На бланке значилось: «Пожалуйста, по своему желанию опишите человека, которого предлагаете сыграть», а в самом низу листа – «вот сцены из жизни… (такого-то)».
Ясно. Значит, это театр импровизации.
Когда дверь открылась, стало видно, что небольшой театр человек на тридцать почти уже полон. В поисках свободного места Каэдэ вгляделась в полутемный зал. Тут ее окликнул пришедший раньше Ивата: «Сюда! Я вам место занял».
Пока она, поблагодарив его, усаживалась, Ивата уже продолжил быстро строчить на своем листе. Потом заявил:
– А ведь для меня это тоже первый опыт, – и с самодовольным видом завертел в пальцах карандаш. – Не ожидал, что такие вещи вам, похоже, не даются, Каэдэ-сэнсэй.
– Вы про бланк сценария?
– Он самый. Если так посмотреть, это как задать тему на выступлениях рассказчиков «огири». А я, знаете ли, обожаю комические представления!
– Впервые слышу.
– Говорил вроде бы… Но для серьезного человека вроде вас, Каэдэ-сэнсэй, задачка довольно каверзная.
«Может, и так».
С карандашом в руке Каэдэ всецело погрузилась в мысли.
Наконец «бланки сценария» собрали у всех зрителей, в том числе и у Каэдэ, и спустя минут пять раздался голос, интонациями напоминающий ведущего на ринге:
– Простите, что заставили вас ждать. А теперь встречайте одного из руководителей труппы «Аокона».
Под танцевальную мелодию на сцене появился Сики в облегающем стройную фигуру костюме.
– Ого… так его в должности повысили, – пробормотал Ивата.
Зрители, особенно молодые женщины, встретили Сики бурными аплодисментами. Понимает он или нет, каким пользуется успехом?
Сики дождался, когда утихнут рукоплескания, и после стандартных объявлений слегка повысил голос:
– Спасибо всем за то, что и на этот раз сценарии получились превосходными, – он поклонился.
Каэдэ была поражена: этот голос, вроде бы негромкий, но разносящийся по всему залу… она как будто уже слышала его где-то в давнем прошлом.
– Так… как обычно, я выберу из всех сценариев пять на свое усмотрение. С этого момента мы, актеры труппы, будем прилагать все старания, разыгрывая этюды. Без репетиций, совершенно без подготовки! Представление «Автор – это вы, том третий» скоро начнется.
И как только Сики скомандовал: «А теперь – все вместе!» – все зрители, за исключением Каэдэ, хором проскандировали: «Шоу маст гоу он!» Видимо, таков был девиз театральной труппы «Аокона».
Пока сцена оставалась затемненной, Каэдэ ощущала пусть и легкую, но отчужденность. В маленьком, погруженном в кромешную темноту зале зрителей, превратившихся и в авторов, и в участников постановки, охватили странная напряженность и предвкушение.
Сцену осветили одновременно со звонком к началу. Следующие девяносто минут оказались упоительными, исполненными ощущения игры вживую в сценах, созданных совместно актерами и зрителями.
В сценах из жизни «арбитра-ветерана, бросающего питчеру новый мяч со скоростью сто пятьдесят километров в час».
Или из жизни «служащих сил самообороны, конечной точкой путешествия во времени которых стала не Сэнгоку, эпоха воюющих провинций, а эпоха Хэйан, когда знать развлекалась сочинением и чтением стихов вака и игрой кэмари, японской разновидностью футбола».
Или в сцене, которая началась с того, что «в комнате ожидания на турнире за звание чемпиона игрок в сёги, стиснув кулаки, клянется: “Я выиграю ради тебя!”» – а завершилась невиданной историей любви, от которой перехватывало дыхание.
И вдобавок в сцене, где «двадцатилетняя девушка, проигравшись подчистую на скачках, устраивается на судно, занятое выловом тунца». В тот момент Каэдэ мысленно воскликнула с восторгом: «Ура, приняли!»
Всякий раз оглашение текста сценария вызывало в зале понятный смех. Но постановку на основе этого сценария зрители смотрели со всей серьезностью. «Вот в чем новизна», – думала Каэдэ, наблюдая за остальными.
Самой последней все актеры труппы более получаса разыгрывали настоящую эпическую поэму с пожилой парой цирковых артистов в главных ролях…
Это была сцена из жизни «пары воздушных акробатов на трапеции, которые ночью накануне выступления, затеяв грандиозную ссору, лишь чудом не убивают друг друга».
