— Успокойтесь, сэр, — мягко сказал ему бывалый Шлиер-Довейко.

Ван Гроот вдруг оборвал смех. Круглое лицо его обрело углы. Остановившийся взгляд уперся в матовый светильник на дубовой стене кают-компании.

— Я потерял свое судно, почти всех пассажиров, весь экипаж. Если бы не вы… Зачем вы меня спасли?

— Известно ли вам было, капитан, об исчезновении панамского судна и яхты шейха Абу-Даби? — спросил помполит Хрящиков.

— Что-то слышали по радио… Капитаны, Шлиер-Довейко, помполит, стармех и старпом сидели за круглым столом в кают-компании. Солнечные блики трепетали на ворсистом ковре и полированной поверхности стола: туман рассеялся. «Алеша Попович» полным ходом шел к столице Больших Эмпиреев Оук-порту.

— Связь с панамским сухогрузом оборвалась в ста милях от Гонконга, — задумчиво сказал Рикошетников. — Яхта шейха пропала к югу от Цейлона. «Ван-Дейк» ограблен и потоплен в ста пятидесяти милях от Больших Эмпиреев. Слишком большой диапазон для одной подводной лодки.

Он положил руку на плечо ван Грооту и мягко сказал:

— Расскажите, как было дело, капитан. Возьмите эту сигару. Курите и рассказывайте.

— Настоящая «Гавана», как я вижу? — несколько оживился ван Гроот, закуривая сигару. — Упман? Недурно!

Он откинулся в кресле, окутался сигарным дымом и начал свой рассказ:

— «Ван-Дейк», джентльмены, был прочной комфортабельной посудиной, но, конечно, уже не для экспрессных линий. Фирма использует, вернее, использовала нас на круизных рейсах. Мы катали старичков рантье, молодоженов, влюбленных, разочарованных дамочек, короче — чековые книжки средней толщины; впрочем, были и толстосумы. Оук-порт оказался вторым после Сингапура пунктом круиза. Там мы стояли больше недели. Пассажиры наслаждались. Природа там, господа, великолепная, а население уму непостижимое, сами увидите. К концу недели мы получили отличную метеосводку и снялись из Оук-порта на Зурбаган. Трое суток шли по гладкому, как стекло, морю. Старички гоняли шары, молодежь играла в теннис, танцевала; от этой американской трясучки у меня, господа, уже в глазах стало рябить. Бары работали до утра, боялись даже, что джину до Зурбагана не хватит.

И вот в один прекрасный вечер в девятнадцать ровно в рулевую рубку вошли два эдаких франта и шикарная дама, вроде бы какая-то эстрадная певичка. Все трое в масках, господа, и с автоматами. «Руки на голову, говорят, и всем в угол!» — «Спокойно, детки, — говорю я, — насчет киносъемок мы не договаривались». И тут девица шарахнула длинной очередью по приборам — только стекла посыпались! Сразу после этого послышались выстрелы из радиорубки. Вахтенный радист грек Леонидас вбежал весь в крови и упал замертво. Нас выгнали на палубу, и тут мы увидели, что в двух кабельтовых от «Ван-Дейка» всплывает эта проклятая лодка и сразу же открывает огонь, сбивает нам грот-мачту. Гангстеры, их было человек десять на судне, уже гонят всех пассажиров на бак, а от лодки идут два моторных вельбота им на подмогу.

Я, господа, во время войны служил в союзном флоте, ходил с караванами в ваш Мурманск, видел всякое… но здесь, сознаюсь честно, я растерялся, я ничего не понимал… какой-то бред…

Кто-то из этих мерзавцев выпустил воду из главного бассейна, всех пассажиров загнали туда, как овец в трюм, а экипаж окрутили тросом на баке. Малейшая попытка к сопротивлению — сразу автоматная очередь и… труп на палубе. Крики, стоны, плач, а вокруг безмятежное море, закатное солнце и полная пустота. Правда, раз над нами прошел межконтинентальный «боинг». Какой-нибудь пассажир небось посмотрел вниз и сказал: «Посмотрите, какой пароход беленький…»

Короче, начался самый безобразный грабеж. Часть бандитов пошла по каютам, другие выворачивали карманы, срывали с дам кольца, серьги, остальные держали нас под прицелом. Из глубины судна иногда доносились выстрелы — в машинном отделении, видимо, шла схватка.

