— Вариантов не было, — виновато развел он руками. — Он требовал срочно венчаться. Причем венчаться без шума — на чем твой отец особенно настаивал. Он был пугающе убедителен, знаешь ли.

Лесли молчала, не в силах сказать ни слова.

— Мне тоже нелегко придется, — с горечью сказал Бобби. — Я-то всю жизнь мечтал о широкой свадьбе. Чтоб с рисом, с арками из цветочных гирлянд, с подружками невесты, шаферами и прочим в таком роде. Представляешь, как меня огорчило требование венчаться «по-тихому»?

— Но… ну ты же шутишь, да?! — отчаянно воззвала к нему девушка.

— Ничуть, — решительно мотнул тот головой. — Все во имя вашего уважаемого родового герба. Ничего о нем не знаю, но если он похож на наш — ему не помешает позолота. И вообще, мезальянс — семейная традиция Маккензи. Еще со времен Брюса и Уоллеса.[51]

Только сейчас Лесли Дженнер окончательно осознала, что ее практически выдали замуж — без ее участия и даже не сказавшись.

— Бобби! Ты сейчас же, сейчас же отправишься к папе и скажешь, что это был не ты! — рявкнула она. — Помолвку надо расторгнуть. Срочно! Я настаиваю! Это… это ужасно!

Бобби хмыкнул.

— Ну вот сама пойди и скажи. Тебе всяко больше веры, чем мне.

— Но это ужасно! Это… просто чудовищно!

— Ну, не знаю, не знаю, — Бобби поудобнее уселся в кресле. — По мне, так не так уж и чудовищно. Хотя учти — добровольно я бы на тебе не женился.

— Обидеть меня хочешь?

— Ничуть, видит Бог. Просто, честно говоря, ты слишком хороша для меня. Пугающе хороша. Я никогда бы не решился сделать тебе предложение. Но — твой отец требует срочно венчаться, требует принять долю в компании…

— Он тебе еще приплатил за согласие?! — Лесли задохнулась, потом сглотнула и решительно заявила: — Я точно иду к отцу. Я расскажу ему все как есть, всю ужасную правду. Я его люблю и желаю ему счастья, но не ценой собственной разрушенной жизни!

— Если что, мою разрушенную жизнь тоже можешь упомянуть! — крикнул Бобби ей вслед.

Должно быть, девушка его не услышала, так как была уже на середине лестницы.

Дальше двери отцовского кабинета она, впрочем, не прошла.

Простояла перед ней минуты три и вернулась — хмурая и невеселая.

— Я не могу, — сказала она тоскливо. — Не могу. Я открыла дверь, а там папа, бедный, и он… он…

— М-м?

— Он плакал! — всхлипнула Лесли. — Так, как будто у него вот-вот разорвется сердце.

— Надо же, никогда не думал, что можно так убиваться из-за ста тысяч фунтов…

— Болван! — Лесли едва удержалась от пощечины. — Причем тут деньги? Это все из-за меня, из-за меня… — И она упала в кресло, закрыв лицо руками.

— Ну а может, и из-за меня тоже. Такой добрый и замечательный человек, как твой папаша, конечно, не может не оплакать загубленную им карьеру и разбитые им мечты такого многообещающего юноши, как я.

— Карьера его… мечты его… — Лесли топнула ногой. — Боже, что я за дура! Набитая дура!

Бобби не возразил — как, впрочем, и не согласился.

Просто сидел и ждал, пока та успокоится.

— Что ж, остается смириться, — наконец решительно сказала она. — Я бы смеялась, не будь все так погано…

— А я и посмеяться не мог, — пожал плечами Бобби. — Думаю вот: сумел бы я переубедить твоего отца? По крайней мере, попробовать стоило… бы, если бы ты не заговорила о Джеке Марше.

Та резко развернулась:

— Что ты имел в виду?

— Только то, что сказал. Твои слова про Джека Марша — вот что обрекло тебя на муки.

— Но, Бобби!

Тот встал спиной к камину, сжав губы.

— Нам остается только смириться и обвенчаться, — сказал он. — Да, нам обоим придется туго — но что-то подсказывает мне, что при другом раскладе тебе пришлось бы гораздо хуже.

Снова повисло молчание.

Наконец Лесли обреченно спросила:

— Когда свадьба?

Бобби поскреб подбородок.

— Как насчет следующего четверга?

