Потом насчет языка Пятницы. Еще на острове я примирилась с тем, что мне не суждено узнать, как Пятница лишился языка, как примирилась я и с тем, что не узнаю, как переправились через море на этот остров обезьяны. То, что мы принимаем в жизни, кажется неприемлемым в рассказе. Рассказать мою историю и умолчать о языке Пятницы - все равно что выставить на продажу книгу с пустыми страницами. Но единственный язык, который мог бы открыть секрет Пятницы, это язык, которого он лишился!

Сегодня я набросала два рисунка. На одном фигура мужчины в куртке, узких штанах и конической шапке, с баками, торчащими во все стороны, и большими кошачьими глазами. Перед ним коленопреклоненная фигура чернокожего в таких же штанах, с руками за спиной (руки связаны, но на рисунке это не видно). В левой руке человек с бакенбардами держит язык чернокожего, в его правой руке - нож.

О втором рисунке я расскажу вам чуточку позже.

Я показала их Пятнице, когда мы были в саду.

- Посмотри на эти рисунки. Пятница, - молвила я, - а затем скажи, где правда? - Я показала первый рисунок. - Хозяин Крузо, - добавила я, указывая на человека с баками, - Пятница, - продолжала я, указывая на коленопреклоненную фигуру. - Нож, - молвила я и показала на рисунке нож. - Крузо вырезал у Пятницы язык. - Высунув язык, я показала, как его вырезали. - Это правда. Пятница? - настаивала я, пристально глядя ему в глаза. - Хозяин Крузо вырезал твой язык?

Возможно, Пятница не понимает смысла слова «правда», рассуждала я; тем не менее, если мой рисунок пробудит в нем воспоминание о том, что произошло, то, несомненно, хотя бы облачко омрачит его взгляд; ведь не зря глаза называются зеркалом души?

Но, уже начав говорить, я стала сомневаться. Потому что если в глазах Пятницы и промелькнет тревога, то это может случиться из-за того, что я выбежала из дому, потребовала, чтобы он посмотрел на рисунки, а этого я никогда раньше не делала. Рисунок сам по себе способен привести его в замешательство. (Разглядывая рисунок заново, я вынуждена была с огорчением признать, что он вполне мог изображать Крузо в качестве заботливого отца, протягивающего кусок рыбы ко рту ребенка-Пятницы.) А как мог он истолковать мои действия, когда я показала ему язык? Что, если среди африканских людоедов высунутый язык означает то же, что у нас протянутые для поцелуя губы? Разве вы не сгорите от стыда в такой ситуации, когда женщина показывает вам язык, а у вас нет языка, который вы могли бы высунуть ей в ответ?

Я показала ему второй рисунок. На нем тоже был изображен маленький Пятница со связанными за спиной руками и широко открытым ртом; тут, однако, человек с ножом был работорговец, высокий, чернокожий, в бурнусе, а нож имел форму серпа. Позади этого мавра виднелись африканские пальмы.

- Работорговец, - молвила я, показывая на эту фигуру - Человек, который ловит мальчиков и продает их в рабство. Твой язык отрезал работорговец, Пятница? Работорговец или же твой хозяин Крузо?

Но глаза Пятницы оставались отсутствующими, и я пришла в уныние. Кто может утверждать, что он не потерял язык в младенчестве, когда, например, обрезают еврейских мальчиков; а если так, то как может он помнить об этом? Кто докажет, что в Африке нет таких племен, где мужчины немы, а право речи предоставлено женщинам? Почему такое невозможно? Мир гораздо более разнообразен, чем мы себе представляем, - это один из уроков, которые я получила в Баия. Почему не могут существовать, плодиться и процветать такие племена и быть довольными своей судьбой? А если и был на самом деле мавританский работорговец с кривым ножом в руке, то похож ли мой портрет на того мавра, каким его запомнил Пятница? Разве все мавры высоки ростом и носят белые бурнусы? Выть может, мавр приказывал вырезать у пленных языки верному рабу, сморщенному старику в набедренной повязке? «Верно ли воспроизводит этот рисунок человека, который вырезал у тебя язык? - так ли понял Пятница сущность моего вопроса? И если так, то мог ли он не ответить мне отрицательно? И если язык ему вырезал мавр, то, возможно, он был выше или ниже ростом, был одет в черную или синюю одежду, а не белую, был бородат, а не гладко выбрит, держал в руке прямой нож, а не кривой и так далее.

