– Я всегда сознаю, когда я такая, – сказала Жюстина. Она скользнула по мне равнодушным взглядом, резко развернулась на пятках и, отойдя от меня на несколько футов, потянулась и опустилась на четвереньки, глядя на меня все так же отсутствующе-равнодушно.

Мгновение я смотрел на нее, ощущая, как набухают горячей кровью царапины на щеке. Я потрогал их пальцем, и он окрасился красным. Я снова поднял взгляд на девушку и покачал головой.

– Простите меня, – сказал я. – Господи, что они с вами сделали?

– Это, – беззаботно ответила она, вытянув одну руку. Округлые, вспухшие ссадины темнели на ее запястье. – И это, – она повертела второй рукой с такими же отметинами. – И это, – она подобрала ногу, демонстрируя отметины на бедре. – Все хотели отведать. Что ж, они свое получили.

– Я не понимаю, – пробормотал я.

Она улыбнулась, блеснув зубами, от чего мне сделалось не по себе.

– Они ничего не делали. Я сама такая. Я всегда такая.

– Гм, – замялся я. – Вчера вечером вы такой не были.

– Вчера вечером! – фыркнула она. – Как минимум позавчера. Это потому, что он был там.

– Томас?

Ее нижняя губа дрогнула, словно она вот-вот заплачет.

– Да. Да, Томас. С ним я спокойнее. Понимаете, внутри меня все так и рвется наружу, как в больнице. Говорят, это самоконтроль. Я не контролирую себя так, как это делают другие. Это все гормоны, но от лекарств меня только тошнит. А от него – нет. Только устаю немного.

– Но…

Лицо ее снова потемнело.

– Заткнитесь, – бросила она. – Все «но» да «но»… Вы идиот, и вопросы у вас идиотские. Козел, который не хотел меня, когда я предлагала. И остальные тоже козлы – им бы все брать, брать, брать…

Я кивнул и не сказал ничего – очень уж она возбудилась. Возможно, с моей стороны это политически некорректно, но я так и видел огромную неоновую вывеску «ПСИХ», висящую у Жюстины над головой.

– О'кей, – сказал я наконец. – Вы… вы только поспокойнее, ладно?

Она испепелила меня взглядом, но замолчала. Потом нашла щель между стеной и стиральной машиной и забилась в нее. Там она принялась теребить свои волосы, не обращая на меня особенного внимания.

Я встал. Это было нелегко. Все вращалось вокруг меня. На полу я нашел пыльное полотенце и как мог стер с кожи хоть часть липкой грязи.

Я подошел к двери и подергал ее. Она была заперта накрепко. Я налег на нее всем телом, но это усилие отозвалось у меня в животе такой болью, что у меня побагровело в глазах, и я повалился обратно на пол. Меня стошнило прямо посереди комнаты, и я ощутил во рту вкус крови.

Некоторое время я лежал, обессилев. Возможно, даже вздремнул. Когда я снова открыл глаза, Жюстина держала в руках полотенце, пытаясь вытереть с меня грязь.

– Сколько… – с трудом выдавил я из себя. – Сколько я пробыл здесь?

Она пожала плечами, не поднимая глаз.

– Ну, некоторое время они с вами развлекались. Прямо здесь, за дверью. Я слышала, как они вас притащили. Как играли с вами – часа два, наверное. Потом они затащили вас сюда. Я спала. Просыпалась. Ну, может еще часов десять. Или меньше. Или больше. Не знаю.

Я стиснул живот рукой и поморщился.

– Ладно, – сказал я. – Нам надо выбраться отсюда.

Она невесело усмехнулась.

– Отсюда не выбраться. Это кладовка. Рождественские индюки не встают и не уходят.

Я тряхнул головой.

– Я… меня отравили. Если я не попаду в больницу, я умру.

Она снова улыбнулась и взъерошила обеими руками волосы, уронив при этом полотенце.

– Почти все умирают в больнице. У вас есть шанс разнообразить это. Разве это не приятно?

– Это из тех вещей, без которых я как-нибудь прожил бы, – вздохнул я.

Лицо Жюстины как-то разом утратило выражение, глаза погасли, и она застыла.

Я пригляделся к ней, потом помахал рукой у нее перед глазами. Пощелкал пальцами. Никакой реакции.

Я вздохнул и выпрямился, потом снова попробовал дверь. Ее крепко заперли снаружи. Я ее даже не шелохнул.

– Класс, – вздохнул я. – Круче не придумать. Я никогда отсюда не выберусь.