Все это продолжалось не меньше двух часов. Наконец нам было приказано спустить шлюпки и занять в них места. Три шлюпки были повреждены «Ржавой акулой», и оставшиеся, конечно, оказались переполненными. Лодка взяла все шлюпки на буксир, встала в позицию и одной торпедой развалила старину «Ван-Дейк» надвое.

Всю ночь лодка шла в надводном положении и тащила шлюпки за собой. Какую судьбу они нам готовили? Почему не уничтожили вместе с судном? Один из моих матросов сказал мне, что слышал краем уха в Сингапуре о какой-то партии наркотиков. Может, это было столкновение враждующих клик, может быть, мы оказались случайной жертвой?

К утру сгустился туман, и я приказал обрубить буксир.

Я хотел попытаться добраться до островов Кьюри, потому что понимал: свидетелей такого дела вряд ли оставят в живых. Должно быть, я был прав. Лодка охотилась за нами с упорством гончей. Если бы не вы…

На «Поповиче» тем временем помогали спасенным: делали перевязки, инъекции, поили бромом, валерьянкой, чаем с малиной, кофе с коньяком, молоком, кому что нравилось.

Старая леди, уже подсохшая и взбившая надлежащим образом седые букли, отыскала своего спасителя.

— What's your name my young hero? — со скрипучей нежностью спросила она Геннадия.

— My name is Геннадий Стратофонтов, madam, — вежливо ответил мальчик.

— Oh Lord! — Леди подняла к небу глаза цвета увядших незабудок. Теперь у меня есть два любимых существа! Прежде у меня был один лишь Винстон… — Она поцеловала своего мопса, который осторожно покосился на величественного Пушу Шуткина. — Теперь у нас есть вы — Генна ди Страто… О, это слишком трудно для меня. Я буду называть вас Джин Стрейтфонд… Я включу вас в свое завещание. Винстон получит шестьдесят процентов, а вы, Джин, сорок процентов.

— Благодарю вас, мэм, но это не требуется, — сдержанно поклонился Геннадий.

— Никаких «но»! — категорически заявила дама. — Мой покойный супруг скопил достаточную сумму на моделировании вставных челюстей. На мои фунты, Джин, вы сможете получить приличное образование.

— Мне не нужны ваши фунты, мэм. Я и так получу приличное образование, — ответил Геннадий, слегка задетый за живое.

— Инкредэбл! Невероятно! — воскликнула дама. — Почему вы отказываетесь от денег? Ведь вы же спасли нас с Винстоном?

— Я советский пионер, мэм, и этим все сказано, — суховато сказал Геннадий.

— О, Лорд! — воскликнула дама. — Не значит ли это, что вы отказываетесь от нашей с Винстоном дружбы?

С глаз ее слетели две-три зеленоватые старческие слезинки, и одна из слезинок упала на загорелое плечо мальчика. Геннадий был тронут искренностью дамы, и он, конечно, учел особенности человека, выросшего и состарившегося в капиталистическом мире.

— Деньги могут только испортить дружбу, мэм, а от дружбы я не отказываюсь.

— Вы святой мальчик, Джин, — на грани рыдания промолвила старушка. — Запишите мой лондонский адрес и телефон. Мы с Винстоном будем ждать вас весь остаток наших дней.

Едва Геннадий записал адрес почтенной миссис Сьюзен Леконсфильд, как по судовой трансляции раздался голос первого помощника Хрящикова: «Всем свободным от вахты членам экипажа и научным сотрудникам собраться в помещении столовой на информацию».

Геннадий сунул адрес в карман, не подозревая о том, что этот клочок бумаги в скором времени спасет ему жизнь.

В помещении столовой висела карта Республики Большие Эмпиреи и Карбункл. Архипелаг напоминал перевернутую вниз головой запятую. Десятки крошечных необитаемых островов грядой-загогулиной тянулись к югу, к голове, к сравнительно большому острову Эмпирей со столицей Оук-портом и ко второму по величине острову Карбункл. Перед картой стоял с указкой перпом Хрящиков с лицом удивленного льва.