– Не знаю. Вижу, вы хорошо обо всем судите… Подумал так.

– Молодец! Я тебе ее подпишу. Сыну покажешь, расскажешь, что не зря в Москве болтался. С умными людьми разговаривал.

– Хорошо, – впервые по-настоящему улыбнулся он.

Ближе к вечеру стали собираться: положила ему в симпатичный пакет бутербродов, чаю, кружку с ложкой, подписанную книгу. Михаил не захотел, чтобы провожала его. Я не настаивала, на билет дала восемьсот рублей сотнями, которые он положил в нагрудный карман.

– Вот еще тебе на метро, – добавила я.

– На метро нет… Менты.

– Да не бойся, ты вполне прилично выглядишь!

– Паспорта нет. Пойду пешком.

– Далеко, – засомневалась я.

– Дорогу знаю…

Помолились мы на дорогу, присели по традиции.

– Ну давай, с Богом! Обязательно смс пришли, что добрался.

– Спасибо, – ответил он и как-то замешкался. – Вдруг на поезд не сяду… Можно к вам вернусь?

Я тоже замешкалась, хотелось крикнуть: нет!

– Ну… чтобы ваши труды не пропали, – застенчиво сказал он. – Мне один путь в бомжи… Больше меня не подберут.

– Приходи… конечно, – ответила я.

Когда закрылась за ним дверь, с души будто огромный камень свалился. Но я была выжата как лимон. Легла на диван, взяла книгу. Десять раз перечитала абзац, но так ничего и не поняла. Решила заснуть. Но в голове все время крутилось: как он доберется до вокзала, найдет ли проводницу, как его встретят дома… Господи, помилуй! До полуночи я дотянула, его не было. Значит, уехал, поезд около восьми вечера. Слава Богу!

Проснулась я от звонка: не поняла, дверного или телефонного. Время два ночи. Звонили в дверь. Сердце упало. Пошла открывать. На пороге стоял Михаил.

– Можно? – смущенно спросил он.

– Заходи. Где ж ты болтался до двух ночи? – рассердилась я.

– Менты забрали. Потом отпустили…

Я ничего не хотела слушать. Но заметив, что у него другой пакет, спросила:

– Где мой-то пакет? Слушай, ты выпил, что ли?

– Да… менты заставили.

– Ну, ты сказочник. А деньги где?

Он достал из нагрудного кармана восемь сотен и показал мне. Слава Богу, не пропил! В общем, произошла такая история. Он своей дорогой – через железнодорожные пути Ржевской, по пустырям направлялся к Курскому вокзалу. Почти у самого вокзала наткнулся на массовую драку. Уже приехали милиционеры и всех, кого поймали, забрали. Не думая, не гадая Михаил тоже попал в облаву. Когда его обыскивали, шарили по всему телу, но чудом денег в нагрудном кармане не обнаружили. Стали оформлять протоколы, он понял – сидеть в клетке до утра, потому что нет паспорта. Когда дошла очередь до него, Виктор попытался объяснить дежурному, что он случайный прохожий и торопится. Дежурный, вытряхивая из его пакета вещи, увидел бутерброды, чай и книжку. Открыл первую страницу и озадачился: на первой странице была моя подпись: «Рабу Божию Михаилу на молитвенную память от автора». Эта подпись решила дело. Дежурный аккуратно завернул книгу в газету, нашел новый пакет, потому что старый разорвал, и сказал:

– Ладно, теперь дыхни в трубку.

Виктор был трезв, и дежурный попросил:

– Слушай, план горит. Мы тебе нальем стакан и напишем, что ты был пьян. Тогда отпустим…

Я бы в жизни такого не придумала: ему налили стакан вина, написали протокол и ночью же выпустили… И вот тем же путем ночью он возвратился ко мне.

– Ясно, – резюмировала я. – Значит, сегодня не было тебе пути домой. – Все, спим.

– Сегодня, на Черкизовский поеду, оттуда автобусом можно, ездил туда за товаром.

Утром я сказала ему: поедем вместе, чтобы уехал наверняка. Больше заниматься им не могу. Прочла утренние молитвы, Михаил слушал. Заглянув в церковный календарь, я обнаружила, что в тот день, 11 января, был день памяти новомучениц, из которых три с именем Наталья. Это были мои малые именины.

– Сегодня молитвами новомучениц Наталий[23] ты уедешь, – твердо сказала я. – Святые новомученицы, умоляю, заберите уже от меня этого человека! Молись святым Натальям!