Завиток тумана сполз по стене и кружевным лоскутом пополз по полу. Он коснулся крови на полу – в том месте, где меня вырвало – и заклубился, свиваясь в человекоподобную форму.

– Класс, – повторил я. – Только призраков тут и не хватало. Если выберусь отсюда живьем, сменю род деятельности.

Призрак медленно-медленно обретал форму у меня перед глазами. Он соткался в молодую женщину – привлекательную, одетую как секретарша. Волосы были подколоты на затылке в тугой узел, только несколько вьющихся локонов падали на щеки. На призрачном запястье виднелись две отметины от клыков, вокруг которых запеклась кровь. Я узнал ее: эту девушку Бьянка высосала до смерти.

– Пола? – прошептал я. – Пола, это вы?

Услышав свое имя, она повернулась ко мне и медленно сфокусировала на мне свой взгляд – казалось, она видит меня сквозь дымчатую вуаль. Выражение лица ее изменилось и сделалось в буквальном смысле этого слова могильным. Она кивнула мне, узнав.

– Блин-тарарам, – прошептал я. – Немудрено, что Бьянка помешалась на мести. Ваша смерть наверняка преследует ее день и ночь.

Лицо призрака жалобно сморщилось. Она произнесла что-то, но я не услышал только слабый шелест в такт движению ее губ.

– Не понимаю, – признался я. – Пола, я вас совсем не слышу.

Казалось, она вот-вот расплачется. Потом прижала руку к груди и подняла взгляд на меня.

– Вам больно? – предположил я. – Очень больно?

Она мотнула головой. Потом коснулась рукой лба и медленно провела пальцами по глаза, закрыв их.

– А, – догадался я. – Вы устали.

Она кивнула и протянула руки ко мне, словно моля о помощи.

– Не знаю, могу ли я помочь вам чем-нибудь. Тем более в том, что касается отдыха.

Она снова мотнула головой. Потом кивнула в сторону запертой двери и сделала руками движение, словно обрисовав в воздухе бутылку.

– Бьянка? – спросил я. Она кивнула. – Вы полагаете, она может дать вам покой? – она ожесточенно замотала головой. – Это она держит вас здесь?

Пола кивнула, и ее хорошенькое, призрачное личико перекосилось.

– Что ж, логично, – пробормотал я. – Бьянка зациклилась на вашей трагической смерти. Держит ваш призрак взаперти, чтобы тот являлся ей и взывал к мести… при том, что она винит во всем меня.

Призрак Полы кивнул.

– Я вас не убивал, – сказал я. – Вы ведь это знаете.

Она снова кивнула.

– Но мне очень жаль. Мне жаль, что я оказался в неудачное время, в неудачном месте, и что это привело к вашей смерти.

Она улыбнулась мне – и почти сразу же улыбка сменилась на ее лице внезапным испугом. Она смотрела мимо меня, на Жюстину, и образ ее начал таять и втягиваться обратно в стену.

– Эй! – воскликнул я. – Эй, подождите минутку!

Дымка исчезла, и Жюстина тронулась с места. Она встала и потянулась, потом опустила взгляд на свое тело и удовлетворенно провела руками по груди и животу.

– Очень мило, – произнесла она совершенно чужим голосом. – Во многих отношениях ничуть не хуже Лидии, не так ли, мистер Дрезден?

Я застыл.

– Кравос, – прошептал я.

Белки глаз Жюстины медленно налились кровью.

– О да, – ухмыльнулась она. – Совершенно верно.

– Знаешь, мужик, у тебя просто страсть все усложнять до предела. Ба, это ведь ты был, верно? Ну, тот телефонный звонок в вечер, когда съехала с катушек Агата Хэгглторн?

– Мой последний звонок, – подтвердил Кравос устами Жюстины и кивнул ее хорошенькой головкой. – Я хотел сполна насладиться тем, что будет потом. Как и сейчас. Бьянка приказала, чтобы посетителей к тебе не пускали, но я не мог упустить шанса посмотреть на тебя.

– Так ты пришел посмотреть на меня? – удивился я. – Ну, смотри. Кстати, – я похлопал себя по лбу, – тут у меня есть кой-чего, что я с удовольствием тебе покажу.

Жюстина улыбнулась и покачала головой.

– Слишком много сил, слишком мало толка. Даже не преступая порога, овладение разумом, слабым как ребенок, требует слишком больших усилий. Усилий, – добавила она, – которые стали возможными исключительно благодаря гранту Фонда Души Гарри Дрездена.