- Вы далеко живете? - спросила я. Она как-то странно посмотрела на меня.

- Нет, - сказала она. - Недалеко, совсем недалеко

Девочка не хотела уходить, я обняла ее, поцеловала, и это привело ее в хорошее настроение. Ее внешность, даже если допустить, что это призрачное видение, уже не тревожила меня, как раньше, все-таки я видела ее не впервые.

- Идем, Пятница, - позвала я. - Пришла и нам пора уходить.

Фо запротестовал.

- Вы окажете мне большую честь, - сказал он, - если заночуете здесь. Да и где вы сейчас найдете ночлег?

- Если на улице нет дождя, мы можем выбирать из сотни постелей, хотя все они жесткие, - ответила я.

- Оставайтесь у меня, - сказал Фо. - По крайней мере, здесь вас ждет мягкая постель.

- А Пятница?

- И Пятница тоже, - сказал он.

- Но где же будет спать Пятница? Где вы его уложите? Я не могу его прогнать.

- Ни в коем случае, - сказал Фо.

- Может быть, он ляжет в алькове? - спросила я, показав на занавешенный угол.

- Конечно. Я постелю матрац и дам ему подушку.

- Вот и прекрасно, - сказала я. Когда Фо постелил, я позвала Пятницу.

- Идем, Пятница. Сегодня у нас есть крыша над головой, - прошептала я. - А если повезет, то завтра у нас будет еда.

Я показала Пятнице его ложе и задернула за ним занавеску.

Фо погасил лампу, я слышала, как он раздевается. Я заколебалась, задумавшись, чем для моего рассказа чревата близость с его автором. Услышала, как заскрипели пружины.

- Спокойной ночи. Пятница, - прошептала я. - Не обращай внимания на свою хозяйку и мистера Фо, все это к лучшему. - Я разделась, оставшись в нижней рубашке, развязала волосы и забралась под одеяло.

Некоторое время мы лежали молча, Фо на своей половине, я - на своей. Потом он сказал:

- Я иногда спрашиваю себя, что было бы, если б творения Господа не испытывали потребности в сне. Было бы людям лучше, если бы мы бодрствовали всю жизнь?

Я никак не ответила на это странное приглашение к разговору.

- Я хочу сказать: лучше было бы, если бы нам не приходилось еженощно погружаться в себя и находить то, что мы там находим?

- Что вы имеете в виду? - спросила я.

- Нашу темную сущность, - сказал он. - Нашу темную сущность и прочие призраки. - И вдруг спросил: - Вы хорошо спите, Сьюзэн?

- Я сплю как сурок, несмотря ни на что.

- А вы не видите во сне призраков?

- Я вижу сны, но не называю призраками тех, кто является мне в сновидениях.

- Кто же они?

- Это воспоминания, воспоминания яви, но искаженные, спутанные, измененные.

- Они реальны?

- Реальны и нереальны - как сами воспоминания.

- Я читал у старого итальянского автора о человеке, который побывал, или ему приснилось, что побывал, в аду. Там он встретил души умерших. Одна из них рыдала. «Не думай, смертный, - сказала ему душа, - что мои слезы не слезы истинного горя только потому, что я бестелесна».

- Истинное горе - но чье? - сказала я. - Души или вашего итальянца? - Я потянулась и сжала руку Фо своими ладонями. - Мистер Фо, все-таки знаете ли вы, кто я такая? Я явилась к вам однажды в дождливый день, вы куда-то спешили, и я задержала вас рассказом про остров, который вы не хотели выслушать.

- Вы ошибаетесь, моя дорогая, - сказал Фо и обнял меня.

- Вы посоветовали мне записать этот рассказ, - продолжала я, - надеясь, очевидно, прочитать о кровавых схватках среди морских просторов или о безнравственности бразильцев.

- Неправда, неправда! - сказал Фо, смеясь и сжимая меня. - Вы сразу возбудили во мне любопытство, я был готов выслушать все, что вы хотели мне рассказать.

- Но я преследовала вас своей скучной историей, навязывая ее вам даже здесь, в вашем потаенном убежище. И привела за собой женщин, следующих за мной по пятам, этих призраков, преследующих призрака, ну точно сонмище блох. Так, наверное, все это выглядит в ваших глазах.

- И зачем вы являетесь ко мне, Сьюзэн?

