Некоторое время я наблюдал за ней, замерев в седле, а потом солнце выглянуло из-за тучи и моя длинная тень легла прямо к ее ногам.

Она обернулась, приставила ладонь козырьком к переносице. Я спешился, обмотал поводьями первый попавшийся под руку куст и подошел к ней.

— Здравствуй, — сказал я.

Все это заняло у меня секунд десять — пятнадцать, а девушка пока решала, ответить мне улыбкой или нахмуриться.

— Здравствуй. — Она все-таки улыбнулась.

— Меня зовут Анджело, я ехал мимо и увидел тебя… и вот подумал, почему бы не остановиться и не выкурить с тобой по сигарете и не поглазеть заодно, как ты рисуешь? Не помешаю?

Она отрицательно покачала головой, закусила нижнюю губу, отчего лицо у нее снова стало серьезным, но предложенную сигарету приняла.

— А меня зовут Джулия. Я здесь работаю.

— Выходит, кормишься рисованием? И на хлеб хватает?

— Нет, по профессии я биоконструктор. А это, — она постучала пальцами по рисунку и задержала на нем руку, не давая его рассмотреть, — это мое хобби.

— О? Биоконструктор? И что же ты конструируешь?

— Ее, — она мотнула головой в сторону овец.

— Не понимаю…

— Да всю эту толпу.

— Боюсь, что я опять не…

— Это клоны, — сказала она. — Все они выращены из ткани одного донора.

— Надо же! — воскликнул я, усаживаясь на траву возле Джулии. — Ну-ка объясни мне, что такое клоны.

Джулия с видимым облегчением захлопнула альбом. Она, похоже, стеснялась демонстрировать кому бы то ни было свои рисунки, зато про овечек принялась рассказывать просто-таки взахлеб. Я слушал, задавая якобы невзначай не относящиеся к предмету нашего разговора вопросы, и вскоре разузнал кое-что и о ней самой.

Она родилась в Катании, но образование получила во Франции. В настоящее время работала по контракту в одном швейцарском институте — они там занимались исследованиями в области животноводства с использованием методов клонирования наиболее перспективных особей в разнообразных условиях окружающей среды.

Ей было двадцать шесть, совсем недавно и со скандалом развелась и теперь вся без остатка переключилась на своих овечек. На Сицилию прибыла два с лишним месяца назад и о клонах говорила с необыкновенным энтузиазмом, возбуждаясь, быть может, именно оттого, что я-то в этом деле не смыслил ни бельмеса. В мельчайших подробностях Джулия описывала мне процесс, в результате которого овцы, выращенные из клеточной ткани некоего швейцарского гибрида, являлись точными его, этого гибрида, копиями. Упомянула она, в частности, и о странном, пока не разгаданном эффекте резонанса: стоило какой-нибудь из подопытных овечек заболеть, как тотчас все прочие (в разных частях света, включая и швейцарский прототип!) выказывали признаки аналогичного заболевания.

Что же касается человеческих существ, то, насколько ей было известно, клонировать их еще никто не осмеливался — слишком сильны были юридические, морально-этические и религиозные запреты. Правда, ходили слухи об экспериментах, проводимых где-то у черта на рогах, за пределами Галактики…

Несмотря на то обстоятельство, что Джулия действительно была увлечена своими исследованиями, я чувствовал, что рассказывает она все это скорее из потребности в общении, нежели из желания посвятить меня в суть дела. Ну что же, вот мы и общались, к обоюдному нашему удовольствию.

Но о себе я в ту первую встречу не обмолвился ни словом. Я по большей части слушал Джулию, а потом мы сидели молча, наблюдая за щиплющими травку клонами, и тени наши все удлинялись и удлинялись, и снова мы начинали разговаривать, перескакивая теперь уже с пятого на десятое.

Чирикая этак беззаботно, мы, однако, сразу почувствовали, что нам многое еще предстоит сказать друг другу, и стало без слов понятно, что завтра я опять приеду в это ущелье и увижу ее здесь, и послезавтра тоже… Да, да, мы не ошиблись друг в друге.

