Выходит, мы — крутые парни, круче, чем сами могли бы предположить. Это как с машиной, когда ее заводишь — она сначала фыркает и кашляет и только после начинает функционировать нормально.

Итак, в настоящий момент мы как никогда, были близки к победе, и я, Поль Кэрэб, являлся связным. И не следовало мне убегать, поступок, недостойный мужчины… Но вот получалось, что я не имел права действовать иначе. То есть я поступил правильно, сам того не подозревая.

Факт, конечно, позорный. Я, Поль Кэрэб, представитель младшего поколения опекунов Дома, ответственный за Первое крыло «Гостиной», тридцатипятилетний крепыш, только что удирал, охваченный страхом!

Впрочем, страх исчез, едва я почувствовал, что во мне оживает Энгель… а вот уже за ним и Ланж Младший!

Эти убийства, одно за другим, здорово меня напугали. При известии об очередном нападении мистера Блэка я всякий раз терял сознание, а когда оно ко мне возвращалось, проникался все большим ужасом. Я готов был обратиться в бегство в самом начале слияния, но вот ощутил в себе присутствие Энгеля и успокоился. Серафису и Дэвису слияние не помогло, они погибли, и я понимал, что, несмотря на любые меры предосторожности, тоже не защищен от нападения, каковое несомненно было лишь частью тщательно продуманного плана истребить нас всех до единого. Я не обладал проницательностью Ланжа Младшего или храбростью Энгеля, но верил, что эти насущные для выживания качества неминуемо во мне проявятся. Что касается страха… Именно пережитое мной чувство страха помогло спастись. Вдобавок я с ним уже справился.

Группа людей, которую я заметил ранее, оказалась похоронной процессией. За гробом шествовал священник, читая заупокойную молитву. С того места, где я стоял, было видно, как происходит прощание, но перегородки между секциями мешали рассмотреть дверь, в направлении которой двигалась процессия.

И вдруг мысль о том, что и мою жизнь в оболочке Поля Кэрэба тоже может оборвать пуля (ведь уже сколько членов нашей семьи убито, и вообще самый наш способ существования подвергается смертельной опасности), — мысль эта, как черная трепещущая птица, забилась в мозгу!..

Нет!

Я этого не допущу!

Моя решительность мне и самому была внове, однако я знал, что настало время действовать. Я пока не принял какого-либо определенного решения, просто знал. Но что, если остальные не одобрят мои действия? Впрочем, при сложившихся обстоятельствах ничего другого им не остается. В любом случае выбор должен сделать я сам.

Помещение Часовни, поделенное на прямоугольные секции (одни были освещены, в иных царил полумрак), напоминало шахматную доску. Я двинулся наискосок влево и замер перед входом в пустую темную секцию. Оглянулся, удостоверился, что никто за мной не следит, лег на пол и прополз под контрольным лучом. Подними я голову хотя бы на дюйм выше — и в секции зажжется неяркий свет, польется умиротворяющая музыка, воздух наполнится запахом ладана, засияет лампочками алтарь.

Я вскочил на ноги, подошел к скамье и сел на нее боком, так, чтобы иметь обзор сзади и одновременно не выпускать из виду происходящее у гроба. Достал из пачки сигарету, спрятал обратно — курить здесь, пожалуй, не стоило.

Теперь мне была видна эта дверь в вечность, в преисподнюю, в загробную жизнь или черт знает куда еще. Лента транспортера уходила в пол и двигалась в обратном направлении. Когда провожающие, со скорбными лицами и все в черном, приблизились к гробу, представитель похоронной службы шагнул вперед и на панели, вделанной в стену и обведенной черной каймой, набрал код.

Дверь беззвучно отворилась внутрь, и гроб, весь усыпанный цветами, двинулся в зияющую черноту. Наблюдая издали, я, разумеется, не мог поручиться, что цветы эти искусственные, но, принимая во внимание изрядное их количество (живые стоили бы целое состояние) и немногочисленность провожающих, так оно, скорее всего, и было.

Гроб на подставке с колесиками скользнул по наклонной плоскости и исчез в черном прямоугольном отверстии. Дверь закрылась. Священник произнес еще что-то приличествующее моменту, люди повернулись и медленно пошли прочь, переговариваясь или молча, кому как хотелось.