- За вашей кровью! Разве не за этим возвращаются призраки: выпить кровь живых. И разве не по этой причине тени приветствовали вашего итальянца?

Вместо ответа Фо поцеловал меня так крепко, что даже прикусил мне губу, я вскрикнула и попробовала высвободиться. Но он не отпустил меня, и я почувствовала, что он высасывает из ранки кровь.

- Я высасываю кровь живых, - пробормотал он.

В то же мгновение он оказался надо мной, и я могла подумать, что я снова в объятиях Крузо: оба они были примерно одного возраста, тяжелы в бедрах, но не тучны; похожа была и их манера обращаться с женщиной. Я закрыла глаза, пытаясь отыскать обратную дорогу на остров, где воет ветер и гудят волны, но нет, остров не возвращался, отрезанный от меня тысячами миль океана.

- Разрешите мне, - мягко прошептала я. - Есть привилегия первой ночи, и я требую предоставить ее мне. - Лаской я уложила его на спину и сама оказалась наверху. - Так поступает Муза, когда навещает поэта, - прошептала я и почувствовала, как уходит безразличие, владевшее мною еще минуту назад.

- Ну и качка, - сказал потом Фо, - ноют все мои кости. Я едва дышу.

- Приход Музы - нелегкое испытание, - ответила я. - Она делает все, что в ее силах, чтобы родились стихи.

Фо долго лежал неподвижно, и я решила, что он уснул. Но как только меня охватила дремота, он заговорил:

- Вы писали о том, как Пятница заплывал на своем бревне в заросли морских водорослей. Такие заросли - обиталище тварей, которых моряки называют кракены, вы когда-нибудь слышали о них? У них щупальца толщиной с мужское бедро, сами они в несколько ярдов длиной и имеют крепкий клюв. Я представляю, как эти кракены лежат на морском дне, смотрят на небо сквозь заросли водорослей, а многочисленные щупальца обвивают их тела, выжидая. А Пятница направлял свое хрупкое суденышко в этот опасный омут.

Я не могла понять, что в такой момент навело мысли Фо на морские чудовища, но промолчала.

- Наверное, вы удивились бы, если бы над поверхностью воды появилось вдруг это щупальце, обвилось вокруг Пятницы и увлекло его на дно, чтобы оставить там навсегда.

- Чудовищное щупальце, поднимающееся из пучины, - как не удивиться. Это удивительно и малоправдоподобно.

- Но вас удивило бы, если бы Пятница скрылся под водой и исчез с лица земли? - бормотал Фо. Кажется, он засыпал. - Вы говорите, - сказал он (я слышала его сквозь дремоту), - вы говорите, что он подплывал к тому месту, где затонул корабль, из чего можно заключить, что это был невольничий корабль, а не торговое судно, как утверждал Крузо. Представьте себе картину: сотни его товарищей по несчастью, точнее, их скелеты, все еще скованные цепью, и маленькие подвижные рыбки, вы о них говорили, проплывают через глазницы и грудные клетки, в которых когда-то бились сердца. Представьте себе Пятницу на бревне, он смотрит на них сверху, рассыпая лепестки, лепестки плавают какое-то время, а затем тонут и оседают среди умерших.

Вас не удивляет: в каждом из описанных эпизодов какая-то сила влечет Пятницу на дно, она его манит, она ему грозит. Но он не умирает. На своем утлом суденышке он скользит на самом краю смерти и остается невредим.

- Это было не суденышко, а бревно, - сказала я.

- В каждом рассказе присутствует умолчание, скрытая картина, недосказанное слово. Пока мы не выскажем недосказанное, мы не приблизимся к сердцевине этой истории. Я спрашиваю, почему Пятница подвергал себя смертельной опасности, хотя жизнь на острове была вполне безмятежна, и всякий раз избегал ее?

Вопрос показался мне фантастичным. Я не знала, что ответить.

- Я сказал «сердцевина истории», - продолжал Фо, хотя мне следовало сказать «око», «око истории». Пятница проплывает на своем бревне через темный зрачок - или мертвую глазницу - глаза, наблюдающего за ним с морского дна. Проплывает и остается цел и невредим. Он оставляет нам эту задачу- опуститься на дно и проникнуть в то око. Если мы не сделаем этого, то будем, подобно ему, скользить по поверхности и выйдем на берег, не став мудрее, возобновим прежний образ жизни и будем спать без сновидений, точно младенцы.