«Где ты, брат мой, и что ты делаешь? Какие еще ужасы ты собираешься возродить к жизни?»

Две пропановые горелки по обе стороны от него горели голубым прямым пламенем. Кусум окончательно отрегулировал их — он хотел, чтобы они производили достаточно шума, не были слишком яркими и в то же время не погасли. Удовлетворившись качеством пламени, он расстегнул ожерелье и положил его на бак для пропана, затем переоделся — теперь на нем было кроваво-красное церемониальное дхоти, повязанное в традиционном стиле Махараты: левый конец закреплен под ногой, а основная часть собрана на правом бедре, оставляя ноги обнаженными. Он взял сложенный бычий хлыст и средним пальцем надавил кнопку «вниз».

Лифт — он представлял собой платформу с шатким деревянным настилом — медленно скользил вниз по правому борту. Внизу было темно. Не то чтобы совсем темно на всякий случай там всегда горели запасные огни но такие слабенькие и такие редкие, что почти не разгоняли тьму.

Когда платформа была на полпути, до него донеслись шаркающие звуки — это прямо под ним зашевелились ракшасы, которых насторожила двигающаяся платформа и приближающийся свет. По мере того как он все ниже опускался в трюм и огни горелок "освещали его обитателей, в темноте появились и засверкали яркие пятнышки. Вначале их было несколько, потом еще и еще, пока сотни желтых глаз не засверкали из темноты ему навстречу.

Приглушенный ропот, поднявшийся среди ракшасов, перерос в монотонный шепот: низкий, горловой, состоящий из тех нескольких слов, которые они умели произносить.

— Кака-джи-и-и-и! Кака-джи-и-и-и-и!

Кусум распустил плетку и щелкнул ею. Звук эхом разлетелся по трюму. Монотонное гудение резко оборвалось. Они уже поняли, что он сердит, и теперь будут вести себя тише воды, ниже травы. Когда платформа и шипящие огни опустились почти до пола, ракшасы откачнулись дальше. И на небесах, и на земле единственное, чего они боялись, был огонь, огонь и их Кака-джи.

Кусум остановил подъемник в трех-четырех футах от пола, чтобы можно было с возвышения обратиться к ракшасам, сбившимся в неравном круге вне пределов света горелок. Они были едва различимы — только кое-где луч света случайно выхватывал гладкий череп, и поникшие плечи, и глаза. Все глаза были сфокусированы на Кусуме.

Он начал говорить с ними на бенгальском диалекте, прекрасно понимая, что они поймут лишь отдельные слова, но смысл, он не сомневался, они уловят.

Кроме того, хотя он и не особенно сердит, он заставил себя говорить сердитым голосом это была составная часть того, что должно последовать дальше. Он не понимал того, что произошло вечером, и по смущению, которое исходило от Матери, понял, что и она не знает этого. Что-то заставило ее упустить Запах. Что-то невероятное. Ведь она опытная охотница, и он был уверен — что бы ни случилось, она будет все держать под контролем. Однако это произошло. Поэтому должно последовать наказание. Это традиция.

Кусум сказал ракшасам, что церемония сегодня отменяется и мясо делить не будут, потому что те, кому велели привести жертву, не справились с поручением, И поэтому вместо церемонии будет наказание.

Кусум обернулся и уменьшил огонь в горелках так, что они давали теперь полукруглое пламя. Стало темно, и ракшасы придвинулись ближе.

Затем позвал Мать. Она знала, что делать.

В темноте перед ним началась какая-то возня, послышались звуки, выражающие недовольство, и Мать вытолкнула вперед Молодого, который сопровождал се сегодня ночью. Он вышел вперед нехотя, но все же вышел. Потому что знал — он должен понести наказание. Это традиция.

Кусум еще раз уменьшил пламя в горелке. Молодой очень боялся огня, и глупо было бы заставлять его паниковать. Главное — дисциплина. Если Кусум хотя бы ненадолго потеряет над ними контроль, они могут броситься на него и даже разорвать на куски. Поэтому они не должны допускать мысли, что можно не подчиниться ему. Но, подчиняя их своей воле, ему не следует слишком сильно давить на их инстинкты.

Кусум едва различал сутулое создание, стоящее перед ним в позе смиренной покорности. Кусум взмахнул плеткой, и Мать, повернув Молодого, поставила его спиной к Кусуму. Тот поднял плетку и хлестнул — один раз, два, три, и еще, и еще, вкладывая в эти удары всю свою силу, — каждый взмах завершался звонким шлепком по холодной синей коже.

Он знал, что Молодой ракшас не чувствует боли, но это не имело особого значения. Основная цель экзекуции — не причинить ему боль, а подтвердить свое господство, впрочем, и смирение ракшаса перед плеткой — лишь подтверждение преданности и раболепской покорности воле Кусума — Кака-джи. Этот акт — как бы соединяющие узы между ними. Оба от этого становились сильнее. Кусум с каждым ударом ощущал нарастающую в нем силу Кали, в такие моменты ему даже казалось, что у него опять две руки.

После десяти ударов он остановился. Ракшас огляделся вокруг — увидел, что экзекуция окончена, и присоединился к остальным. Осталась только Мать. Кусум опять взмахнул в воздухе плеткой. Казалось, он говорил: «Да, теперь твоя очередь».

Мать вышла вперед, посмотрела на него долгим взглядом, повернулась и подставила ему спину. Глаза Молодых встревоженно заблестели, они зашаркали ногами и защелкали костями.

Кусум колебался. Ракшасы очень привязаны к Матери. Они проводят с ней целые дни. Она наставляет их, распоряжается их жизнями. Они готовы умереть за нее. Ударить ее — рискованное предприятие. Но иерархия уже установлена, и ее надо поддерживать.

Как ракшасы подчиняются Матери, так она подчиняется Кусуму. И чтобы подтвердить эту иерархию, она должна быть покорна плетке. Говоря условно, Мать — лейтенант у молодых ракшасов и несет полную ответственность за невыполнение приказов Кака-джи.

Да, Мать привязана к Кусуму, она с радостью умрет за него, их связывают нерасторжимые узы — он начал с нее, с нее первой основал свое гнездо, ухаживал за ней, вырастил ее из яйца, и, несмотря на это Кусум остерегался Матери она все же была и остается ракшаси, воплощенным насилием. Наказывать ее все равно что тряси пузырек со взрывчатым веществом: ошибка в концентрации, одно неосторожное движение и...