Я выждал, пока все они не покинули помещение Часовни, а потом для верности сидел, не шевелясь, еще минут десять. Затем встал, подошел к выходу из секции, снова прополз под лучом.

Тишина… полумрак… Транспортерная лента отключена. Ближайшая освещенная секция отсюда так далеко, что я даже не слышал музыки. Пошел вдоль транспортерной ленты, зачем-то касаясь ее рукой, по направлению к двери, за которой исчез гроб.

Я думал о Гленде. Что она сейчас делает? Где она? Обратилась в полицию? Или просто убежала? Мысли мои, приобретая отчетливость, возвращались к недавнему происшествию, о котором я не мог забыть, как ни старался. Стоп, что же она кричала мне напоследок?

Молодая женщина, почти девушка, неожиданно становится свидетельницей насильственной смерти… казалось бы, ничего, кроме истерических, бессвязных восклицаний ожидать от нее нельзя… а вот Гленда назвала какой-то адрес… несколько раз его повторила, как бы давая понять, что это очень важно… Важно кому? Мне?

Если это не истерика, то смысл ее слов просто ошеломителен. В самом деле, какая польза от подобной информации любому умирающему, если он не Поль Кэрэб, то есть я? Но ведь Гленде о нас ничего не могло быть известно… ни ей, ни кому бы то ни было… даже мистеру Блэку… которого она, кажется, знает… да и познакомились мы при довольно странных обстоятельствах…

Нет, следует в этом разобраться. Любая мелочь может иметь решающее значение.

Я вспомнил ее вроде бы взбалмошное, но тем не менее очень настойчивое желание сопровождать меня… Да, да, нужно навестить ее по этому адресу… И чем раньше, тем лучше.

Перемахнул через ленту — дверь располагалась по правую от нее сторону — и остановился перед выходом в никуда, единственным выходом, через который жители Дома покидали его пределы. Дверь — шесть футов в ширину и восемь в высоту — в полумраке казалась скорее темным туманным пятном, нежели материальной субстанцией. Я набрал код, и она отворилась. Стало еще темнее. Стоя перед черным прямоугольным проемом, я не мог бы с уверенностью сказать, открыта дверь или закрыта. Впрочем, темнота меня как раз устраивала.

Я взобрался на ленту и шагнул во мрак, стараясь держать тело откинутым назад, чтобы сохранить равновесие. Нащупав одной рукой стену, другой уцепился за дверную ручку, потянул дверь на себя, притворил неплотно. Для того чтобы закрыть по-настоящему, следовало привести в действие специальный механизм, но на ближайшие несколько минут этого было достаточно.

Встал на четвереньки и двинулся задом по наклонной плоскости вниз. Туннель был футов сорок длиной. Уперся спиной в следующую дверь и принялся шарить по ее поверхности.

Снова мне повезло, я сразу нашел то, что искал. Снял защитную крышку. Тусклая лампочка внутри осветила устройство, и теперь у меня появилась возможность действовать не вслепую. Эта штука редко требовала вмешательства человеческих рук, а уж то, что я с ней сделал, вовсе не входило в замысел конструкторов. Понятно, никто никогда не отваживался шутить подобным образом с аварийным блоком дистанционного управления, которое посылало мертвых в безвозвратное странствие среди звезд. Никто, кроме меня.

Я поставил крышку на место и стал ждать. Устройство должно было сработать через пятнадцать секунд, а потом самостоятельно переключиться на старую программу. Наконец над головой раздался щелчок — дверь поднялась. Отлично.

Пол вдруг ушел у меня из-под ног, я, растопырив руки, удержался за стены, плавно съехал на бок и снова вскочил. Ну конечно, я же должен был помнить: дальше пол снова становится горизонтальным.

Теперь я находился в коротком и ярко освещенном коридоре. Стены блестели так ослепительно, что больно было на них глядеть. Пока я, щурясь и прикрывая глаза ладонью, шел вперед, мои энергетические характеристики анализировали на самых разных уровнях сотни, а может, и тысячи приборов, запрограммированные пропустить к двери, расположенной в конце коридора, одного-единственного человека. Меня.