глазами, и совсем другое — висеть как распорка, глядя вниз в глотку худшего из кошмаров. Столб молочного света, сквозь который смутно прорисовывались заснеженные деревья в сотнях футах внизу. Мышцы живота дрожали от напряжения, пот стекал в пах, стягивая кожу вокруг яичек. Ужасно хотелось посмотреть вверх, но Джон не мог отвести глаз от ног.

Передвигая ноги одну за другой, медленно-медленно, сначала одну онемевшую вверх, затем другую, черт бы их побрал, можно было изредка глянуть вниз. А потом снова вжать спину в камень, поднять отмерзающую ступню, укрепить ее на противоположной стене, проделать то же с другой. Тишина, порхание белых хлопьев в трубе, зуд пота в паху. Давящая боль в яичках.

Вода началась с тонкой струйки, льющей на голову, потом она превратилась в неуверенный дождь и наконец у самой вершины трубы — в беспорядочный каскад. Ревущий поток тающего снега. Спиной вперед Джон вылез по пояс из трубы — и белый, слепящий свет ударил в глаза. Вода стекала с вершины нагорья и плескалась повсюду вокруг него. Светило солнце, пурга прекратилась. Джон Кольтер добрался до вершины Сердца Горы.

Напился из маленького бассейна, в котором собралась талая вода. От ледяного питья заломило затылок и зубы. Мышцы живота свело от перенапряжения. Лицо исказилось нервным тиком, болезненно дрожали икры. Солнце безжалостно било в глаза, и весь тот кусочек мира, который был виден с его смотровой площадки, превратился в белый сполох черного льда.

«Посмотри на своего несчастного раба, Сердце, — выговорил Кольтер сквозь стиснутые губы. — Тело избито, разум помрачен, то, что осталось, не годится даже в пищу стервятникам. И все же я здесь, на вершине мира!»

Он говорил с горой возбужденно, как мужчина говорит с любовницей, в чьих объятиях провел долгие часы.

Попив еще воды, Джон окунул лицо в бассейн, открыл глаза, моргнул. Потом попытался встать, но не смог, снова рухнул на живот и лежал так в полном изнеможении.