Запуск постановки предстояло отметить в расположенном в семи минутах ходьбы от маленького театра ресторанчике-мидзутаки, где подавали вареную курятину с соусами. По пути вдоль заведений с устрицами, поношенной одеждой, дартсом, ни в коей мере не создающих цельного впечатления, Ивата досадливо пожаловался:
– А мой сценарий он забраковал.
– О, вот оно как… Ну, а что вы написали?
– Про учителя начальной школы – бывшего бейсболиста.
«Да что вы говорите».
«А вы что, думали, что это примут?»
«Напротив, вас украшает то, что вы сейчас смогли сказать об этом».
Несколько возможных ответов разом промелькнули в голове Каэдэ, но она ограничилась единственным словом «жаль».
В мидзутаки они устроились в общей комнате на татами и выпили, ковыряя курятину. Заведение, похоже, отличалось на удивление удачным соотношением затрат на еду и системы «выпьешь, сколько сможешь».
Однажды от деда Каэдэ услышала, что «театральные актеры работают над постановками не только ради самих постановок, но и чтобы отметить их запуск». Слушая непривычный шум возбуждения, царящего вокруг, она вновь подумала: «И в самом деле».
Труппа «Аокона» вместе с рабочими сцены насчитывала всего с десяток человек, но их так распирало от избытка энергии, что в подметки им не годились даже тридцать два ученика в классе Каэдэ, вместе взятые.
После недавнего инцидента в идзакае «Харуно» ее хозяйка все же явилась в полицию, и хотя не вызывало сомнений, что преступные действия совершил «Н», в них не усматривали злого умысла, насколько Каэдэ была в курсе развития событий. Может, именно поэтому товарищи «Н» вели себя так беззаботно и шумно.
В итоге, как оказалось, дедова дедукция с оттенком желаемого попала точно в цель. Но заводить разговор об этом под выпивку было бы неделикатно. За большим прямоугольным столом то и дело провозглашали тосты под многократно повторяющийся возглас «Шоу маст гоу он!»
Каэдэ пришла на вечеринку по приглашению Сики, но все равно чувствовала себя неуютно в качестве гостьи, не сумев соответствовать общему воодушевлению.
А вот Ивата, который побывал на спектаклях театра всего несколько раз, несмотря на это, обсуждал их, держался как старший товарищ по труппе и легко вливался в бурление разговоров. Видимо, за эту общительность его так любили дети.
Прошел, наверное, почти час.
Сики в футболке, со связанными сзади длинными волосами, подошел с тремя кружками бочкового пива, извинился, что не смог составить им компанию пораньше, и втиснулся между Каэдэ и Иватой.
– Чем хороша здешняя система «выпьешь, сколько сможешь», так это тем, что нет правила обмена стаканов. Так что прошу, пейте, сколько пожелаете.
– Не, пива мне уже хорош, – Ивата скривился. – Если еще выпить, живот надуется. Но как же я тебе завидую! И как только форму поддерживать умудряешься, хотя спорт терпеть не можешь.
«Вот-вот», – мысленно согласилась с ним Каэдэ.
При первой встрече Сики показался ей изящным, как девушка, но если приглядеться, становилось ясно, какой он мускулистый. Рельефные кубики пресса просматривались даже сквозь футболку.
– Тренировать тело и заниматься спортом – не одно и то же, – с этими словами Сики чокнулся кружками с Каэдэ и продолжил: – Как бы это объяснить… моя неприязнь к спорту, возможно, имеет отношение к причине, по которой классические переводные детективы мне не по нутру.
Хм.
Снова собирается на чем-то ее поймать?
– И что это значит?
– Есть известный шуточный стих-сэнрю: «Всех к себе созвал / знаменитый детектив / и сказал: «Итак…» Как я уже недавно говорил, старые иностранные детективные романы злоупотребляют соответствием шаблонам. К примеру, указав истинного преступника, знаменитый детектив с торжествующим видом обязательно «подкручивает рукой усы». Зачем их подкручивать, причем не глядя в зеркало? Разве настроение не испортит нарушенная симметрия левого и правого уса? Как таковое придание изгиба одному из усов еще не означает демонстрацию выдающихся дедуктивных способностей. Будь я действительно преступником, я бы только посмеялся.