И вот на глазах Пятницы я медленно порвала свои рисунки. Воцарилась тишина. Я впервые заметила, какие длинные пальцы у Пятницы, смотрела, как обхватывают они черенок лопаты.

- Кораблекрушение - великий уравнитель, как и нищета, но мы все же еще не ровня друг другу. - И затем, хотя никакого ответа не последовало и не могло последовать, я дала выход всему, что накопилось у меня в душе. - Я трачу на тебя свою жизнь. Пятница, на тебя и твою дурацкую историю. Я не хочу тебя обидеть, но это правда. Когда я стану старухой, я вспомню эту непростительную трату времени, так сказать, время утраченного времени. Что мы делаем здесь, ты и я, среди этих невозмутимых жителей Ньюингтона, зачем ждем мы человека, который никогда не вернется?

Если бы на месте Пятницы был кто-то другой, то я хотела бы, чтобы он обнял меня и утешил, потому что никогда еще я не чувствовала себя такой несчастной. Но Пятница был недвижим, как статуя. Я не сомневаюсь, что африканцы столь же отзывчивы в чувствах, как и мы. Но противоестественная жизнь, которую он вел в течение многих лет на острове Крузо, ожесточила его сердце, сделала холодным, безразличным, поглощенным только собой, как животное.

1 июня

Как вы легко можете понять, во время владычества судебных приставов соседи сторонились нашего дома. Однако сегодня зашел некий джентльмен, представившийся как мистер Саммерс. Я сочла благоразумным сказать ему, что я новая домоправительница, а Пятница - садовник. Все это прозвучало достаточно правдоподобно, чтобы убедить его, что мы не цыгане, вломившиеся в пустой дом и поселившиеся в нем. Сам дом содержится в чистоте и порядке, чисто даже в библиотеке. Пятница трудится в саду, так что если я и солгала, то не слишком.

Я иной раз задаю себе вопрос, не ждете ли вы с нетерпением в вашем лондонском убежище весточки о том, что жители необитаемого острова наконец исчезли и вы можете; спокойно вернуться домой. Может быть, ваши соглядатаи засматривают в окна, чтобы выяснить, по-прежнему ли мы здесь живем? Может быть, вы сами, изменив внешность, каждый день проходите мимо своего дома? Верно ли, что ваше укрытие находится не в темных аллеях, которые тянутся от Шордича и Уайтчепла, как мы все предполагаем, а в самой этой солнечной деревне? Выть может, мистер Саммерс - ваш лазутчик? А вы обитаете у него в мансарде и в подзорную трубу следите за каждым нашим шагом? Если это так, то вы мне поверите, если я скажу, что наша жизнь здесь все менее и менее отличается от нашего существования на острове Крузо. Иногда я просыпаюсь и не знаю, где нахожусь. Мир состоит из множества островов, сказал однажды Крузо. Слова его с каждым днем кажутся мне все более справедливыми.

Я пишу письма, запечатываю их и бросаю в почтовый ящик. Настанет день, когда нас здесь уже не будет, вы получите их и пробежите глазами. «Было бы хорошо, если б речь шла только о Крузо и Пятнице, - пробурчите вы себе под нос. - Лучше бы обойтись без женщины». Но что бы вы делали без женщины? Разве Крузо явился бы к вам по собственной воле? Разве вы сумели бы выдумать Крузо и Пятницу, остров с песчаными блохами, обезьянами и ящерицами? Думаю, нет. У вас много талантов, но вымысел - не из их числа.

* * *

За домом следит какая-то незнакомка, совсем еще девочка. Она часами простаивает на противоположной стороне улицы и даже не пытается прятаться. Прохожие останавливаются, заговаривают с ней, но она не обращает на них внимания. Я спрашиваю себя: это одна из шпионок судебных приставов или же ее послали вы следить за нами? На ней, несмотря на летнюю жару, серый плащ с капюшоном и корзинка в руках.

Сегодня, на четвертый день ее появления, я подошла к ней.