Вскоре Джулия проявила интерес к верховой езде, и мы ежедневно, утром или вечером, совершали прогулки, во время которых я объяснил ей, каким образом оказался в этом столетии, помалкивая, разумеется, о своем прошлом и причинах, по которым меня застрелили.

Пока мы не стали близки, я не понимал, что люблю ее. Но в тот день я как раз решил принять второе предложение Поля и только тогда осознал, какое место в моей жизни занимает Джулия.

Помнится, я подошел к окну, отвел занавеску и долго глядел в ночь. Угли в камине, вишневые и оранжевые, ярко светились. Холод проникал сквозь тонкие стены, и от дурного предчувствия у меня сжалось сердце.

— Скоро мне придется отсюда уехать, — произнес я.

— Куда?

— Я не имею права тебе это сказать. Молчание. Потом:

— Ты вернешься?

Я не знал, удастся ли мне это сделать, но ничего не имел против.

— А ты бы хотела?

Снова молчание, а потом еле слышное:

— Да.

— Я постараюсь вернуться.

Почему я взялся убрать Стайлера? Да потому что у меня не было выбора с того самого момента, когда Поль поставил все точки над Они подыскали мне крутую синекуру в своей лавке и вручили пакет крайне выгодных акций, но все это оказалось просто крышей.

Нет, я и раньше не питал иллюзий относительно причин, по которым со мной так возятся: разморозили, лечат, и все задарма. Делалось это по инициативе моего потомка, но исключительно ради «Коза Инкорпорэйтед». Благо медицина давно уже была на соответствующем уровне. Разумеется, всегда приятно чувствовать себя в центре внимания, и неважно, что тому причиной. Удовольствию от их предупредительности никоим образом не мешала догадка, что меня собираются в каких-то целях использовать. Если начистоту, удовольствие от этого даже увеличивалось. Ведь возились они со мной отнюдь не из праздного любопытства, а потому что я обладал определенными вневременными качествами, которых моим потомкам недоставало. На эти качества я и ставил, а проявив их, рассчитывал заслужить одобрение своих новых покровителей.

Об этом-то я и раздумывал, прежде чем натянул поводья и остановил лошадь в том месте горного склона, где оливковые деревья сменялись кустарником, а еще выше начинались скалистые строги. Но я смотрел на огни деревушки внизу.

Через минуту ко мне подъехала Джулия.

— О чем ты задумался? — спросила она.

А я теперь размышлял о том, что со мной сталось бы, если бы я очнулся без каких-либо воспоминаний о прежнем своем существовании. Легче мне было бы или труднее найти себе занятие по душе? Неужели я мог бы уподобиться обитателям этой деревушки с их убогими представлениями о благополучии и сомнительными радостями от повторения одних и тех же действий в десятитысячный раз?

А еще я помню бухту, отовсюду закрытую скалами, яркий солнечный день, и отсветы водной ряби играют на обнаженной груди Джулии — она, закончив купание, выходит на берег и вдруг перестает улыбаться и снова спрашивает:

— Что с тобой? О чем ты все время думаешь?

Когда я получил кличку «Ангел Анджело», за мной уже числилось семнадцать трупов. Что и говорить, приходилось мне в той жизни бороться за место под солнцем. Вряд ли Полю было известно об этом во всех подробностях, хотя однажды он порядком меня удивил, уверенно перечислив фамилии восьмерых покойничков.

И вот не мог я понять, как же это вышло, что щепетильнейшее соблюдение законов и всяких прочих формальностей сделалось для «Коза Инк.» больше чем прикрытием и в конце концов привело к тому, что организация практически не располагала надежными и профессиональными убийцами. Похоже, я и в самом деле был им нужен. Вот уж не ожидал, что в новой жизни буду заниматься все той же грязной работой. Подумать только: заказное убийство — в эпоху удовлетворенных амбиций, отлаженных социальных механизмов, неслыханной продолжительности жизни и космических путешествий! Мне казалось это по меньшей мере странным, как ни старался Поль представить дело в более выгодном свете.