И появилась уверенность в моей душе, но до отъезда пришлось побегать…

О Черкизовскрм рынке я только слышала, но даже не представляла, что он такой огромный. Мы отправились часов в десять. Когда нашли автобусную площадку, было уже далеко за полдень. Автобусы на Валуйки да, ходили, но рано утром и не каждый день. У Михаила враз упало настроение, он решил, что шансов уехать больше нет. Убеждениями и уговорами пришлось настроение поднимать, хотя и у меня оно было не ахти какое хорошее. Можно было взять и уйти, но мы ведь в ответе за тех, кого приручили. Садами-огородами вышли мы к совсем другой станции метро, от которой была прямая дорога до Курской.

– Вот видишь! Без пересадок, – радовалась я, потому что Михаилу трудно было подниматься по лестницам. – Это знак.

Хотелось есть и спать, но нужно было сделать последний рывок. На Курском мы сразу пошли в отдел милиции. На первом этаже у окошка дежурного висело-таки нужное объявление о том, что надо делать: надо взять справку в расположенном неподалеку Бюро находок. Виктор не верил в успех, но я-то уже так отправляла потерявшихся в Москве людей. Долго искали, как пройти к этому бюро, затерянному в больших дворах рядом с Курским, а когда обнаружили нужную дверь, увидели на объявлении, что бюро работает до семнадцати часов. Было без пяти.

– Даже не ходите, все против, – Михаил побелел и снова покрылся холодным потом.

Он категорически отказался заходить внутрь, нервно закурил. На последнем дыхании я решительно рванула дверь.

Девушка уже закрывала сейф. Но тут с Божией помощью, я просто превзошла себя: уложившись в две минуты, рассказала такую душещипательную историю, что работница без звука написала нужную бумажку, в которой говорилось, что потерянных документов такого-то гражданина в Бюро находок нет в наличии. По прейскуранту это стоило триста рублей.

Когда я вышла со справкой, Михаил опустился передо мной на колени и дрожащим голосом произнес:

– Господи! Господи! Господи! Спасибо, вам.

Дальше все было делом техники. Мы вернулись в линейный отдел станционной милиции и по этой справке получили другую, о потере документов гражданином. По этой заверенной милицией бумажке можно было уже купить билет. Поезд отправлялся через три часа. Отстояв небольшую очередь к кассе, я приобрела билет в плацкарт. Вдруг Виктор снова побледнел:

– Верхняя, не залезу. Нет, не смогу…

Он повернулся и сделал несколько шагов прочь. Господи, да что же это такое!

– Девушка, пожалуйста, поменяйте на нижнюю, человек больной! – взмолилась я.

– Этот, что ли? – кассирша видела моего бомжа в окошко. – Бомжара…

– Ну какая вам разница, этот ли, тот! Он не сможет залезть наверх!

– Нет нижних! – отрезала она. – Отойдите, задерживаете очередь.

– Нет, не отойду. Человек потерял здоровье в Чечне, ясно? Дайте нижнюю.

За мной – случайно ли – стоял дядя, наверное, ветеран войны, он ласково сказал кассирше:

– Дочка, ты потрудись, найди, пожалуйста, чай, тоже человек.

На кассиршу эти слова почему-то подействовали.

– Давайте билет, – вдруг спокойно сказала она. – Двести рублей за переоформление.

Отдав билет и деньги, я получила новый, на нижнюю полку.

– Михаил!

Он не оборачивался, потому что плакал.

Мы пошли в зал ожидания. Он сел на самую дальнюю скамейку. Я рядом. Мне очень хотелось увидеть, как он сядет в вагон. Но просидев с полчаса, поняла, что рухну от усталости и до дома вообще не доеду.

– Я пойду… – вздохнула я. – Больше не могу.

– Да, – сказал он как «нет».

– Не боись, ты с документами. Доедешь, позвони.

– Да…

– До свидания, все будет слава Богу! – сказала я, поднялась и, не оборачиваясь, ушла.

Какое-то время я ждала звонка, но его не было месяц, два… история постепенно стала забываться.

Летом, наверно, в июне раздался звонок в мою дверь. Я открыла. На пороге стоял симпатичный мужчина лет сорока – незнакомый, но вроде и знакомый.

вернуться

23

Наталия Сундукова, Наталия Силуянова и Наталия Васильева вместе с другими восемью женщинами были осуждены к разным срокам лишения свободы и сидели Карлаге. На них завели групповое дело, в котором было указано, что арестованные «с момента прибытия в Карлаг НКВД в контрреволюционных целях без всяких на то оснований систематически отказывались от работы в лагере, проявляя контрреволюционный саботаж… Наряду с этим обвиняемые среди заключенных проводили антисоветскую пропаганду, используя при этом религиозные предрассудки…» На допросе они все единодушно назвали себя верующими христианками, не стали давать показания и вину свою не признали. 11 мучениц были расстреляны в Карлаге 11 января 1942 года. Место их погребения неизвестно.