Три недели спустя они сидели по разные стороны стола в небольшом номере отеля Сент-Морис и разбирали немногочисленные письма. Через форточку до них смутно доносился шум Рю-Риволи и легкий аромат пришедшей весны, состоящий из цветения мимозы, белоснежных нарциссов на клумбах и бесчисленных ваз с фиалками.

Вдруг Лесли передала мужу конверт:

— Прочти. Это от Джека.

Тот внимательно прочитал письмо — от начала до конца, так медленно и вдумчиво, что его жене надоело ждать.

— Ну же! Там нет ничего такого особенного. Вообще, очень мило с его стороны так спокойно принять все происшедшее.

— Воистину, очень мило, — Бобби вернул жене конверт. — Тебе стоит написать ответ. Сперва, как хорошая девочка, ты, конечно, скажешь ему спасибо за проявленную деликатность. А потом… потом ты скажешь ему, что в силу сложившихся обстоятельств встречаться с ним для тебя невозможно и нежелательно.

Она ошарашено подняла на мужа глаза.

— Ты это к чему?

— Можешь добавить, что твой муж вообще настаивает, чтобы вы прекратили всякое общение.

— С ума сошел? Конечно, я такого не напишу! — возмутилась Лесли.

— Напишешь, — спокойно сказал Бобби. — Вот такой вот я самодур, уж прости. Я ничего не просил у тебя со дня нашей свадьбы, и я не собираюсь чего-то требовать и впредь. Кроме одного. Через пару лет можешь развестись со мной, на здоровье, я не стану возражать. Даже отдам тебе те распрекрасные акции, которые мне презентовал твой папаша в виде приданого. Тогда общайся с кем хочешь и как хочешь. Но до тех пор Джек Марш — персона нон-грата.

— Для тебя.

— Для тебя тоже, просто тебе не хватает… просто ты этого сама еще не знаешь.

Сдержав порыв на месте прирезать мужа ножом для рыбы, Лесли выпрямилась и положила руки на колени.

— Ни слова подобного не напишу никогда в жизни. Мои друзья — друзья мне вне зависимости от твоего о них мнения! Может, тебе и другие письма показать? Там есть несколько от моих родственниц — поздравляют со свадьбой и завидуют моему счастью. Можно смеяться?

— Отчего нет? — Бобби был невозмутим. — Письма моих незамужних тетушек еще более забавны. А вот, — он перебрал бумаги, — вот письмо от дядюшки Энгуса. Он напоминает мне, что по традиции первенцу дома Маккензи дают имя…

Лесли встала.

— Не смешно. Если ты намерен и дальше так себя вести — я ухожу.

Неделю спустя они вернулись в Лондон казаться счастливой семьей. Впрочем, здесь это было легче: пропало постоянное напряжение, ведь у каждого из них был свой круг общения и свои занятия, так что можно было не общаться друг с другом.

Семейная жизнь была испытанием для обоих.

Венчание вообще напомнило Бобби какую-то комиссию на собачьей выставке. Так погано он себя чувствовал только в тот раз, когда его вызвали в налоговую.

Медовый же месяц был и вовсе ужасен и измучил супругов невероятной скукой, отдохнуть от которой удалось только в недолгие часы посещения Лувра.

Бурная жизнь Лондона подарила им желанный отдых.

Через несколько дней после их прибытия миссис Вандерслуис-Картер устраивала ужин и танцы. На ужин не пригласили ни Лесли, ни Бобби, но на танцы пришли оба.

Около полуночи Бобби, искавший свою жену, обнаружил ее в алькове с Джеком Маршем.

Вид у последнего был весьма печальный — видимо, он рассказывал о каких-то жизненных неприятностях.

Подняв глаза и поймав что-то очень неприятное в выражении лица своего мужа, Лесли наскоро попрощалась с бывшим женихом.

— Можешь идти, — сказал Бобби. — Я догоню. Нам тут кое о чем надо потолковать.

— Нет уж, если идти — так вместе, — нервно ответила та.

— Ступай и подожди меня, — жестко повторил Бобби.

Марш был уже на ногах. Лесли медлила, и все бы закончилось хорошо, удержи Марш язык за зубами.

— Лесли просто рассказывала, — начал он беспечно, — как она…

— Мою жену зовут миссис Маккензи, — уточнил Бобби. — Советую забыть, что ты мог называть ее как-то иначе.

— Но, Бобби… — прошептала испуганная Лесли.